рабочих, этих прохожих те черты, которые он только что видел на
бесчисленных фотографиях. И вот удивительно: он в каждом
встречном узнавал преступника, бывшего, настоящего или
будущего,-- и вскоре так увлекся этой игрой, что для каждого
начал придумывать особое преступление. Он долго наблюдал за
сутулым человеком с подозрительным чемоданом и наконец подошел
к нему и, вынув папиросу, попросил огонька. Человек стряхнул
пепел, дал ему закурить. Драйер заметил, что дрожит эта рука, и
пожалел, что, вот, не может легонько отогнуть ворот пиджака и
показать значок сыщика. Лицо за лицом скользило мимо, мелькали
неверные глаза и в каждом взгляде была возможность убийства.
Так он шел, вращая тростью, как пропеллером, необыкновенно
развлекаясь, улыбаясь невольно чужим людям и с удовольствием
отмечая их мимолетное смущение. Но потом игра ему наскучила, он
почувствовал голод и ускорил шаг. Подходя к калитке, он заметил
в саду жену и племянника. Они неподвижно сидели у стола под
полотняным зонтиком и смотрели, как он приближается. И он
почувствовал приятное облегчение, увидев, наконец, два
совершенно человеческих, совершенно знакомых лица.
уже дважды исподтишка посмотрели на часы, а потом -- на мужа...
Право,-- не поздно...
нежная, тонкобровая, как говорится--"стильная",-- и сверкнула
текучими серьгами.
-- Я все еще не вспомнил.
верю. что анекдот -- мастерской. Но его, по-видимому, нельзя
вспомнить.
Драйер постучал себя по лбу кулаком: "Начало-- есть, средняя
часть-- тоже, но конец, конец!.."
еще скучнее. Она суровая. Я ее боюсь.
плавно разбежалась госпожа Грюн, но муж ее перебил:
меня от него всегда изжога. Однако я еду. Кстати: -- вы так до
сих пор и не удосужились мне ответить, куда вы собираетесь этим
летом? Знаете, был случай: вспоминал человек анекдот -- и вдруг
лопнул.
протянул Драйер,--мне обидно, что я вспомню, как только
расстанемся... Мы еще не решили. Не правда ли, моя душа, мы еще
не решили? Мы даже и не говорили об этом вовсе. Там была
какая-то закавыка в конце -- такая забавная...
еще не решили? Уже конец июня. Пора.
жену,-- что мы поедем к морю.
удовольствием. Но тащусь в Париж. Плаваете?
Вот и на лыжах тоже -- как-то все так,-- размаха нет, легкости.
Душа моя, а ведь правда, мы поедем к морю? Франца с собой
возьмем. Тома. Побарахтаемся, загорим...
такой ясной, влажной прохладой. Ей представился длинный пляж,
где они как-то раз уже побывали, белый мол, полосатые будки,
тысяча полосатых будок... они редеют, обрываются, а дальше,
верст на десять, пустая белизна песка вдоль сияющей,
серовато-синей воды.
серповидных ямочки появились на потеплевших щеках. Волнуясь,
она стала рассказывать госпоже Грюн о летних своих платьях, о
том, что солнечный загар теперь в большой моде... Драйер
смотрел на нее и радовался. Она никогда не сияла так, когда
бывала в гостях,-- особенно в гостях у Грюн.
Оставь,-- сказала она.-- Нам нужно серьезно поговорить. Ведь
правда,-- это хорошая мысль. Ты, вот, завтра утром напиши туда,
закажи комнаты. В той же гостинице. Франца мы возьмем,
пожалуй,-- но собаку оставим,-- с ней только возня. Хорошо бы
поскорей,-- а то комнат не будет...
