обрадовалась его возвращению маленькая пухленькая цветущая девушка,
которая была его единственной дочерью и отрадою его сердца. Она выбежала
навстречу из дому, но, заметив, что рядом с отцом - незнакомый молодой
человек, смутилась и вспыхнула, как подобает воспитанной в добрых нравах
застенчивой юной девице. Дольф уставился на нее в немом восхищении:
никогда еще, как ему казалось, не видел он столь прелестного существа в
образе женщины. Она была одета по старинной голландской моде: на ней
были длинный корсаж и пышная короткая юбка, как бы созданные для того,
чтобы показать и подчеркнуть линии женского стана. Волосы, прикрытые
маленьким круглым чепцом, оттеняли красоту ее лба; у нее были чудесные
синие смеющиеся глаза, тонкая, изящная талия и нежная высокая грудь -
короче говоря, она была маленькою голландской богиней, и Дольф, который
ни в чем не останавливался на полпути, тотчас же потерял голову и
влюбился.
все свидетельствовало о вкусах и привычках гера Антони и одновременно о
богатстве, оставленном ему предками. Комнаты были обставлены прекрасною
старинною мебелью красного дерева. В буфетах и поставцах сияла чеканная
серебряная посуда и расписной фарфор. Над камином в гостиной красовался,
как полагается, родовой герб, раскрашенный и заключенный в рамку; над
ним висело охотничье ружье, а по бокам - индейская сумка и рог с
порохом. Комнату украшало множество других предметов индейского
происхождения: трубки мира, томагавки, ножи для снятия скальпов,
охотничьи сумки и бисерные пояса; кроме того, тут можно было увидеть
различные рыболовные снасти и два-три ружья по углам. Хозяйство в доме
ван дер Хейденов велось, по-видимому, в соответствии со вкусами самого
хозяина, но не без участия мягкой и женственной руки его дочери. Здесь
царила атмосфера почтенной патриархальной простоты и благодушной
снисходительности. Негры без приглашения вошли в комнату повидаться с
хозяином и послушать рассказы о его приключениях; они молча стояли у
двери и слушали, пока он не кончил рассказывать, а потом вышли, широко
улыбаясь, чтобы повторить слышанное на кухне. Двое негритят - очевидно,
домашних любимцев - возились с собаками и делились с ними своим хлебом с
маслом. Все слуги выглядели сытыми и довольными, а когда накрыли стол к
ужину, разнообразие и обилие домашней снеди и лакомств свидетельствовало
о щедрой и широкой натуре хозяина, а заодно и о незаурядных
хозяйственных дарованиях его дочери.
обитателей города: ван Ренселаеры, Гансеворты, Розебумы и прочие
друзья-приятели ван дер Хейденов. Все пришли послушать отчет хозяина о
его странствиях, ибо он был местным Синдбадом-мореходом, и его подвиги и
приключения служили излюбленной темой для горожан. Пока они сидели в
гостиной у открытой двери, беседовали, делились городскими вестями и
выкладывали бесконечные таинственные истории, Дольф, уютно пристроившись
на скамье у окна, любезничал с молоденькой хозяйкой. Он был откровенен в
выражении своих чувств, ибо в те времена ложная скромность и прочие
церемонии не были в моде; к тому же в чудесной полутьме долгого летнего
вечера есть нечто благоприятствующее любовному объяснению: она придает
отвагу самому робкому языку и скрывает краску румянца на лице
застенчивой собеседницы. Спускалась ночь, только звезды ярко мерцали на
небосклоне; время от времени за окном вспыхивало мимолетно-призрачное
сияние светляка, который иной раз, заблудившись, попадал в комнату и
носился у потолка, точно искорка.
летний вечер, передать невозможно: он говорил так тихо и так невнятно,
что слова его не достигли слуха историка. Возможно, впрочем, что они без
промаха били в цель, ибо он обладал способностью нравиться женщинам и
когда бывал в женском обществе, всегда воздавал ему должное. Между тем
посетители один за другим разошлись; Антони ван дер Хейден,
наговорившись до полного изнеможения, клевал носом в своем кресле у
двери. Внезапно его разбудил звонкий, от всей души отпущенный поцелуй,
которым Дольф неосмотрительно закончил одну из своих пылких фраз и
который прозвучал в тишине комнаты, как выстрел из пистолета. Гер Антони
вскочил на ноги, протер глаза, велел принести свет и заметил, что пора,
мол, и на боковую; уходя к себе, он дружески пожал Дольфу руку, ласково
посмотрел ему прямо в глаза и покачал головой с таким видом, будто ему
известно решительно все: ведь он помнил себя в свои юные годы!
стояли платяные шкафы и вместительные комоды, натертые воском и
сверкающие медными украшениями. Здесь хранился обильный запас семейного
белья и полотен: голландские хозяйки отличаются похвальным тщеславием и
имеют обыкновение показывать гостям сокровища своего дома.
