Веддер, патриарх деревни и владелец трактира, у порога которого он
восседал с утра до ночи, передвигаясь ровно настолько, сколько
требовалось, чтобы укрыться от солнца и остаться в тени могучего дерева,
так что соседи, наблюдая его движения, могли определять время с такою же
точностью, как если бы перед ними были солнечные часы. Правда, голос его
можно было услышать не часто, зато трубкой своей он дымил беспрерывно. И
все же его приверженцы (а у великих людей всегда бывают приверженцы)
отлично понимали его и умели угадывать его мнения. Было замечено, что
если чтение или рассказ вызывали в нем неудовольствие, он начинал
яростно попыхивать трубкой, выпуская изо рта частые, короткие и сердитые
клубы дыма; если же, напротив, они ему нравились, он медлительно и
спокойно затягивался и выпускал дым легкими, мирными облачками; время от
времени, вынув изо рта трубку, он степенно кивал головой в знак полного
одобрения, и тогда около его носа завивался ароматный дымок.
сварливой женой, которая не раз нарушала спокойствие и безмятежность
достопочтенного сборища, ставя членов его ни во что и допекая их своими
насмешками. Даже священную особу Николаев Веддера не пощадил дерзкий
язык этой бешеной фурии, обвинявшей его во всеуслышанье в том, что он
потворствует праздным наклонностям ее легкомысленного супруга.
единственное, что ему оставалось, чтобы избавиться от работы на ферме и
брани жены, - это взять в руки ружье и отправиться бродить по лесам.
Здесь присаживался он иногда к подножию дерева и делился содержимым
своей охотничьей сумки с Волком, к которому испытывал сострадание, как к
товарищу по несчастью. "Бедный Волк, - говаривал он в таких случаях, -
твоя хозяйка устраивает тебе чертовски собачью жизнь? Ничего, приятель,
пока я жив, есть кому за тебя постоять!" Волк помахивал хвостом, грустно
смотрел на хозяина, и, если только собаки способны сочувствовать людям,
я охотно поверю, что он от всего сердца отвечал Рипу взаимностью.
неприметно для себя самого забрался высоко в горы. Он предавался
излюбленной им охоте на белок, и безлюдные горы отвечали многократным
эхом на его выстрелы. Уже к вечеру, тяжело дыша от усталости, опустился
он на зеленый, поросший горной травою бугор у самого края пропасти.
Оттуда, сквозь просветы между деревьями, он видел обширную, тянувшуюся
на многие мили равнину, покрытую густым лесом. Где-то внизу - там,
далеко, далеко, - величаво и безмолвно катил свои воды могучий Гудзон
(лишь изредка на его зеркальном лоне можно было заметить отражение
багряного облачка или паруса медлительной, как бы застывшей на месте
барки), но и самым Гудзон терялся, наконец, в синеве дальних предгорий.
горами лощина - дикая, пустынная, взъерошенная, - дно которой,
заваленное обломками нависших сверху утесов, было едва освещено
отсветами лучей заходящего солнца. Рип лежал и задумчиво глядел на эту
картину; наступал вечер; горы отбрасывали длинные синие тени, закрывая
ими долины. Рип понял, что стемнеет гораздо раньше, чем он успеет
достигнуть деревни, и, тяжко вздохнув, представил себе грозную встречу,
уготованную ему госпожою ван Винкль.
издали окрик: "Рип ван Винкль! Рип ван Винкль!" Рип взглянул во все
стороны, но кругом никого не было, кроме вороны, направлявшей свой
одинокий полет через горы. Он решил, что воображение обмануло его, и
снова приготовился к спуску, как вдруг услыхал тот же голос, отчетливо
прозвучавший в тихом вечернем воздухе: "Рип ван Винкль! Рип ван Винкль!"
В то же мгновение Волк ощетинился, зарычал, прижался к хозяину и замер,
испуганно смотря вниз. Теперь и Рип проникся какой-то смутной тревогой;
он устремил беспокойный взгляд в направлении, подсказанном ему Волком,
и, различил, наконец, причудливую фигуру какого-то человека, с усилием
взбиравшегося на скалы и сгибавшегося под тяжестью ноши, которую он
тащил на спине. Он удивился, встретив человеческое существо в такой
пустынной и обычно никем не посещаемой местности, но, решив, что это
кто-нибудь из окрестных жителей, нуждающийся в его помощи, поспешил на
зов и начал спускаться.
