Джеральд Даррелл.

Земля шорохов

Gerald Durrell "The Whispering Land"

London, Hart-Davis, MaeGibbon, 1961

Перевод с английского Д.Жукова, 1994 г

OCR and SpellCheck: Афанасьев Владимир

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вызывая в памяти образы прошлого, я часто вижу равнины Патагонии... Все
объявляют эти равнины ни на что не годными. Описать их можно, перечисляя
только то, чего на них нет: ни жилья, ни воды, ни деревьев, ни гор. Там
растут лишь немногочисленные карликовые растения. Почему же, в таком случае,
я (да только ли я) так накрепко запомнил этот безводный пустынный край?

Чарлз Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль"

Несколько лет тому назад я написал книгу ("Зоопарк в моем багаже"), в
которой рассказал, как мне надоело год за годом путешествовать в различные
части света и собирать животных для разных зоопарков.

Спешу добавить, что мне вовсе не надоело ездить в экспедиции и тем
более возиться с животными, которых я находил. Мне надоело расставаться с
этими животными, когда я приезжал в Англию. Единственный выход из положения
заключался в том, чтобы создать собственный зоопарк, и в книге "Зоопарк в
моем багаже" говорится, как я отправился в Западную Африку собирать своих
первых животных, как я привез их домой и наконец основал зоопарк на острове
Джерси.

Теперь я написал как бы продолжение той книги, потому что здесь я
описываю, как мы с женой и моим неутомимым секретарем Софи отправились на
восемь месяцев в Аргентину, с тем чтобы привезти оттуда хорошую коллекцию
южноамериканских животных для Джерсийского зоопарка, и как, несмотря на
многочисленные препятствия, мы с этим справились. За эту коллекцию самой
большой похвалы заслуживает, безусловно, Софи. Хотя она и редко упоминается
на страницах этой книги, самые большие тяготы путешествия, очевидно,
пришлись на ее долю. Она безропотно оставалась в Буэнос-Айресе и
приглядывала за нескончаемым потоком животных, с которыми я то и дело
появлялся из разных мест. И приглядывала она за ними так, что это сделало бы
честь опытному собирателю животных. За это и за многое другое я чувствую
себя глубоко обязанным ей.

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

ОБЫЧАИ СТРАНЫ

По-весеннему нарядный Буэнос-Айрес был хорош, как никогда. Высокие
элегантные здания сверкали на солнце, словно айсберги. Вдоль широких авеню
выстроились джакаранды и palo borracho <Пьяное дерево (испан.)>, с их
странными, бутылочной формы, стволами и длинными, тонкими ветвями, на
которых красовались белые и желтые цветы. Весенняя атмосфера, видно, пьянила
пешеходов, и они, лавируя между машинами, перебегали улицу с меньшей
осторожностью, чем обычно, а водители трамваев, автобусов и легковых машин
соревновались в извечной буэнос-айресской игре, стараясь на максимальной
скорости впритирку обогнать друг друга и при этом не столкнуться.

Не имея склонности к самоубийству, я отказался водить машину в городе,
и поэтому за рулем моего лендровера, стремительно уносившего нас по
смертоносной дороге, сидела Жозефина. У невысокой Жозефины волнистые
темно-рыжие волосы, большие карие глаза и улыбка, как прожектор: на
расстоянии двадцати шагов она парализует даже самых стойких мужчин.

Рядом со мной сидела Мерседес, высокая, стройная голубоглазая
блондинка. С виду она -- сама кротость, но это лишь маскирует железную волю
и беспощадную, почти бульдожью, целеустремленность Мерседес. Эти две девушки
были частью моей лейб-гвардии красавиц, на которую я опирался в своей борьбе
с аргентинскими чиновниками.

В ту минуту мы направлялись к массивному зданию, своеобразной помеси
Парфенона с рейхстагом. В его громадном чреве притаилась Адуана (или
таможня) -- самый страшный враг здравого смысла и свободы в Аргентине. Три
недели тому назад, когда я прибыл в страну, таможенные чиновники безропотно
оставили у меня все предметы, подлежащие обложению высокими пошлинами:
камеры, пленку, автомобиль и многое другое. Но по причинам, известным лишь
всевышнему да блестящим умам Адуаны, у меня конфисковали все сети, ловушки,
клетки и другое, не очень ценное, но совершенно необходимое снаряжение. И
вот последние три недели не проходило и дня, чтобы Мерседес, Жозефина и я не
мытарились в обширных недрах таможенного управления, где нас посылали из
кабинета в кабинет с размеренностью работы часового механизма,
размеренностью до того нудной и безнадежной, что мы уже всерьез стали
опасаться за свою психику.

В то время как Жозефина лавировала между разбегавшимися пешеходами,
вызывая у меня спазмы в желудке, Мерседес поглядывала на меня с тревогой.

