ни было, он верил в успех! Что произошло у них во время свидания,
сказать не берусь - мне это неведомо. Впрочем, боюсь, что приключилось
нечто неладное: во всяком случае, пробыв у Катрины очень недолго, он
ушел от нее в полном унынии. Ах, женщины, женщины! Быть может, наша
девица позволила себе какую-нибудь выходку, достойную завзятой кокетки.
Кто знает, не притворилась ли она, что отдает предпочтение бедному
педагогу, для того чтобы вернее завлечь его врага и соперника. То
известно лишь небу; что до меня.., то я ничего не знаю. Достаточно
сказать, что Икабод уходил прочь с таким видом, точно явился сюда, чтобы
похитить кур из курятника, а не сердце хорошенькой женщины. Не обращая
внимания на окружающие богатства, которые прежде так часто привлекали
его жадные взоры, он направился прямо в конюшню и, отпустив своему
скакуну несколько здоровенных тумаков и затрещин, весьма неучтиво
заставил его покинуть уютное, теплое стойло, где тот успел было сладко
заснуть и увидеть во сне горы ячменя, овса и долины, поросшие от края до
края клевером и тимофеевкой.
домой и направил коня вдоль высоких холмов, которые тянутся над
Тарри-Тауном и которые он в таком радостном настроении пересекал, едучи
сюда в гости, наступил излюбленный час духов и привидений, час столь же
мрачный, как и сам Икабод. Далеко внизу простиралась темная, едва
различимая гладь Таппан-Зее; кое-где у берегов виднелись маленькие
суденышки с высокими мачтами, мирно качавшиеся на якоре. В мертвом
безмолвии полуночи до него доносился даже лай собаки с противоположного
берега Гудзона, но звук был так слаб и нечеток, что порождал в нем лишь
представление о том, как велико расстояние до этого верного спутника
человека. Иногда откуда-то издалека, с какой-нибудь затерянной среди
холмов одинокой фермы, слышалось протяжное пение нечаянно проснувшегося
петуха, но и это казалось ему как бы смутным отзвуком нездешнего мира.
Он не ощущал близ себя никаких признаков жизни, кроме случайного сонного
и меланхоличного стрекотанья сверчка или порою гортанного кваканья жабы,
исходившего из расположенного невдалеке болота, и, казалось, будто она
квакает и кряхтит оттого, что приняла во сне неудобное положение и
теперь внезапно перевернулась на другой бок.
вечера, теснились теперь в его памяти. Ночь становилась все темней и
темней; звезды, казалось, погрузились в бездонную глубину неба, и
несущиеся в вышине облака время от времени скрывали их из виду. Икабод
никогда еще не чувствовал себя таким одиноким, таким удрученным. К тому
же он приближался к месту, где разыгралось столько историй с участием
призраков. Посреди дороги росло огромное тюльпанное дерево, словно
гигант возвышавшееся над остальными своими собратьями и служившее
местным жителям чем-то вроде дорожной вехи. Его фантастически
искривленные суковатые ветви, настолько толстые, что могли бы сойти за
ствол дерева средних размеров, спускались почти до самой земли и затем
снова шли вверх. Это дерево было связано с трагической историей бедняги
Андре, захваченного тут в плен, вследствие чего его повсеместно называли
не иначе, как деревом майора Андре. Простой народ взирал на него с
некоторым благоговением, смешанным с суеверным страхом, что находит свое
объяснение, с одной стороны, в сочувствии к судьбе его несчастного
тезки, а с другой - в толках о странных видениях и скорбных стенаниях,
связанных с этим деревом.
показалось, что на его свист кто-то ответил, но то был всего-навсего
порыв резкого ветра, пронесшегося среди засохших ветвей. Подъехав
ближе', он увидел, что посреди дерева висит что-то белое; он остановился
и замолчал; присмотревшись, он обнаружил, что это не что иное, как
место, куда ударила молния, содравшая тут кору. Вдруг ему послышался
стон; зубы его застучали, колени начали выстукивать барабанную дробь по
седлу, но оказалось, что это раскачиваемые ветром крупные ветви
сталкиваются и трутся одна о другую. Он благополучно миновал дерево, но
его подстерегали другие напасти.
ручеек, исчезавший в заболоченном и заросшем овраге, известном под
именем топи Вилея. Несколько положенных в ряд нетесаных бревен - таков
был мост через этот ручей. По одну сторону дороги, там, где ручей
сворачивал в лес, небольшая рощица из густо перевитых и оплетенных диким
виноградом дубов и каштанов окутывала его полумраком: тут было темно,
как в пещере. Переправа по мосту представляла собой серьезное испытание.
Именно здесь, на этом же месте, был схвачен несчастный Андре, и, скрытые
чащей этих каштанов и дикого винограда, притаились в засаде напавшие на
него дюжие иомены. С той поры считалось, что ручей пребывает во власти
колдовских чар и что в зарослях водится нечистая сила. Нетрудно себе
представить, как трясся от страха какой-нибудь школьник, которому
случалось проходить в одиночестве по мосту после наступления темноты.