незнакомца. Перед ним стоял маленький коренастый старик с густою гривой
волос и седой бородой. Одет он был по старинной голландской моде: в
суконный камзол, перетянутый у пояса ремнем, и несколько пар штанов,
причем верхние, необыкновенно широкие, были украшены сбоку рядами
пуговиц, а у колен - бантами. Он тащил на плече изрядный бочонок,
очевидно наполненный водкой, и подавал Рипу знаки, прося его
приблизиться и помочь. Хотя Рип несколько оробел и не чувствовал особого
доверия к незнакомцу, все же он со всегдашней готовностью откликнулся на
его просьбу, и вот, помогая друг другу, они стали карабкаться вверх по
промоине, представлявший собой, надо полагать, высохшее русло ручья. Во
время подъема Рип не раз слышал глухие удары, напоминавшие раскаты
далекого грома. Они доносились, казалось, из глубокого, вытянутого в
длину оврага, или, вернее, ущелья между высокими скалами; к нему-то и
вела та неровная, усыпанная щебнем тропа, которой они шли. Рип на
мгновение остановился и, рассудив, что это, должно быть, отдаленный гул
быстротечного грозового ливня, какой часто бывает в горах, тронулся
дальше. Пройдя ущелье, они вышли в лощину, похожую на маленький
амфитеатр. Ее со всех сторон окружали отвесные скалы, с краев которых
свешивались ветви деревьев, так что снизу можно было увидеть лишь клочки
лазурного неба или порою яркое вечернее облачко. За все это время ни
Рип, ни его спутник не проронили ни слова, и хотя первый ломал себе
голову, зачем же тащить бочонок с водкой в дикие, пустынные горы, он так
и не решился обратиться за разъяснением к старику, ибо в нем было что-то
необыкновенное и непостижимое, внушавшее страх и исключавшее возможность
сближения.
Посредине, на гладкой площадке, компания странных личностей резалась в
кегли. На них было причудливое иноземное платье: одни - в кургузых
куртках, другие - в камзолах, с длинными ножами у пояса, и почти все в
таких же необъятных штанах, какие были на проводнике Рипа. Но и помимо
платья все в их наружности было необычайно: у одного -
длинная-предлинная борода, широкое лицо и маленькие свиные глазки; лицо
другого (на нем был белый колпак, похожий на сахарную голову и
украшенный красным петушьим перышком) состояло, казалось, из одного
носа. У всех были бороды различной формы и различного цвета. Один из них
был, по-видимому, начальником; на этом дюжем пожилом джентльмене с
обветренным красным лицом был кафтан с галунами, широкий пояс и кортик,
а также шляпа с высокой тульей и перьями, красные чулки и башмаки на
высоченнейших каблуках, украшенные спереди пряжками. Вся группа в целом
напомнила Рипу картину фламандского живописца в гостиной ван Шейка,
деревенского пастора, привезенную из Голландии еще в те времена, когда
здесь было основано первое поселение.
всему, развлекались от всего сердца, они удерживали на своих лицах
суровое выражение и хранили таинственное молчание; никогда еще Рипу не
доводилось присутствовать при такой унылой забаве. Кроме стука шаров,
который будил в горах громкое эхо, грохотавшее подобно громовым
раскатам, ничто не нарушало безмолвия этой сцены.
игру, и каждый из них уставился на него упорным, как у изваяния,
взглядом; их лица были такие странные, такие чужие, такие безжизненные,
что у Рипа екнуло сердце и задрожали поджилки. Между тем его спутник
стал разливать содержимое бочонка по большим кубкам и знаком показал
Рипу, что их следует поднести играющим. Рип повиновался со страхом и
дрожью; в глубоком молчании проглотили они напиток и снова возвратились
к игре.
осмелился даже - разумеется, лишь тогда, когда никто не глядел в его
сторону - отведать напитка и нашел, что по вкусу и запаху это - отменная
голландская водка. И так как по натуре своей он был вечно жаждущею
душой, его вскоре стало томить искушение, не хлебнуть ли еще разочек. Но
поскольку один глоток влечет за собою другие, он прихлебывал себе да
прихлебывал, так что сознание его в конце концов затуманилось, голова
стала тяжелой и опустилась на грудь, и он погрузился в глубокий сон.
впервые заметил вчерашнего старика из ущелья. Он протер глаза - было
яркое, ясное утро. В кустах порхали и чирикали птички; в небе широкими
кругами парил орел, подставляя грудь чистому горному ветру. "Неужели, -
подумал Рип, - я провел тут ночь напролет?" Он припомнил все происшедшее
с ним перед тем, как он задремал. Странный человек с бочонком
голландской водки.., котловина в горах.., дикий уголок среди скал..,
унылая партия в кегли.., кубок... "Ох, этот кубок, - подумал Рип, - этот
проклятый кубок! Как же мне оправдаться перед госпожою ван Винкль?" Он
осмотрелся, разыскивая свое ружье, но, вместо нового, отлично смазанного
дробовика, нашел рядом с собою старый кремневый мушкет; ствол был
изъеден ржавчиною, замок отвалился, червями источено ложе. Он
заподозрил, что давешние суровые и немые гуляки, которых он встретил в
горах, сыграли с ним шутку и, напоив водкой, стянули ружье. Волк тоже
исчез; впрочем, он мог заблудиться, погнавшись за куропаткою или белкой.
и крики многократно ответило эхо, собаки же нигде не было.
если встретится кто-нибудь из игроков, он потребует с него ружье и
собаку. Поднявшись на ноги, чтобы выполнить это намерение, он
почувствовал ломоту в суставах и заметил, что ему недостает былой
Чернецов Андрей
Конан-Дойль Артур
Свержин Владимир
Андреев Николай
Володихин Дмитрий
Майер Стефани