дерево "змейкой", - опять и опять точно и на редкость плавно описывая в
воздухе букву S. Их удивительные "летные качества", потрясли меня: мне
казалось, что для такого высшего пилотажа им необходимы воздушные течения,
но в лесу было тихо, ни ветерка.
стволе - они лишь ненадолго снимались и летали вокруг него, когда дым
становился слишком густым. Это навело меня на мысль: я погасил костер, и,
когда дым постепенно рассеялся, все летяги, которые сидели на дереве, опять
торопливо забрались в дупло. Мы переждали несколько минут - пусть успокоятся
и рассядутся там. а я тем временем осмотрел тех, кого мы поймали. В нижних
сетях оказалось восемь самок и четыре самца; Джейкоб спустил из продымленных
высей свои трофеи - еще двух самцов и одну самку. Вдобавок он поймал двух
летучих мышей - я таких сроду не видел: спинка золотисто-коричневая, грудь
лимонно-желтая, рыльца, как у свиней, и длинные, совсем свиные уши свисают
вниз, закрывая нос.
вновь они кинулись наружу. Однако на сей раз они поумнели и почти ни одна
уже не приближалась к сети, натянутой перед выходом из дупла. Джейкобу на
вершине дерева повезло больше, он вскоре спустил к нам мешок, где
барахталось десятка два летяг, и я решил, что этого мне хватит. Мы потушили
костер, сняли сети, заставили Джейкоба спуститься вниз с его жердочки на
самой верхушке (это оказалось не так-то просто, он непременно хотел
переловить всю колонию), и мы отправились в обратный путь; надо было пройти
лесом четыре с лишним мили до деревни. Я осторожно нес в руках драгоценный
мешок, в котором пищали и барахтались зверьки, но время от времени
останавливался, развязывал веревку и обмахивал их листьями, чтобы не
задохнулись. Ведь мешок сшит из тонкого полотна и воздуха им, наверно, не
хватает.
Я поместил моих летяг в самую большую клетку, какая только нашлась, но и
она, к моему великому огорчению, оказалась явно мала для такого множества
животных. Очень глупо, конечно, но я рассчитывал, что если и удастся поймать
сонь-летяг, то всего двух-трех, не больше, и по-настоящему вместительной
клетки с собой не захватил. Держать их всю ночь в такой тесноте страшно - к
утру многие почти наверняка погибнут; оставался единственный выход: как
можно скорее переправить драгоценный улов в главный лагерь. Я написал
короткую записку Смиту: сообщал, что охота прошла как нельзя лучше и что я
прибуду с добычей около полуночи, и просил приготовить для летяг большую
клетку. Сразу же отослал записку, потом принял ванну и поужинал. Я
рассчитал, что моя записка опередит меня примерно на час, и у Смита вполне
хватит времени выполнить мою просьбу.
Джейкоб с фонарем. За ним шествовал носильщик, на его курчавой голове
покачивался ящик с летягами. Следом шел я, а за мной еще один носильщик,
этот нес на голове мои постельные принадлежности. Дорога от Эшоби и при
свете дня никуда не годится, а в темноте здесь немудрено сломать себе шею.
Единственным источником света у нас был фонарь, который нес Джейкоб, но
толку от него было не больше, чем от чахлого светлячка: он излучал ровно
столько света, чтобы исказить все очертания, а тьма, окутавшая скалы, от
этого неверного света становилась еще непроглядней, и нам поневоле
приходилось двигаться черепашьим шагом. В обычных условиях переход занял бы
около двух часов, а в этот вечер нам понадобилось пять. Почти всю дорогу я
был на грани истерики - носильщик с ящиком, полным летяг, скакал и прыгал
между скал, точно горный козел, и я поминутно ожидал, что он вот-вот
оступится и мой драгоценный ящик полетит вниз, в пропасть. Дорога
становилась все хуже, а носильщик - все храбрей, и я понял, что его падение
- всего лишь вопрос времени.
Мамфе вместе. Я похороню тебя здесь.
небольшую речушку моя тень испугала носильщика, который шел за мной, он
поскользнулся, и моя постель с громким всплеском шлепнулась в воду. И как я
ни убеждал его, что в этом больше виноват я сам, носильщик был безутешен.
Так мы и шли дальше: носильщик тащил на голове груз, с которого капала вода,
и время от времени громко и скорбно произносил: "Ух, сэр! Извини, сэр!"
сухих веток под ногами, крик вспугнутой птицы, неумолчный стрекот цикад на
стволах деревьев и порой пронзительная трель древесной лягушки. Мы
пересекали прозрачные, холодные, как лед, ручьи, они тихонько плескались о
большие камни, что-то им таинственно нашептывали. Один раз Джейкоб громко
вскрикнул, завертелся, заплясал на одном месте, бестолково размахивая
руками, так что тени от фонаря заметались меж стволов деревьев.
много проклятый муравей!
