покуда они не пронеслись через яхту. Шельга оказался висящим за перилами
мостика. Легкие его были полны воды. Он тяжело упал на палубу. Матросы с
трудом откачали его и унесли в каюту.
два стаканчика грога и, раскурив трубку, продолжал прерванный разговор.
в кожаном кресле. Странный, противоречивый человек. Бандит, негодяй,
темный авантюрист... Но от грога ли или от перенесенного потрясения
Шельге приятно было, что Гарин вот так сидит перед ним, задрав ногу на
колено, и курит и рассуждает о разных вещах, как будто не трещат бока
"Аризоны" от ударов волн, не проносятся кипящие струи за стеклом иллюми-
натора, не уносятся, как на качелях, вниз и вверх, то Шельга на койке,
то Гарин в кресле...
щийся, весь благорасположенный и добродушный, какими только бывают очень
умные, убежденные эгоисты.
до зарезу нужна моя жизнь? Не понимаю.
учитель математики... До чего ведь дожили... Простое проявление человеч-
ности - и непонятно. Какая мне выгода была тащить за волосы утопающего?
Да никакая... Чувство симпатии к вам... Человечность...
ти.
выкарабкаться из-под обломков морали... Ах, Шельга, Шельга... Что это за
полочки: на этой полочке - хорошее, на этой - плохое... Я понимаю, де-
густатор: пробует, плюет, жует корочку, - это, говорит, вино хорошее,
это плохое. Но ведь руководится он вкусом, пупырышками на языке. Это ре-
альность. А где ваш дегустатор моральных марок? Какими пупырышками он
это пробует?
- проговорил Шельга, - все, что мешает, - плохо.
вы связаны с Советской республикой? Экономически? Вздор... Я вам предла-
гаю жалованье в пятьдесят тысяч долларов... Говорю совершенно серьезно.
Пойдете?
ностью: словом, материей высшего порядка. И вы злостный моралист, что я
и хотел вам доказать... Хотите мир перевернуть... Расчищаете от тысяче-
летнего мусора экономические законы, взрываете империалистические кре-
пости. Ладно. Я тоже хочу мир перевернуть, но по-своему. И переверну од-
ной силой моего гения.
век в конце концов? Ничтожнейший микроорганизм, вцепившийся в несказуе-
мом ужасе смерти в глиняный шарик земли и летящий с нею в ледяной тьме?
Или это - мозг, божественный аппарат для выработки особой, таинственной
материи - мысли, - материи, один микрон которой вмещает в себя всю все-
ленную... Ну? Вот - то-то...
лись.
власти на земле. Ни одна труба не задымит без моего приказа, ни один ко-
рабль не выйдет из гавани, ни один молоток не стукнет. Все подчинено, -
вплоть до права дышать, - центру. В центре - я. Мне принадлежит все. Я
отчеканиваю свой профиль на кружочках: с бородкой, в веночке, а на об-
ратной стороне профиль мадам Ламоль. Затем я отбиваю "первую тысячу", -
скажем, это будет что-нибудь около двух-трех миллионов пар. Это патри-
ции. Они предаются высшим наслаждениям и творчеству. Для них мы устано-
вим, по примеру древней Спарты, особый режим, чтобы они не вырождались в
алкоголиков и импотентов. Затем мы установим, сколько нужно рабочих рук
для полного обслуживания культуры. Здесь также сделаем отбор. Этих назо-
вем для вежливости - трудовиками...
