Панов, строго нахмурившись, поднес Авдееву крышку спирта. Авдеев начал пить,
но тотчас же отстранил крышку рукой.
Расстелили шинель и положили на нее Авдеева.
поехал большой рысью навстречу Воронцову.
адъютантом полка, казаком и чеченцем-переводчиком.
улыбку радости. - Сейчас должен ждать меня на Шалинской поляне; так вы
рассыпьте стрелков до поляны и потом приезжайте ко мне.
своей роте. Сам он свел цепь на правую сторону, с левой же стороны велел это
сделать фельдфебелю. Раненого между тем четыре солдата унесли в крепость.
догоняющих его верховых. Полторацкий остановился и подождал их.
папахе и в отделанном золотом оружии человек внушительного вида. Человек
этот был Хаджи-Мурат. Он подъехал к Полторацкому и сказал ему что-то
по-татарски. Полторацкий, подняв брови, развел руками в знак того, что не
понимает, и улыбнулся. Хаджи-Мурат ответил улыбкой на улыбку, и улыбка эта
поразила Полторацкого своим детским добродушием. Полторацкий никак не ожидал
видеть таким этого страшного горца. Он ожидал мрачного, сухого, чуждого
человека, а перед ним был самый простой человек, улыбавшийся такой доброй
улыбкой, что он казался не чужим, а давно знакомым приятелем. Только одно
было в нем особенное: это были его широко расставленные глаза, которые
внимательно, проницательно и спокойно смотрели в глаза другим людям.
Хан-Магома, который нынче ночью ходил к Воронцову. Это был румяный, с
черными, без век, яркими глазами, круглолицый человек, сияющий
жизнерадостным выражением. Был еще коренастый волосатый человек с сросшимися
бровями. Этот был тавлинец Ханефи, заведующий всем имуществом Хаджи-Мурата.
Он вел с собой заводную лошадь с туго наполненными переметными сумами.
Особенно же выделялись из свиты два человека; один - молодой, тонкий, как
женщина, в поясе и широкий в плечах, с чуть пробивающейся русой бородкой,
красавец с бараньими глазами, - это был Элдар, и другой, кривой на один
глаз, без бровей и без ресниц, с рыжей подстриженной бородой и шрамом через
нос и лицо, - чеченец Гамзало.
Хаджи-Мурат направился к нему и, подъехав вплоть, приложил правую руку к
груди и сказал что-то по-татарски и остановился. Чеченец-переводчик перевел:
ему. Давно хотел, говорит. Шамиль не пускал.
Хаджи-Мурату. Хаджи-Мурат взглянул на эту руку, секунду помедлил, но потом
крепко сжал ее и еще сказал что-то, глядя то на переводчика, то на
Воронцова.
сын сардаря. Тебя уважал крепко.
сказал что-то, указывая на свою свиту.
русским.
должно быть, смешное проговорил Воронцову, потому что волосатый аварец
оскалил улыбкой ярко-белые зубы. Рыжий же Гамзало только блеснул на
мгновение одним своим красным глазом на Воронцова и опять уставился на уши
своей лошади.
крепости, солдаты, снятые с цепи и собравшиеся кучкой, делали свои
замечания:
будут, - сказал один.
Офицер крикнул на них, но Воронцов остановил его.
спросил Воронцов у ближе стоявшего солдата, медленно выговаривая слова с
своим аглицким акцентом.
удалось поговорить с начальником.
его глазах. Воронцов в самом веселом расположении духа вернулся в крепость.
принять главного, могущественнейшего, второго после Шамиля, врага России.
Одно было неприятно: командующий войсками в Воздвиженской был генерал
Меллер-Закомельский, и, по-настоящему, надо было через него вести все дело.
Воронцов же сделал все сам, не донося ему, так что могла выйти неприятность.
И эта мысль отравляла немного удовольствие Воронцова.
Хаджи-Мурата, а сам ввел его к себе в дом.
шестилетним красавцем, кудрявым мальчиком, встретила Хаджи-Мурата в
гостиной, и Хаджи-Мурат, приложив свои руки к груди, несколько торжественно
сказал через переводчика, который вошел с ним, что он считает себя кунаком
князя, так как он принял его к себе, а что вся семья кунака так же священна
для кунака, как и он сам. И наружность и манеры Хаджи-Мурата понравились
Марье Васильевне. То же, что он вспыхнул, покраснел, когда она подала ему
свою большую белую руку, еще более расположило ее в его пользу. Она
предложила ему сесть и, спросив его, пьет ли он кофей, велела подать.
Хаджи-Мурат, однако, отказался от кофея, когда ему подали его. Он немного
понимал по-русски, но не мог говорить, и когда не понимал, улыбался, и
улыбка его понравилась Марье Васильевне так же, как и Полторацкому. Кудрявый
же, востроглазый сынок Марьи Васильевны, которого мать называла Булькой,
стоя подле матери, не спускал глаз с Хаджи-Мурата, про которого он слышал
как про необыкновенного воина.
распоряжение об извещении начальства о выходе Хаджи-Мурата. Написав
донесение начальнику левого фланга, генералу Козловскому, в Грозную, и
письмо отцу, Воронцов поспешил домой, боясь недовольства жены за то, что
навязал ей чужого, страшного человека, с которым надо было обходиться так,
чтобы и не обидеть и не слишком приласкать. Но страх его был напрасен.
Хаджи-Мурат сидел на кресле, держа на колене Бульку, пасынка Воронцова, и,
склонив голову, внимательно слушал то, что ему говорил переводчик, передавая
слова смеющейся Марьи Васильевны. Марья Васильевна говорила ему, что если он
будет отдавать всякому кунаку ту свою вещь, которую кунак этот похвалит, то
ему скоро придется ходить, как Адаму...
Бульку и встал, тотчас же переменив игривое выражение лица на строгое и
серьезное. Он сел только тогда, когда сел Воронцов. Продолжая разговор, он
ответил на слова Марьи Васильевны тем, что такой их закон, что все, что
понравилось кунаку, то надо отдать кунаку.
Бульку, влезшего ему опять на колено.
Васильевна мужу. - Булька стал любоваться его кинжалом - он подарил его ему.
Воронцов.