обшлагами, красный жилет с зелеными стеклянными пуговицами, узкая
лакированная шляпа, напоминающая опрокинутый на сковороду котелок; вокруг
шеи - клетчатый шарф, а на ногах - поверх коричневых, верблюжьего сукна
брюк, - мягкие сапоги с толстой подошвой. Люди в таких вот нарядах, как я
видел много раз, держат за жилетную пуговицу какого-нибудь раскрашенного
вином капитана, стоя под солнцем на набережной среди протянутых канатов и
рядов бочек, и рассказывают ему, какие есть выгодные предложения от фирмы
"Купи в долг" или "Застрахуй без нужды". Пока я дивился на него, не смея,
конечно, улыбнуться или отпустить замечание, Дюрок подошел к стене между
окон и потянул висячий шнурок. Часть стены тотчас вывалилась полукругом,
образовав полку с углублением за ней, где вспыхнул свет; за стеной стало
жужжать, и я не успел толком сообразить, что произошло, как вровень с
упавшей полкой поднялся из стены род стола, на котором были чашки, кофейник
с горящей под ним спиртовой лампочкой, булки, масло, сухари и закуски из
рыбы и мяса, приготовленные, должно быть, руками кухонного волшебного духа,
- столько поджаристости, масла, шипенья и аромата я ощутил среди белых блюд,
украшенных рисунком зеленоватых цветов. Сахарница напоминала серебряное
пирожное. Ложки, щипцы для сахара, салфетки в эмалированных кольцах и
покрытый золотым плетеньем из мельчайших виноградных листьев карминовый
графин с коньяком - все явилось, как солнце из туч. Дюрок стал переносить
посланное магическими существами на большой стол, говоря: - Здесь можно
обойтись без прислуги. Как видишь, наш хозяин устроился довольно затейливо,
а в данном случае просто остроумно. Но поторопимся.
скатерти розовыми зайчиками графина, я сбился в темпе, стал ежеминутно
ронять то нож, то вилку; одно время стеснение едва не замучило меня, но
аппетит превозмог, и я управился с едой очень быстро, применив ту уловку,
что я будто бы тороплюсь больше Дюрока. Как только я перестал обращать
внимание на свои движения, дело пошло как нельзя лучше, я хватал, жевал,
глотал, отбрасывал, запивал и остался очень доволен собой. Жуя, я не
переставал обдумывать одну штуку, которую не решался сказать, но сказать
очень хотел и, может быть, не сказал бы, но Дюрок заметил мой упорный
взгляд.
горных вершинах.
я с горечью. - Теперь держись, Санди!"
серый как сталь. Он расхохотался и, видя, что я оцепенел, прибавил: -
Ничего, ничего! Однако я хочу посмотреть, как ты задашь такой же вопрос
Эстампу. Я отвечу твоему простосердечию. Я - шахматный игрок.
ответом, смешав в уме шашечную доску с игральными костями и картами. "Одним
словом - игрок!" - подумал я, ничуть не разочаровавшись ответом, а,
напротив, укрепив свое восхищение. Игрок - значит молодчинище, хват,
рисковый человек. Но, будучи поощрен, я вознамерился спросить что-то еще,
как портьера откинулась, и вошел Поп.
и тотчас тревожно уставился на меня. - Вторые лица все на ногах. Сейчас
придет Эстамп. Держу пари, что он отправится с вами. Ну, Санди, ты отколол
штуку, и твое счастье, что тебя не заметили в тех местах. Ганувер мог тебя
просто убить. Боже сохрани тебя болтать обо всем этом! Будь на нашей
стороне, но молчи, раз уж попал в эту историю. Так что же было с тобой
вчера?
цепи.
все. Как раз третьего дня он сказал при мне этой самой Дигэ: "Если все
пойдет в том порядке, как идет сейчас, я буду вас просить сыграть самую
эффектную роль". Ясно, о чем речь. Все глаза будут обращены на нее, и она
своей автоматической, узкой рукой соединит ток.
человека, который так верил бы, был бы так убежден. Посмотрите на него,
когда он один. Жутко станет. Санди, отправляйтесь к себе. Впрочем, вы опять
запутаетесь.
Впрочем, как знаете.