на окружающие богатства; тем не менее он не мог не почувствовать
различия между непринужденною доброжелательностью и веселостью,
царившими в доме ван дер Хейденов, и скудным, пропитанным скаредностью,
безрадостным бытом доктора Книпперхаузена. Но насладиться окружающим
по-настоящему ему мешала неотступная мысль, что рано или поздно ему
придется все же расстаться с добродушным, сердечным хозяином и
прелестной хозяйкою, чтобы снова пуститься в странствия по белу свету.
Оставаться дольше было бы непростительной глупостью: он бы влюбился еще
сильнее, а для бедного малого, каким он был, домогаться дочери великого
Антони ван дер Хейдена - разве это не сумасшествие? Самый отклик,
которым отозвалось на его чувство сердце юной девицы, заставлял Дольфа
торопиться с отъездом. С его стороны было бы черной неблагодарностью в
ответ на гостеприимство хозяина воспользоваться безрассудной любовью,
внушенной им его дочери. Короче говоря, Дольф как две капли походил на
весьма многих юношей с прекрасным сердцем и ветренной головой, которые
сначала действуют, а потом думают, причем действуют совсем не так, как
задумали, так что, приняв превосходное решение на ночь, они начисто
забывают о нем поутру.
себе, погружаясь в свежие простыни. - Вместо того чтобы вернуться домой
с мешком золота, я высадился на чужом берегу с одним-единственным
стивером <Стивер - голландская, а также датская мелкая медная монета.>
за душою и, что хуже всего, влюбился по самые уши. Впрочем, - добавил
он, вытянувшись и повернувшись на другой бок, - сейчас я лежу в хорошей
постели, и это уже немало; насладимся же настоящим и позабудем про все
на свете; я осмеливаюсь настаивать, что так или иначе, а все наладится и
устроится к лучшему".
свечу, как вдруг застыл от ужаса и изумления: ему показалось, что он
видит перед собой призрака из "Дома с привидениями", который уставился
на него из погруженной в полутьму половины комнаты. Присмотревшись, он
понял, что предмет, принятый им сначала за призрак, на самом деле не что
иное, как старинный портрет фламандской работы, висевший в темном углу,
рядом с платяным шкафом. Это было, однако, поразительно точное
изображение ночного его посетителя. Тот же плащ, тот же камзол,
перетянутый в талии поясом, та же борода с проседью, тот же устремленный
в одну точку взгляд, та же шляпа с опущенными полями и пером, свисающим
с одной стороны. Дольф вспомнил о замеченном им сходстве между Антони
ван дер Хейденом и стариком из "Дома с привидениями"; сейчас больше, чем
когда-либо, он проникся убеждением, что между обоими существует какая-то
непонятная связь и что сама судьба руководит им в его странствиях. Он
лежал и смотрел на портрет, вызывавший в нем почти точно такой же страх,
как и призрачный оригинал, пока бой стенных часов не возвестил ему
наступления поздней ночи. Он погасил свечу, долго ворочался, размышляя о
странных обстоятельствах и совпадениях, и, наконец, заснул. Во сне его
продолжали преследовать те же образы, которые не давали ему покоя и
наяву. Ему снилось, будто он по-прежнему лежит, уставившись на портрет,
что понемногу портрет оживает; от стены отделяется фигура странного
старика; он выходит из комнаты, Дольф - за ним; они оказываются возле
колодца, незнакомец указывает ему на колодец, улыбается и исчезает.
Хейдена, который пожелал ему доброго утра и осведомился, хорошо ли он
спал. Дольф ответил, что выспался он на славу, и, воспользовавшись
случаем, спросил о портрете, висевшим на противоположной стене.
Антони, - некогда бургомистра Амстердама, покинувшего Голландию в связи
с народными волнениями и прибывшего в провинцию во времена правления
Питера Стюйвезента. Это мой предок по материнской линии; старый скряга,
вот кем он был! После захвата англичанами Нового Амстердама - это
произошло в 1664 году - он удалился к себе в поместье. Его обуял страх,
что у него отнимут богатства и он пойдет по миру. Он превратил свое
имущество в наличные деньги и сумел схоронить их в надежнейшем тайнике.
В продолжение нескольких лет он скрывался в разных местах, воображая,
что за ним охотятся англичане, желающие отнять его деньги; в конце
концов однажды утром его нашли мертвым в постели. Так и осталось
невыясненным, куда он спрятал большую часть своего состояния.
ухода Дольф предался размышлениям. Рассказ хозяина засел у него в
голове. Ведь его мать - урожденная ван дер Шпигель; больше того, она
упоминала о старом Киллиане как об одном из их предков. Она говорила к
тому же, что ее отец был прямым наследником старика, но после него
ничего не осталось. Теперь выясняется, что Антони ван дер Хейден - так
же его потомок и, пожалуй, тоже наследник этого нищего богача; выходит,
стало быть, что Хейлигеры и ван дер Хейдены между собою в отдаленном
родстве.
истолковать моего сна следующим образом: мне нужно было отправиться в
Лондон Джек
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Муркок Майкл
Василенко Иван
Лукин Евгений