туются, нет, дорогой товарищ. Возможность революции будет истреблена в
корне. Каждому трудовику после классификации и перед выдачей трудовой
книжки будет сделана маленькая операция. Совершенно незаметно, под неча-
янным наркозом... Небольшой прокол сквозь черепную кость. Ну, просто
закружилась голова, - очнулся, и он уже раб. И, наконец, отдельную груп-
пу мы изолируем где-нибудь на прекрасном острове исключительно для разм-
ножения. Все остальное придется убрать за ненадобностью. Вот вам струк-
тура будущего человечества по Петру Гарину. Эти трудовики работают и
служат безропотно за пищу, как лошади. Они уже не люди, у них нет иной
тревоги, кроме голода. Они будут счастливы, переваривая пищу. А избран-
ные патриции - это уже полубожества. Хотя я презираю, вообще-то говоря,
людей, но приятнее находиться в хорошем обществе. Уверяю вас, дружище,
это и будет самый настоящий золотой век, о котором мечтали поэты. Впе-
чатление ужасов очистки земли от лишнего населения сгладится очень ско-
ро. Зато какие перспективы для гения! Земля превращается в райский сад.
Рождение регулируется. Производится отбор лучших. Борьбы за существова-
ние нет: она - в туманах варварского прошлого. Вырабатывается красивая и
утонченная раса - новые органы мышления и чувств. Покуда коммунизм будет
волочь на себе все человечество на вершины культуры, я это сделаю в де-
сять лет... К черту! - скорее, чем в десять лет... Для немногих... Но
дело не в числе...
вы об этом рассказывали?
разумеется, ничего не говорил, потому что он просто животное... Хотя
Роллинг и все Роллинги на свете вслепую делают то, что я развиваю в за-
конченную и четкую программу. Но делают это варварски, громоздко и мед-
ленно. Завтра, надеюсь, мы будем уже на острове... Увидите, что я не шу-
чу...
лять остров. И одновременно бешеным темпом пробиваться сквозь Оливиновый
пояс. Первая угроза миру будет, когда я повалю золотой паритет [4]. Я
смогу добывать золото в любом количестве. Затем перейду в наступление.
Будет война - страшнее четырнадцатого года. Моя победа обеспечена. Затем
- отбор оставшегося после войны и моей победы населения, уничтожение
непригодных элементов, и мною избранная раса начинает жить, как боги, а
"трудовики" начинают работать не за страх, а за совесть, довольные, как
первые люди в раю. Ловко? А? Не нравится?
него. Игра, начатая на бульваре Профсоюзов, разворачивалась в серьезную
партию. Он лежал и думал. Оставался опасный, но единственный ход, кото-
рый только и мог привести к победе. Во всяком случае, самое неверное бы-
ло бы сейчас ответить Гарину отказом. Шельга потянулся за папиросами,
Гарин, с усмешкой наблюдал за ним.
ва. Шельга, я окружен тупым зверьем. Людьми без фантазии. Мы будем с ва-
ми ссориться, но я добьюсь, что вы будете работать со мной. Хотя бы в
первой половине, когда мы будем бить. Роллингов... Кстати, предупреждаю,
бойтесь Роллинга, он упрям, и если решил вас убить, - убьет.
сок "первой тысячи"...
черепушке... Ходил даже к врачу. Рефлексы повышены, только. Ну, одевай-
тесь, идем ужинать.
ласков. Мягкие гребни волн сверкали стеклом. Гнались дельфины за водяным
следом яхты, перегоняя, кувыркались, маслянистые и веселые. Гортанно
кричали большие чайки, плывя над парусами. Вдали из океана подымались
голубоватые, как мираж, очертания скалистого острова.
вздрогнули. Это была земля неведомого будущего. Она была похожа на длин-
ное облачко, лежащее на горизонте. К нему несли "Аризону" полные ветра
паруса.
бездонных просторах неба и океана. Гарин, пощипывая бородку, силился
проникнуть в пелену будущего, окутавшую остров. О, если бы знать!..
Багровым и мрачным светом были озарены баржи с дровами, буксиры, лодки
рыбаков, дымы, запутавшиеся между решетчатыми кранами эллингов. Пожаром
горели стекла пустынных дворцов.
ревел, приветствуя Ленинград и конец пути. Огни его иллюминаторов озари-
ли колонны Горного института, Морского училища, лица гуляющих, и он стал
ошвартовываться у плавучей, красной, с белыми колонками, таможни. Нача-
Конан-Дойль Артур
Херберт Фрэнк
Буркатовский Сергей
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия