я не пил чистого спирта да еще с таким отвратительным привкусом. Даже Фон,
которому, казалось, все было нипочем, после первого глотка как-то странно
заморгал. Потом отчаянно закашлялся и повернулся ко мне, утирая слезящиеся
глаза. - Очень крепкое, - заметил он.
перед нами, Фон призвал всех к молчанию и произнес перед собравшимися
обитателями Бафута краткую речь: он рассказал им, кто я такой, зачем сюда
приехал и что мне надо. Пол конец он объяснил, что они должны изловить для
меня побольше всяких животных. Толпа выслушала эту речь в глубоком молчании,
а когда Фон кончил говорить. все захлопали в ладоши и громко закричали нечто
вроде "А-а-а!". Фон с довольным видом уселся в свое кресло и в порыве
восторга разом отхлебнул полстакана джина с горькой настойкой. За этим
опрометчивым поступком последовали пять минут, мучительные не только для
него, но и для всех нас: он кашлял и корчился на своем троне, по лицу его
ручьями текли слезы. Наконец он немного отдышался и сидел молча, глядя
покрасневшими злыми глазами на свой стакан с джином. Потом отпил чуть-чуть,
в раздумье подержал напиток во рту и доверительно наклонился ко мне.
крепкий питье всем наш маленький-маленький люди, а потом уйти в мой дом и
выпить, а?
маленьким-маленьким людям, как их называл Фон, - превосходная мысль.
толпились всего каких-нибудь пять тысяч человек, и он решил, что совершенно
спокойно может открыть мне свой секрет. Поэтому он еще раз наклонился ко мне
и снова зашептал:
ликование, - и мы пить виски "Белая лошадь".
на меня эти слова. Я закатил глаза и изо всех сил постарался сделать вид,
что очень счастлив от одной мысли о таком угощении, а сам в ужасе подумал:
виски после мимбо и джина - да что же это будет?! А Фон, очень довольный,
стал подзывать к себе по одному своих "маленьких-маленьких" людей и выливал
остатки джина в их "бокалы" из коровьего рога, еще наполовину полные мимбо.
В жизни я не расставался со спиртным так охотно и радостно. Какие же надо
иметь луженые желудки, чтобы выдержать и даже смаковать коктейль,
составленный из этакого джина с мимбо! При одной мысли о нем меня начинало
тошнить.
на ноги и под рукоплескания, бой барабанов и клики, подобные воинственному
кличу краснокожих индейцев, повел меня через путаную сеть перехода и
двориков к себе; его собственная вилла затерялась - почти не разглядеть -
среди травяных хижин его многочисленных жен, точно спичечная коробка в
пчельнике. Мы вошли внутрь и очутились в просторной комнате с низким
потолком; тут стояли шезлонги и большой стол, деревянный пол устилали
прекрасные леопардовые шкуры и очень яркие плетеные из травы циновки -
изделие местных искусников. Полагая, что он уже исполнил свой долг перед
подданными, Фон растянулся в шезлонге.
когда раскупорили непочатую бутылку, и дал мне понять, что теперь, после
того как скучные государственные обязанности позади, можно начать пить в
свое удовольствие. Далее мы добрых два часа непрерывно пили и длинно, во
всех подробностях обсуждали, с каким ружьем лучше всего охотиться на слона,
из чего делается виски "Белая лошадь", почему я не бываю на обедах в
Букингемском дворце и прочие волнующие темы. После двух часов такого
времяпрепровождения ни вопросы Фона, ни мои ответы уже не звучали столь
изысканно и связно, как нам бы хотелось, поэтому Фон призвал свой оркестр:
видно, он полагал, что сладостная музыка сможет рассеять пагубное действие
крепких напитков, но, увы, он ошибся. Музыканты явились во двор и долго пели
и плясали за окнами, а Фон тем временем потребовал еще бутылку "Белой
лошади" - надо же было отметить прибытие оркестра! Потом музыканты стали
полукругом, на середину вышла женщина и принялась танцевать: она
раскачивалась, шаркала ногами по земле и при этом пела песню, которая
звучала пронзительно и скорбно. Слов я не понимал, но песня была на редкость
печальная, и мы с Фоном оба очень расчувствовались.
что-нибудь другое. Музыканты долго совещались и наконец разразились какой-то
мелодией, в самом подходящем ритме для танца "конга". Музыка была такая
живая и веселая, что настроение наше мигом поднялось; очень скоро я уже
отбивал такт ногой, а Фон дирижировал оркестром, причем в руке у него все
еще был зажат стакан "Белой лошади". Гостеприимство Фона разгорячило меня,
да и музыка раззадорила, и в голову мне пришла отличная мысль.