Эстамп. - Я тоже хочу. Куда это вы собрались, Дюрок?
молодца, как вы да я, - держу сто против одиннадцати, что не устоит даже
телеграфный столб! Что?! Уже ели? И выпили? А я еще нет? Как вижу, - капитан
с вами и суемудрствует. Здорово, капитан Санди! Ты, я слышал, закладывал всю
ночь мины в этих стенах?!
накладывая в рот, что попало, также облегчая графин.
таком щекотливом деле ...
провести дело не так шумно.
пригодится.
скажет, что я прав. Зачем мне вламываться в ваш деликатный разговор? Мы с
Санди присядем где-нибудь в кусточках, мух будем ловить... ведь так, Санди?
опасное, всякий человек может быть только полезен.
спокойствия. "Пылающий мозг и холодная рука" - как поется в песне о
Пелегрине. Я сказал бы еще, что от всех этих слов и недомолвок,
приготовлений, переодеваний и золотых цепей веет опасностью точно так же,
как от молока - скукой, от книги - молчанием, от птицы - полетом, но тогда
все неясное было мне ясно без доказательств.
спрашивать того, кто меньше всех знает. Я спрашивать не буду. Я сделаю свое
дело, сделаю все, что вы хотите.
в спальню, там есть кое-что. - И он увел его, а сам вернулся и стал говорить
с Попом на языке, которого я не знал.
побывал там мысленно, как бывал много раз в детстве. Да, я там дрался с
подростками и ненавидел их манеру тыкать в глаза растопыренной пятерней. Я
презирал эти жестокие и бесчеловечные уловки, предпочитая верный, сильный
удар в подбородок всем тонкостям хулиганского измышления. О Сигнальном
Пустыре ходила поговорка: "На пустыре и днем - ночь". Там жили худые,
жилистые бледные люди с бесцветными глазами и перекошенным ртом. У них были
свои нравы, мировоззрения, свой странный патриотизм. Самые ловкие и опасные
воры водились на Сигнальном Пустыре, там же процветали пьянство, контрабанда
и шайки - целые товарищества взрослых парней, имевших каждое своего
предводителя. Я знал одного матроса с Сигнального Пустыря - это был
одутловатый человек с глазами в виде двух острых треугольников; он никогда
не улыбался и не расставался с ножом. Установилось мнение, которое никто не
пытался опровергнуть, что с этими людьми лучше не связываться. Матрос, о
котором я говорю, относился презрительно и с ненавистью ко всему, что не
было на Пустыре, и, если с ним спорили, неприятно бледнел, улыбаясь так
жутко, что пропадала охота спорить. Он ходил всегда один, медленно, едва
покачиваясь, руки в карманы, пристально оглядывая и провожая взглядом
каждого, кто сам задерживал на его припухшем лице свой взгляд, как будто
хотел остановить, чтобы слово за слово начать свару. Вечным припевом его
было: "У нас там".", "Мы не так", "Что нам до этого", - и все такое, отчего
казалось, что он родился за тысячи миль от Лисса, в упрямой стране дураков,
где, выпячивая грудь, ходят хвастуны с ножами за пазухой.
кочегара, в потрепанной фуражке; он прямо подошел к зеркалу, оглядев себя с
ног до головы.
спросить, что будем мы делать трое на Пустыре. Казалось, предстоят отчаянные
дела. Как мог, я держался сурово, нахмуренно поглядывая вокруг с
значительным видом. Наконец Поп объявил, что уже девять часов, а Дюрок - что
надо идти, и мы вышли в светлую тишину пустынных, великолепных стен, прошли
сквозь набегающие сияния перспектив, в которых терялся взгляд; потом вышли к
винтовой лестнице. Иногда в большом зеркале я видел себя, то есть невысокого
молодого человека, с гладко зачесанными назад темными волосами. По-видимому,
мой наряд не требовал перемены, он был прост: куртка, простые новые башмаки
и серое кепи.
прямое направление, например, улицу; однако представление о скромной
квартире (если она не ваша), когда вы побыли в ней всего один раз, а затем
пытаетесь припомнить расположение предметов и комнат, - есть наполовину
собственные ваши упражнения в архитектуре и обстановке, так что, посетив