-- Как вы сегодня себя чувствуете, Джерри? -- спросила она.

-- Великолепно,-- с горечью сказал я.-- Ведь в такое прелестное утро
мне больше всего на свете улыбается, встав с постели, сознавать, что впереди
у меня еще целый день, который надо посвятить установлению близких отношений
с таможенниками.

-- Ну, пожалуйста, не говорите так,-- сказала Мерседес.-- Вы же обещали
мне, что больше не будете выходить из себя. Это же совершенно бесполезно.

-- Ну и пусть бесполезно, дайте хоть отвести душу. Клянусь вам, если
нас еще раз продержат полчаса перед кабинетом только для того, чтобы его
обитатель в конце концов сказал нам, что это не по его части и что нам
следует пройти в комнату номер семьсот четыре, я не буду отвечать за свои
действия.

-- Но сегодня мы идем к сеньору Гарсиа,-- сказала Мерседес таким тоном,
будто обещала конфету маленькому ребенку. Я фыркнул.

-- Насколько мне помнится, за последние три недели только в одном этом
здании мы повидались уже по крайней мере с четырнадцатью сеньорами Гарсиа.
Видно, клан Гарсиа считает таможню своей старой фамильной фирмой. А все
младенцы Гарсиа родятся на свет с маленькой резиновой печатью в руках,--
продолжал я, распаляясь все больше и больше.-- А на Рождество все они
получают в подарок по выцветшему портрету Сан-Мартина, чтобы, став
взрослыми, повесить его в своем кабинете.

-- О, Джерри, мне кажется, вам лучше остаться в машине,-- сказала
Мерседес.

-- Как? Лишить себя удовольствия продолжать изучение генеалогии,
семейства Гарсиа?

-- Ну тогда обещайте ничего не говорить,-- сказала она, умоляюще
поглядев на меня своими глазками, синими, как васильки.--Пожалуйста, Джерри,
ни слова.

-- Но я же ничего никогда и не говорю,-- запротестовал я.-- Если бы я
действительно высказал все, что думаю, вся их таможня провалилась бы в
тартарары.

--А разве не вы на днях сказали, что при диктатуре вы ввозили и увозили
свои вещи и у вас никогда не было неприятностей, а теперь, при демократии,
на вас смотрят как на контрабандиста?

-- Ну и что? Разве человеку возбраняется высказывать свои мысли? Даже
при демократии? Последние три недели мы только и делаем, что боремся с этими
умственно отсталыми личностями из таможни, и ни одна из них, видно, не
способна сказать что-либо членораздельное, а может лишь посоветовать
обратиться к очередному сеньору Гарсиа, который сидит дальше по коридору. Я
потерял три недели драгоценного времени, тогда как мог бы снимать и собирать
животных.

-- Руку, руку,-- неожиданно и громко сказала Жозефина. Я высунул руку в
окно, и мчавшаяся за нами. лавина автомобилей, скрежеща тормозами, внезапно
остановилась, потому что Жозефина уже стремительно бросила лендровер
наперерез движению в боковую улицу. Позади нас замирал вопль ярости и были
отчетливо слышны крики: animal! <Скотина! (испан.)>

-- Жозефина, я настоятельно прошу вас заблаговременно предупреждать нас
о ваших поворотах,-- сказал я. Жозефина обернулась ко мне с ослепительной
улыбкой.

-- Зачем? -- спросила она просто.

-- Неужели непонятно? Это даст нам возможность подготовиться к встрече
с всевышним.

-- Но разве вы у меня хоть раз попадали в аварию?

-- Нет, но, по-моему, это только вопрос времени.

В этот миг мы вновь проскочили через перекресток со скоростью сорок
миль в час, и таксисту, ехавшему по поперечной улице, пришлось пустить в ход
все тормоза, чтобы не врезаться нам в бок.

-- Ублюдок,-- невозмутимо сказала Жозефина.

-- Жозефина! Никогда не употребляйте подобных выражений,--
запротестовал я.

-- Почему? -- невинно спросила Жозефина.-- Вы же употребляете.

-- Это не довод,-- резко возразил я.

-- Но употреблять их -- одно удовольствие, правда? -- с удовлетворением
сказала она.-- У меня их уже большой запас. Я знаю "ублюдок", я знаю...

-- Ладно, ладно,-- перебил я.-- Я верю вам. Но ради Бога, не
употребляйте их в присутствии своей матери, а то она не разрешит вам водить
мою машину.

Все-таки, думал я, в помощи красивых молодых женщин есть свои
отрицательные стороны. Правда, мало кто может устоять перед их чарами, но, с
другой стороны, слишком уж у них цепкая память на крепкие англосаксонские
словечки, к которым я вынужден прибегать в минуты волнения.

-- Руку, руку! -- опять сказала Жозефина. Мы снова помчались наперерез
движению и, оставляя позади себя разъяренное стадо автомобилей, подкатили к