Фону.
меня. Пойдем, мы сейчас идти в дом танцев.
мы туда добрались, я увидел, что это усилие - мы прошли с полсотни шагов, а
то больше! - сильно утомило моего спутника: совсем задохнувшись, он сразу
рухнул на свой богато разукрашенный трон.
замахал руками на толпу князьков и советников.- После и я танцевать тоже.
мне предстояло учить, и решил, что самые сложные па конги им сейчас не по
силам. По правде говоря, я начинал думать, что сейчас эти па, пожалуй, не по
силам и мне самому. Поэтому я решил: лучше удовольствуюсь тем, что покажу им
только последнюю, заключительную часть танца, ту, где все танцующие
выстраиваются в цепочку один за другим и ходят вокруг зала змейкой, как
поведет тот, кто оказался первым. Весь зал замер, когда я предложил двадцати
двум советникам подойти ко мне на середину зала, и наступила такая тишина,
что слышно было, как шелестят на ходу шелковые одежды государственных мужей.
Я установил их всех за мной так, чтобы каждый держался за талию стоящего
впереди; потом кивнул оркестру, музыканты с жаром заиграли мелодию в ритме
конги - и мы пустились в пляс. Перед тем я очень старательно объяснил моим
ученикам, что им надлежит повторять каждое мое движение, и они это неуклонно
выполняли. Однако очень скоро я обнаружил, что в винном погребе Фона утонули
все мои познания о конге; лишь одно очень прочно сохранилось в памяти - что
в какую-то минуту надо взбрыкнуть ногой, выбросить ее в сторону. И мы пошли
кружить по залу; оркестр наяривал вовсю, а мы выделывали свое: шаг, два, три
- ногу вбок, шаг, два, три - вбок! Мои ученики без особого труда повторяли
это нехитрое движение, и так мы торжественно кружили по залу, и все их
пышные одежды шелестели в лад. Я отсчитывал такт и в нужную минуту
выкрикивал "брык!", чтобы им легче было сообразить, когда надо дрыгнуть
ногой, но они, видимо, восприняли мой крик как непременную часть танца,
нечто вроде обрядового припева, и хором начали выкрикивать это "брык" вместе
со мной. Поглядели бы вы, что творилось с нашими многочисленными зрителями!
Они вопили от восторга, а всевозможные члены свиты Фона, добрых четыре
десятка его жен и несколько отпрысков постарше кинулись к нам, чтобы тоже
потанцевать вместе с государственными деятелями, - и каждый новый танцор
становился в хвост нашей колонны и подхватывал припев вместе со всеми,
трудом сполз с трона и, опираясь на двух человек, подстроился к концу
колонны; его движения не совпадали с дружными движениями остальных, но
веселья это ему ничуть не убавляло. Я все водил и водил их вокруг зала, пока
у меня не закружилась голова и мне стало казаться, что стены и потолок
вздрагивают в такт прыжкам и крикам. Тут я почувствовал, что мне не худо бы
глотнуть свежего воздуха, и вывел всех во двор. Так мы и шли, длиннющей
качающейся цепочкой, вверх и вниз по ступенькам, во дворы и из дворов, мимо
незнакомых хижин - словом, всюду, где только можно было пройти. Оркестр,
войдя в раж, не отставал - мы танцевали, а музыканты бежали за нами,
обливаясь потом, но ни разу не сбились с ритма и не сфальшивили. Наконец
скорее волею случая, чем сознательно, я привел своих учеников обратно в "дом
танцев", и тут мы все, задыхаясь и смеясь, кучей повалились на пол. Фон еще
по пути падал раза три, а теперь его довели до трона и усадили; он сиял и с
трудом переводил дух.
большой сила: я никогда не видеть такой европейский танец.
тратит свой досуг на то, чтобы обучить местных князьков и их приближенных
конге. Уж конечно, если бы кто-нибудь из них увидел меня за этим занятием,
мне заявили бы, что я за полчаса нанес престижу белого человека больший
урон, чем кто-либо за всю историю Западной Африки. Зато моя конга, видно,
сильно укрепила мой престиж в глазах Фона и его двора.
оркестр снова заиграл и на середину зала вышли танцоры. Я уже чуть-чуть
отдышался и стал даже гордиться собой, как вдруг Фон оживился и отдал
какой-то приказ. От толпы танцующих отделилась девочка лет пятнадцати и
подошла к помосту, где мы сидели. На ней была только крошечная набедренная
повязка, так что ее прелести не оставляли никаких сомнений, пухлое умащенное
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор