приподняв другое, перепрыгивал заяц. Кровь ударила мне в
голову, и я все забыл в эту минуту: закричал что-то неистовым
голосом, пустил собаку и бросился бежать. Но не успел я этого
сделать, как уже стал раскаиваться: заяц присел, сделал
прыжок, и больше я его не видал.
голос вывели на опушку, из-за кустов показался Турка! Он видел
мою ошибку (которая состояла в том, что я не выдержал) и,
презрительно взглянув на меня, сказал только: "Эх, барин!" Но
надо знать, как это было сказано! Мне было бы легче, ежели бы
он меня, как зайца, повесил на седло.
собаки и только твердил, ударяя себя по ляжкам.
другой стороне острова, отбили зайца и как Турка в свой
огромный рог вызывал собак, - но все не трогался с места...
Глава VIII. ИГРЫ
ковер, и на ковре кружком сидело все общество. Буфетчик
Гаврило, примяв около себя зеленую сочную траву, перетирал
тарелки и доставал из коробочки завернутые в листья сливы и
персики. Сквозь зеленые ветви молодых берез просвечивало
солнце и бросало на узоры ковра, на мои ноги и даже на
плешивую вспотевшую голову Гаврилы круглые колебающиеся
просветы. Легкий ветерок, пробегая по листве деревьев, по моим
волосам и вспотевшему лицу, чрезвычайно освежал меня.
было нечего, и мы, несмотря на косые палящие лучи солнца,
встали и отправились играть.
припрыгивая по траве. - Давайте в Робинзона.
траву и пережевывая листья, - вечно Робинзон! Ежели непременно
хотите, так давайте лучше беседочку строить.
приехал на охотничьей лошади, и притворялся, что очень устал.
Может быть, и то, что у него уже было слишком много здравого
смысла и слишком мало силы воображения, чтобы вполне
наслаждаться игрою в Робинзона. Игра эта состояла в
представлении сцен из "Robinson Suisse", которого мы читали
незадолго пред этим.
удовольствия? - приставали к нему девочки. - Ты будешь
Charles, или Ernest, или отец - как хочешь? - говорила
Катенька, стараясь за рукав курточки приподнять его с земли.
вместе с тем самодовольно улыбаясь.
сквозь слезы выговорила Любочка. Она была страшная плакса.
могу!
напротив, его ленивый и скучный вид разрушал все очарование
игры. Когда мы сели на землю и, воображая, что плывем на
рыбную ловлю, изо всех сил начали грести, Володя сидел сложа
руки и в позе, не имеющей ничего схожего с позой рыболова. Я
заметил ему это; но он отвечал, что оттого, что мы будем
больше или меньше махать руками, мы ничего не выиграем и не
проиграем и все же далеко не уедем. Я невольно согласился с
ним. Когда, воображая, что я иду на охоту, с палкой на плече,
я отправился в лес, Володя лег на спину, закинул руки под
голову и сказал мне, что будто бы и он ходил. Такие поступки и
слова, охлаждая нас к игре, были крайне неприятны, тем более
что нельзя было в душе не согласиться, что Володя поступает
благоразумно.
выстрелить никак нельзя. Это игра. Коли так рассуждать, то и
на стульях ездить нельзя; а Володя, я думаю, сам помнит, как в
долгие зимние вечера мы накрывали кресло платками, делали из
него коляску, один садился кучером, другой лакеем, девочки в
середину, три стула были тройка лошадей, - и мы отправлялись в
дорогу. И какие разные приключения случались в этой дороге! и
как весело и скоро проходили зимние вечера!.. Ежели судить
по-настоящему, то игры никакой не будет. А игры не будет, что
ж тогда остается?..
Глава. IX ЧТО-ТО ВРОДЕ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
фрукты, Любочка сорвала на одном листке огромной величины
червяка, с ужасом бросила его на землю, подняла руки кверху и
отскочила, как будто боясь, чтобы из него не брызнуло
чего-нибудь. Игра прекратилась; мы все, головами вместе,
припали к земле - смотреть эту редкость.
червяка на листочке, подставляя ему его на дороге.
плечами, стараясь этим движением привести спустившееся платье
с открытой шеей на настоящее место. Еще помню, что Мими всегда
сердилась за это движение и говорила: C'est un geste de femm
de chambre*). Нагнувшись над червяком, Катенька сделала это
самое движение, и в то же время ветер поднял косыночку с ее
беленькой шейки. Плечико во время этого движения было на два
пальца от моих губ. Я смотрел уже не на червяка,
смотрел-смотрел и изо всех сил поцеловал плечо Катеньки. Она
не обернулась, но я заметил, что шейка ее и уши покраснели.
Володя, не поднимая головы, презрительно сказал:
свеженькому белокуренькому личику и всегда любил его; но
теперь я внимательнее стал всматриваться в него и полюбил еще
больше. Когда мы подошли к большим, папа, к великой нашей
радости, объявил, что, по просьбе матушки, поездка отложена до
завтрашнего утра.
превзойти один другого искусством ездить верхом и
молодечеством, гарцевали около нее. Тень моя была длиннее, чем
прежде, и, судя по ней, я предполагал, что имею вид довольно
красивого всадника; но чувство самодовольства, которое я
испытывал, было скоро разрушено следующим обстоятельством
Желая окончательно прельстить всех сидевших в линейке, я
отстал немного, потом, с помощью хлыста и ног, разогнал свою
лошадку, принял непринужденно-грациозное положение и хотел
вихрем пронестись мимо их, с той стороны, с которой сидела
Катенька. Я не знал только, что лучше: молча ли проскакать или
крикнуть? Но несносная лошадка, поравнявшись с упряжными,
несмотря на все мои усилия, остановилась так неожиданно, что я
перескочил с седла на шею и чуть-чуть не полетел.
Глава X. ЧТО ЗА ЧЕЛОВЕК БЫЛ МОЙ ОТЕЦ?
века неуловимый характер рыцарства, предприимчивости,
самоуверенности, любезности и разгула. На людей нынешнего века
он смотрел презрительно, и взгляд этот происходил столько же
от врожденной гордости, сколько от тайной досады за то, что в
наш век он не мог иметь ни того влияния, ни тех успехов,
которые имел в свой. Две главные страсти его в жизни были
карты и женщины; он выиграл в продолжение своей жизни
несколько миллионов и имел связи с бесчисленным числом женщин
всех сословий.
походка, привычка подергивать плечом, маленькие, всегда
улыбающиеся глазки, большой орлиный нос, неправильные губы,
которые как-то неловко, но приятно складывались, недостаток в
произношении - пришепетывание, и большая, во всю голову,
лысина: вот наружность моего отца, с тех пор как я его
запомню, - наружность, с которою он умел не только прослыть и
быть человеком a bonnes fortunes *), но нравиться всем без
исключения - людям всех сословий и состояний, в особенности же
тем, которым хотел нравиться.