заколотилось; он собрался тем не менее с духом, наградил свою лошадь
десятком ударов под ребра и попытался вихрем пронестись через мост; но
вместо того чтобы устремиться вперед, упрямое животное метнулось в
сторону и уперлось в придорожную изгородь. Икабод - чем дольше длилась
задержка, тем сильнее одолевал его страх - силился повернуть коня в
нужную сторону, яростно бил его ногою по животу и дергал поводья: все
было тщетно. Конь, правда, в конце концов тронулся с места, но лишь для
того, чтобы понести в противоположную сторону, в заросли терновника и
ольшаника. Наш педагог угощал бедного старого коня плеткою и ударами
пятки под тощие ребра; втягивая в себя воздух и фыркая, Порох помчался
вперед, но у самого, моста внезапно остановился, едва не перебросив
седока через голову. В это мгновение настороженный слух Икабода уловил
сбоку от моста характерные при движении по топким местам глухие
хлюпающие звуки. В окутанной мраком роще, на берегу ручья, он заметил
высившуюся бесформенную громаду. Громада не двигалась с места, но в
ночном мраке казалось, что она сжимается и съеживается, словно
гигантское чудовище, готовое прыгнуть на путника.
Повернуть назад и спасаться бегством - слишком поздно, да и мог ли он
ускользнуть от привидения или призрака - если это и впрямь был призрак,
которому нипочем носиться на крыльях ветра? Собрав всю свою решимость,
он с напускной храбростью, волнуясь и задыхаясь, спросил. "Кто там?"
Никто не ответил. Икабод повторил свой вопрос еще более взволнованным
голосом, и снова не дождался ответа. Он опять принялся колотить плеткою
бока упрямого Пороха и, закрыв глаза, в пламенном порыве веры затянул
свои псалмы. Тогда черная тень, поселившая в нем тревогу и ужас, пришла
в движение, вскарабкалась по откосу, Прыгнула и в один миг очутилась
посредине дороги. Хотя ночь была пасмурная и темная, теперь до некоторой
степени оказалось возможным разглядеть очертания ужасного незнакомца. То
был всадник богатырского сложения на столь же могучем черном коне. Он не
проявлял ни враждебности, ни общительности - он держался поодаль,
чуть-чуть подвигаясь вперед по дороге, с той ее стороны, с которой
старый Порох, преодолевший, наконец, свой страх и упрямство, был слеп.
загадочного полуночного спутника, вспомнил о том, что произошло между
Бромом Бонсом и гессенцем, и погнал коня, надеясь оставить неизвестного
позади. Последний, однако, вел свою лошадь на равном аллюре. Тогда
Икабод натянул поводья и пустил коня шагом, рассчитывая таким способом
отстать; то же сделал и его спутник. Икабод чувствовал, что сердце его
сжимается и замирает; он попытался снова затянуть псалмы, но его сухой,
воспаленный язык прилип к небу; ему не удалось выдавить из себя ни
единой строфы. В мрачном и упорном молчании неотступно следовавшего за
ним ночного всадника было что-то таинственное и грозное. Вскоре его
страшные предчувствия сбылись. Дорога пошла на подъем, отчего фигура его
спутника, закутанного в плащ великана, более или менее рельефно
обрисовалась на фоне ночного неба, - и Икабод обомлел от ужаса,
обнаружив, что у всадника отсутствует голова. Охвативший его ужас
усилился еще больше, когда он заметил, что голова, которой полагается
быть на плечах, болтается у луки его седла. Теперь страх Икабода
сменился отчаянием; он обрушил на бедного Пороха град ударов, смутно
надеясь, что внезапным рывком вперед сможет обогнать своего спутника, но
призрак тоже погнал коня во весь дух. Сломя голову, не разбирая пути,
куда глаза глядят, неслись они в ночном мраке, так что из-под конских
копыт сыпались камни и искры. Пригнувшись своим длинным, тощим телом к
голове лошади, Икабод мчался вперед, и полы его ветхого сюртука
трепетали и развевались в порывах встречного ветра.
Лощине; вместо того чтобы устремиться прямо к ней. Порох свернул в
противоположную сторону и понесся сломя голову вниз по дороге, уходившей
налево. Эта дорога ведет через песчаный овраг, почти на четверть мили
поросший деревьями, пересекает пресловутый, прославленный местными
легендами, мост и, миновав его, поднимается на зеленый холм, где стоит
белая церковь.
нашему незадачливому наезднику удалось добиться значительного
преимущества в бешеной скачке, но как раз посредине оврага подпруга
ослабла, и педагог почувствовал, как седло под ним ерзает и сползает. Он
ухватился за луку, стремясь удержать седло, но ему это не удалось; он
вовремя уцепился за шею старого Пороха и благодаря этому спасся от
неминуемой гибели, ибо в то же мгновение седло свалилось на землю, и он
слышал, как оно затрещало под копытами несущегося вдогонку коня. Он
содрогнулся при мысли о гневе и ярости Ганса ван Риппера - ведь это его
праздничное седло! - но теперь ему было не до того: призрак скакал у
самого крупа старого Пороха, и, будучи недостаточно ловким наездником,
Прозоров Александр
Шломо Вульф
Андреев Николай
Пехов Алексей
Маккэфри Энн
Круз Андрей