когда Джесси повернулась от телефона. Девушка испугалась мысли, которая, как
отвращения к невозможным, диким словам этой мысли, отталкивая их мрачный
напор, подобно тому, как затаптывают вспыхнувшую ткань, Джесси закрыла
глаза, заткнула уши и со стоном повалилась ничком на кровать, судорожно
бормоча первое, что приходило на ум, лишь бы та мысль не повернулась
словами. Но все ее усилия напоминали стремление избежать укола, прижимая
ладонь к острию иглы. Вся сжавшись, она перевела дух, и в этот момент мысль,
которую она пыталась рассеять, произнеслась ясно и точно: "Я отравлена.
Моргиана отравила меня".
дыханием ослабить сердцебиение. Стыд так угнетал ее, что некоторое время она
могла только стонать.
душе?! Пусть от такой подлости разорвется моя голова!"
пробившая ее отчаянное сопротивление, делала свое дело: в ней оживали
подробности тяжелого утра и, становясь подозрительными, все больше пугали
Джесси. Она говорила: "Мне некому признаться в своей гнусности, как только
ей; и она должна знать. Я знаю: это фантазия, от болезни и от книг; это не
настоящая мысль. Но она показывает..."
загадочное поведение Моргианы, и она со страхом отказывалась его обсуждать.
урод. Мори, я рада, что послала тебе записку и скоро увижу твою
истерическую, мятежную мордочку".
вскочившей на карниз кошки подняла хвост, и Джесси спугнула ее, хлопнув
ладонями. "Вот так она пришла и ушла, та мысль", - подумала девушка,
удивляясь странному припадку сознания, которое возвращалось теперь к
обычному взгляду на вещи, в связи с характером Моргианы. Но возбуждение
осталось и, двигаясь медленно, внимательно к каждому движению, Джесси
накапала в рюмку успокоительных капель. Выпив их, она воспользовалась
отсутствием сиделки, которая доканчивала свой завтрак, надела шелковый
зеленый халат, завязала ленты чепца, сунула ноги в туфли и отправилась
походить по саду; столкнувшись с возвращающейся сиделкой, Джесси,
сконфуженная, рассмеялась и остановилась.
Джесси, протянув руки, как будто та падала, и отчаянно загородила дорогу.
этим вы вредите себе? Я очень прошу вас лечь немедленно. К тому же вам
сейчас принесут завтрак.
минуты на минуту может приехать.
курицу. В бульоне нет спасения. Я {умственно} съела бы бифштекс. Пищеводом
мне ничего не хочется, ничего!
улыбаясь, сказала Джесси и шмыгнула в сторону, мимо осторожно ловящих ее рук
сиделки. - Не волнуйте меня; вы знаете, что мне вредно волнение. Идите, я
очень скоро вернусь.
Но я скажу доктору! Я не могу равнодушно видеть, как вы себя губите!
сердце билось сильно и весело. Если бы не халат и чепец, она могла бы
подумать, что выздоравливает. Но у нее был временный прилив сил - явление,
оплачиваемое впоследствии новым упадком.
теней; цвели тюльпановые деревья, померанцевые, каштаны и персики. Улыбаясь
цветам и листьям, Джесси ступила в аллею, шедшую вдоль ограды из каменных
столбов, перемежающихся узорной чугунной решеткой, и, пройдя к цветнику,
присела на мраморную скамью. Над цветами, вызывающими жадность к их красоте,
стояли осы. Птицы уже смолкли; лишь соловей, совсем близко от Джесси, но
спрятавшись так, что ни глаз, ни слух не могли установить его резиденцию,
неторопливо и выразительно говорил приятными звуками, вызывающими
внимательную улыбку. Иногда звуки его были подобны вопросу, раздающемуся
безмятежно и деликатно; или напоминали увещевание, и, хотя никакая птица не
отвечала ему, он с такой отчетливостью, мелодически чисто, неторопливо
продолжал спрашивать, уговаривать и объяснять, что Джесси невольно начала
подбирать к его упражнениям соответствующие их интонации слова. Она знала,
какие это слова, но не могла их сказать так же, как, чувствуя сущность имени
или названия, мы иногда не может сразу навести память на их ускользающие
буквы, которыми обозначается душа слова. Джесси не могла сказать слов; тогда
она встала и пошла к розам, росшим вдоль всей ограды. За оградой шел
ступенчатый переулок. Его противоположная сторона была тоже стеной чужого
сада, но не такой, как стена сада Джесси. Та стена была высока, глуха и
ограждена наверху двумя линиями колючей проволоки.
цветками кремового оттенка, девушка услышала восклицание и всмотрелась между
ветвей.
нежного, раскрасневшегося от зноя лица, сияющие голубые глаза и темные
волосы, - влажные на влажном, открытом лбу, под широким полем желтой шляпы,
отделанной синей лентой, - снискали в сердце Джесси естественное сочувствие.
На неизвестной молодой женщине было белое полотняное платье в талию, с
открытыми руками и шеей. Сгибом локтя она прижимала к груди бумажный мешочек
с сухарями и держала руку в мешочке, забыв вынуть сухарь. Она смотрела на
розы с восторгом; Джесси она не видела.
себе, вынув сухарик и осматривая его. - Приятно спечены. - Ее глаза снова
обратились к розам. - Вот какие бывают цветы! Так охота таких цветов!
ограде и, выйдя на свет, сказала:
можно больше.
признательности, - я думала, что вас нет и что вы не подумаете... Признаюсь,
вышло неловко... Я это себе сказала... А вас я не видела! Хороши ваши цветы,
ах, как они хороши!.. Как на них смотришь, знаете, тут... - она обвела
пальцем левую сторону груди, - тут делается так нежно... Разбегаются глаза.
нездоровы.
лицу можно сразу заметить болезнь, хотя собеседница имела в виду халат и
чепец. - Я действительно прихварываю, но походить с вами недолго могу. Я не
знаю, как это так быстро случилось, но вы мне чрезвычайно нравитесь. Зайдите
в сад.
же"? Вы тоже больны?
лица, стараясь сказать сразу, кратко, все, что думала, - но я говорю так не
из-за цветов... Я к вам чувствую то же и тоже сразу... как и вы. Значит,
вы... Мне очень вас жаль! Какая у вас болезнь?
нашли... - Она стала печально срывать лепесток, тронутый червем, и
договорила, после небольшого молчания: - Интересная, загадочная больная.
Знаете, - сказала Джесси, слабо улыбаясь и вводя выбившиеся волосы под
чепчик, - может быть, я ошибаюсь, но, насколько знакома я с зеркалом,
кажется мне, что мы с вами сильно похожи, только глаза разные. У вас
голубые.
именно так!
теперь буду вас ждать.
Джесси", - сегодня я и мой муж должны ехать на Пальмовый остров и там
гулять.
лежать.
вас ножика?
бисерного мешочка, протянув в вырез решетки - А руки?! Вот моя и ваша
рука... Фу! которая же моя?
отвернула рукава халата и начала срезать розы всех цветов, от бледно-желтого
Семенова Мария
Херберт Фрэнк
Мацумото Сэйте
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Маккарти Кормак