муравьев, пересекавших нам дорогу: черный поток в два дюйма шириной
выливался из-под куста по одну сторону тропы и перетекал на другую сторону,
подобно безмолвной речке из смолы. Когда Джейкоб на них наступил, вся эта
речка словно вдруг беззвучно вскипела, и не прошло и секунды, как муравьи
уже расползлись по земле, растекаясь все дальше и дальше от места нападения,
точно чернильная клякса на бурых листьях. Мне с носильщиками волей-неволей
пришлось сойти с тропы и обойти это место по лесу, не то разъяренные
насекомые накинулись бы и на нас.
долину, как начался дождь. Вначале это был легкий, моросящий дождик, больше
похожий на туман; потом без всякого предупреждения хлынул как из ведра,
между небом и землей встала сплошная водяная стена; трава разом полегла, а
наша тропа обратилась в предательский каток из красной глины. Я перепугался:
вдруг моя драгоценная добыча промокнет насквозь и погибнет? Я снял куртку и
обернул ею ящик на голове у носильщика. Конечно, не очень-то надежная
защита, но все-таки немного помогло. Мы с трудом брели дальше, по щиколотку
в грязи, и наконец подошли к речке, которую надо было перейти вброд. Переход
этот занял, должно быть, минуты три, но мне он показался бесконечно долгим,
потому что русло речки было каменистое, и носильщик с летягами на голове
шатался и спотыкался, а течение всячески толкало и тянуло его и, кажется,
только дожидалось случая окончательно сбить его с ног. Все же мы
благополучно добрались до другого берега, и вскоре между деревьями
замелькали огни лагеря. Не успели мы войти под парусиновый навес, как дождь
прекратился.
просторной, но мне уж было не до удобства - лишь бы поскорей вынуть их из
ящика, ведь с него текло, как с только что всплывшей подводной лодки. Мы
осторожно открыли дверцу и, затаив дыхание, глядели, как крохотные зверьки
стремглав бегут в свое новое жилище. Я с облегчением убедился, что ни одна
летяга не промокла, хотя две-три после нашего путешествия выглядели
несколько помятыми.
хотя, бог свидетель, я ей предложил богатейший выбор.
лагере, так что она в конце концов стала похожа на местный базар. Потом
завесили ее мешковиной и оставили сонь-летяг питаться в свое удовольствие.
После того как моя постель побывала и под дождем, и в реке, она пропиталась
водой как губка, и мне пришлось провести весьма неуютную ночь в садовом
кресле с прямой спинкой. Я засыпал ненадолго, урывками, а когда рассвело -
встал, поплелся к клетке с летягами, откинул мешковину и заглянул внутрь.
соня-летяга. Остальные висели под потолком клетки, точно стая летучих мышей,
и тревожно щебетали, подозрительно поглядывая на меня. Я вынул мертвого
зверька, отнес его к столу, вскрыл и очень тщательно исследовал. К моему
безмерному удивлению, желудок летяги был набит полупереваренной красной
кожурой ореха масличной пальмы. Этого уж я никак не ожидал: ведь эти орехи -
по крайней мере в Камеруне - выращиваются на плантациях, а не растут в лесах
сами по себе. Если и все остальные летяги накануне того дня, когда мы их
изловили, питались орехами масличной пальмы, им, наверно, пришлось ради этой
еды добираться мили четыре до ближайшей фермы, да еще спуститься очень низко
- до нескольких футов над землей. Все это порядком меня озадачило, но теперь
я хоть знал, что делать, и на следующий же вечер клетка летяг впридачу ко
всякой другой пище была разукрашена, как новогодняя елка, гроздьями красных
орехов. Мы со Смитом положили зверькам еду в сумерки и затем долгих три часа
вели нескончаемые разговоры о чем угодно, только не о летягах, и старательно
притворялись, будто не прислушиваемся к писку и шорохам, что доносились из
их клетки. Однако после ужина мы уже не могли больше выдержать, подкрались к
клетке и осторожно приподняли краешек мешковины.
сидели на задних лапках, а орехи держали в крохотных розовых передних
лапках, совсем как белки; проворно поворачивая орех, зверьки зубами сдирали
с него красную оболочку. Когда мы приподняли мешковину, они перестали есть и
уставились на нас; два-три самых робких уронили орехи и убежали наверх, под
самую крышу клетки, но остальные, видимо, решили, что нас опасаться нечего,
и продолжали есть. Мы опустили мешковину и проплясали вокруг палатки
воинственный танец, издавая громкие, восторженные вопли. Своим криком мы
разбудили обезьян, те немедленно затрещали и шумно запротестовали, поднялся
несусветный гам, и из кухни со всех ног примчались мои помощники посмотреть,
что тут у нас стряслось. Услыхав добрую весть, что новая добыча наконец
взялась за еду, они заулыбались и защелками пальцами - ведь они принимали
Каменистый Артем
Никитин Юрий
Эриксон Стивен
Корнев Павел
Акунин Борис
Никитин Юрий