сияние... грудь дышит так легко... на душе так ясно. Одно слово
"вода" все разрешило. В ключе к сложнейшей задаче нас поражает
прежде всего именно его простота, его гармоническая
очевидность, которая открывается нам лишь после нескладных,
искусственных попыток. По этой простоте Марта и узнала
разгадку. Вода. Ясность. Счастье. Она ощутила живейшее желание
сию же минуту повидать Франца, сказать ему одно, все
объясняющее слово, телеграфный шифр их жизни. Но сейчас была
полночь, таксомотор, Драйер, стоп, ливень, калитка, стоп,
передняя, лестница, спальня, стоп -- сейчас было невозможно его
увидеть? А завтра -- воскресенье. Вот тебе на! -- Она не
предупредила, что утром у него не будет, так как Драйер играть
в теннис не пойдет,-- слишком сыро. Но даже эта отсрочка,
которая в иное время привела бы ее в бешенство, теперь
показалась ей пустяшной неприятностью,-- столь покойно, столь
плавно двигалась ее уверенная мысль.
было: вчера случилось что-то прекрасное. На террасе Драйер,
допив свой кофе, читал газету. Когда она появилась,-- сияющая,
в бледно-зеленом жоржетовом платье, он привстал и поцеловал ее
прохладную руку, как всегда делал при воскресной утренней
встрече. Ослепительно горела на солнце серебряная сахарница.
Потом она медленно потухла. Вспыхнула снова.
дня шел ливень,-- ответил он, продолжая двигать глазами по
строкам газеты.-- И сегодня -- погода неверная. В Египте нашли
в гробнице игрушки и розы,-- им три тысячи лет...
глаз, и продолжал кивать по инерции, все тише.
отлично плавает,-- это тебе не теннис. Он родился на большой
реке. Она тоже родилась на большой реке,-- может держаться на
воде часами... навзничь, бывало, лежит, вода колышет, хорошо,
прохладно... И эти мысли скользили с какой-то изящной
плавностью, без толчков, без усилия. Не выдумывать надобно
было, а только проявлять то, что уже наметилось. Он шумно
сложил газету и сказал: -- Выйдем, погуляем... А? Как ты
полагаешь? -- Иди один,-- ответила она .-- Мне нужно
кой-какие письма написать.
Сегодня свободное утро. В кои-то веки раз...
Марта с террасы увидела, как он, с макинтошем на руке,
открывает калитку, пропускает вперед Тома, как даму. удаляется,
закуривая на ходу.
потухала сахарница. Вдруг на скатерти появилось сизое пятнышко,
расплылось,-- потом рядом другое, третье; капля упала ей на
руку; она встала, глядя вверх. Горничная стала поспешно убирать
посуду, скатерть, тоже поглядывая на небо. Марта ушла в дом.
Где-то звякнуло окно. Горничная, уже вся мокрая, держа скатерть
в охапке, смеясь и бормоча, метнулась с террасы на кухню. Марта
стояла посреди потемневшей гостиной, приглаживая виски и
улыбаясь. Она подождала еще несколько минут. Все кругом
журчало, шелестело, дышало. Она подумала, не предупредить ли
сперва по телефону,-- но нетерпение ее было так живо, что
возиться с телефоном показалось лишней тратой времени. Она
быстро пошла в переднюю, надела, шурша, резиновое пальто,
схватила зонтик. Фрида принесла ей из спальни шляпу и сумку.
"Обождали бы,-- сказала Фрида,-- очень сильный дождь". Она
рассмеялась, сказала, что идет на почту. Дождь забарабанил по
тугому шелку зонтика. Хлопнула калитка, обрызгав руку. Она
быстро пошла по зеркальной панели, спеша к стоянке
таксомоторов. И вдруг что-то случилось. Солнце с размаху
ударило по длинным струям дождя, скосило их,-- струи стали
сразу тонкими, золотыми, беззвучными. Снова и скова
размахивалось солнце,-- и разбитый дождь уже летал отдельными
огненными каплями, лиловой синевой отливал асфальт,-- и стало
вдруг так светло и жарко, что Драйер на ходу скинул макинтош, а
Том, несколько потемневший от дождя, сразу оживился и, подняв