тари носившую название "большого блошиного завода", в отличие от малого
завода, в котором испытывались преступники менее опасные. Наставшее за-
тем утро также не благоприятствовало проискам польской интриги, так как
интрига эта, всегда действуя в темноте, не может выносить солнечного
света. "Толстомясая немка", обманутая наружною тишиной, сочла себя впол-
не утвердившеюся и до того осмелилась, что вышла на улицу без провожато-
го и начала заигрывать с проходящими. Впрочем, к вечеру она, для формы,
созвала опытнейших городских будочников и открыла совещание. Будочники
единогласно советовали: первое, беспутную оную Клемантинку, не медля,
утопить, дабы не смущала народ и не дразнила; второе, помощника градона-
чальника и стряпчего пытать и, в-третьих, неустрашимого штаб-офицера,
сыскав, представить. Но таково было ослепление этой несчастной женщины,
что она и слышать не хотела о мерах строгости и даже приезжего чиновника
велела перевести из большого блошиного завода в малый.
тельные силы, скрывавшиеся дотоле на задних дворах, робко, но твердым
шагом выступали вперед. Помощник градоначальника, сославшись с стряпчим
и неустрашимым штаб-офицером, стал убеждать глуповцев удаляться немкиной
и Клемантинкиной злоехидной прелести и обратиться к своим занятиям. Он
строго порицал распоряжение, вследствие которого приезжий чиновник был
засажен в блошиный завод, и предрекал Глупову великие от этого бедствия.
Сила Терентьев Пузанов, при этих словах, тоскливо замотал головой, так
что если б атаманы-молодцы были крошечку побойчее, то они, конечно, раз-
несли бы съезжую избу по бревнышку. С другой стороны, и "беспутная оная
Клемантинка" оказала немаловажную услугу партии порядка...
цам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она
остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу при-
касались концами раскаленных железных прутьев.
вертелась от боли.
прибавляли другие.
моя несчастная слабость да не покинули меня паны мои милые, узнали бы вы
у меня ужо, какова я есть!
чальническая дочь, а то взяли себе расхожую немку!
она им загадку.
молвила! - говорили одни.
сой", полететь бы ей вниз головой с раската! Но так как будочники были
строгие, то дело порядка оттянулось, и атаманы-молодцы, пошумев еще с
малость, разошлись по домам.
ва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и
сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась
она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посажен-
ной, подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Лядоховская, "разъярившись неслыханно", требовала к ответу.
градоначальницей облыжно называть себя изволила и тем многих людишек в
соблазн ввела? - спрашивала ее Лядоховская.
лыжно, а была и есмь градоначальница по самой сущей истине.
кто тебя, паскуду, тому делу научил? - продолжала допрашивать Лядоховс-
кая, не обращая внимания на Амалькин ответ.
молчала; сколько ни принуждали ее повиниться - не повинилась. Решено бы-
ло запереть ее в одну клетку с беспутною Клемантинкой.
девки, от третьей, еще беспутнейшей, друг другу на съедение отданы были!
Довольно сказать, что к утру на другой день в клетке ничего, кроме
смрадных их костей, уже не было!"
затруднились. Опять все вышли на улицу и стали поздравлять друг друга,
лобызаться и проливать слезы. Некоторые просили опохмелиться.
эту картину. - Что ж мы, однако, теперь будем делать? - спрашивал он в
тоске помощника градоначальника.
пустить ли, сударь, в народе слух, что оная шельма Анелька, заместо хра-
мов Божиих, костелы везде ставить велела?
бытиями с быстротою неимоверною. В пригородной солдатской слободе
объявилась еще претендентша, Дунька-толстопятая, а в стрелецкой слободе
такую же претензию заявила Матренка-ноздря. Обе основывали свои права на
том, что и они не раз бывали у градоначальников "для лакомства". Таким
образом, приходилось отражать уже не одну, а разом трех претендентш.
кулаками сшибали проходящим головы, ходили в одиночку на кабаки и разби-
вали их, ловили молодых парней и прятали их в подполья, ели младенцев, а
у женщин вырезали груди и тоже ели. Распустивши волоса по ветру, в одном
утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные,
плевались, кусались и произносили неподобные слова.
и сколько тут было перебито и перетоплено тел народных - того даже приб-
лизительно сообразить невозможно. Началось общее судбище; всякий припо-
минал про своего ближнего всякое, даже такое, что тому и во сне не сни-
лось, и так как судоговорение было краткословное, то в городе только и
слышалось: шлеп-шлеп-шлеп! К четырем часам пополудни загорелась съезжая
изба; глуповцы кинулись туда и оцепенели, увидав, что приезжий из губер-
нии чиновник сгорел весь без остатка. Опять началось судбище; стали до-
искиваться, от чьего воровства произошел пожар, и порешили, что пожар
произведен сущим вором и бездельником пятым Ивашкой. Вздернули Ивашку на
дыбу, требуя чистосердечного во всем признания, но в эту самую минуту в
пушкарской слободе загорелся тараканий малый заводец, и все шарахнулись
туда, оставив пятого Ивашку висящим на дыбе. Зазвонили в набат, но пламя
уже разлилось рекою и перепалило всех тараканов без остачи. Тогда пойма-
ли Матренку-ноздрю и начали вежливенько топить ее в реке, требуя, чтоб
она сказала, кто ее, сущую бездельницу и воровку, на воровство научил и
кто в том деле ей пособлял? Но Матренка только пускала в воде пузыри, а
сообщников и пособников не выдала никого.
дело ее не выгорело, она, под шумок, снова переехала в свой заезжий дом,
как будто за ней никаких пакостей и не водилось, и паны Кшепшицюльский и
Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать в ней печатными
пряниками. Оставалась одна толстопятая Дунька, но с нею совладать было
решительно невозможно.
цов Сила Терентьич Пузанов.
воспрянули духом и сами совершили скромный подвиг собственного спасения.
Перебивши и перетопивши целую уйму народа, они основательно заключили,
что теперь в Глупове крамольного греха не осталось ни на эстолько. Уце-
лели только благонамеренные. Поэтому всякий смотрел всякому смело в гла-
за, зная, что его невозможно попрекнуть ни Клемантинкой, ни Раидкой, ни
Матренкой. Решили действовать единодушно и прежде всего снестись с при-
городами. Как и следовало ожидать, первый выступил на сцену неустрашимый
штаб-офицер.
была секретная, то весьма естественно, что никто ее не слыхал.
начальника, чтобы вновь принял бразды правления; но он, до поимки
Дуньки, с твердостью от того отказался. Послышались в толпе вздохи; раз-
дались восклицания: "Ах! согрешения наши великие!" - но помощник градо-
начальника был непоколебим.
лос из толпы.
ополчение.
отписки. Все единодушно соглашались, что крамолу следует вырвать с кор-
нем и для начала прежде всего очистить самих себя. Особенно трогательна
была отписка пригорода Полоумнова. "Точию же, братие, сами себя прилежно
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Круз Андрей
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Ибсен Генрик