были все в широких полосах свернувшейся крови, несоразмерно огромных по
сравнению с ранками. Животных это, казалось, нисколько не встревожило, и
они, похоже, были даже немного удивлены моим интересом к ним.
поднял всех на поиски. Мы рассредоточились и стали прочесывать лес вокруг
хижины, зайдя в глубину примерно на четверть мили, заглядывая во все дупла и
пещерки. Это бесплодное занятие мы продолжали до ленча. Вернувшись в хижину,
мы обнаружили, что единственными живыми существами, приобретением которых мы
действительно могли похвастаться, были триста сорок черных клещей всех
возрастов и размеров, предпочитавших, по-видимому, запах Луны и Хельмута
больше других и поэтому сконцентрировавшихся только на них. Луна и Хельмут
спустились к ручью и разделись. Смыв наиболее цепких клещей с тел, они
уселись на корточки, словно парочка мартышек, и принялись вылавливать
остальных из складок и швов своей одежды. Я спустился к ручью и объявил им,
что еда готова.
сознательные паразиты. Наукой уже давно установлено, что они всегда нападают
на самых неприятных в экспедиции людей... на пьяниц, дураков,
развратников...
в том водопаде?
ком из наших охотников клещей нет, а они, сказал бы я, довольно хорошая
приманка для паразитов. На мне тоже нет. А есть только на вас двоих. Вы
знаете старую пословицу о паразитах?
потому что они уже схватились за башмаки.
веранде и устроили себе сиесту. Все храпели, словно стадо свиней, а я никак
не мог уснуть. Вампиры по-прежнему не шли у меня из головы. Я был страшно
раздосадован тем, что мы не нашли их убежища, которое -- я был уверен в этом
-- находилось где-то поблизости. Конечно, я понимал, вампиров здесь могла
оказаться всего какая-нибудь пара, в таком случае найти в лесу их убежище
было бы в три раза труднее, чем отыскать иголку в стоге сена. Но когда все,
бормоча и зевая, проснулись, в голову мне вдруг пришла одна мысль. Я вскочил
на ноги и вошел в хижину. Взглянув вверх, я, к своей радости, увидел, что в
единственной комнате хижины есть деревянный потолок, а это значило, что
между крышей и потолком должен быть своего рода чердак. Я поспешил наружу и
на фронтоне крыши действительно увидел квадратное отверстие, которое,
несомненно, вело в пространство между крышей и потолком. Теперь-то уж я был
просто убежден, что чердак битком набит вампирами, и стал нетерпеливо ждать,
когда охотники соорудят из стволов молодых деревьев лестницу и приставят ее
к отверстию. Вооружившись мешком, чтобы складывать пленников, и тряпкой,
чтобы предохранить руки от укусов, я торопливо взобрался наверх. Следом за
мной полез Хельмут, которому я поручил закрывать вход на чердак моей старой
рубашкой. Держа во рту электрический фонарик, я протиснулся на чердак. И
сразу же обнаружил, что деревянный потолок в высшей степени небезопасен. Мне
не хотелось обрушиться вместе с потолком в комнату и, чтобы увеличить
площадь опоры, я распростерся на нем, как морская звезда. Ползя на животе,
как краснокожий разведчик, я начал обследовать чердак.
змея. Она прошмыгнула мимо меня к отверстию, которое караулил Хельмут.
лестницы, отпустив набор сочных австрийских ругательств. К счастью для него,
змея нашла в потолке щель, и больше мы ее не видели. Я упрямо пополз дальше,
потревожив трех небольших скорпионов, немедленно бросившихся .к ближайшим
дыркам, и восемь больших отвратительных пауков самого волосатого вида. Эти
лишь слегка шевельнулись, попав в луч фонарика, и нерешительно застыли на
месте. Но ни малейших признаков летучих мышей нигде не было. Не найдя даже
их помета, я был совершенно обескуражен и уже начал злиться на летучих мышей
вообще и на вампиров в частности, как вдруг луч моего фонарика выхватил из
темноты какое-то существо, которое сидело на поперечной балке и злобно на
меня смотрело. Я тотчас забыл обо всех вампирах.
не больше воробья. Она глядела на меня круглыми желтыми глазами с молчаливым
негодованием священника, который в середине службы вдруг обнаружил, что
органист пьян. У меня есть пристрастие к совам всех видов, а карликовых я
любил больше всего.
бесстрашием; во всяком случае, я решил во что бы то ни стало добавить эту
сову к своей коллекции. Направляя луч фонарика прямо ей в глаза, чтобы она
не видела моих движений, я осторожно поднял руку и быстро набросил на нее
тряпку. Сова вскрикнула от негодования и дико затрепыхалась, запустив сквозь
тряпку мне в пальцы свои маленькие, но острые коготки. Положив фонарик на
пол, я крепко закутал сову в тряпку, сунул за пазуху и ради пущей
предосторожности застегнулся. Потом, еще раз убедившись, что летучих мышей
на чердаке нет, я стал пробираться обратно к выходу. С совой за пазухой
ползти на животе было по меньшей мере трудно, и мне пришлось
пропутешествовать на спине. Это дало мне возможность превосходно рассмотреть
пауков. Теперь они казались мне величиной с суповую тарелку, и каждый из них
был готов свалиться на меня при любом моем неосторожном движении.
Потрясенный их страшным видом, я старался держаться подальше от самых
больших и самых волосатых. Наконец я добрался до отверстия и выкарабкался на
свет.
охотников. Я ничего не понимал, пока мне не объяснили, в чем дело. В
Аргентине существует всеобщее поверье, что стоит заполучить эту маленькую
птичку -- и вам привалит счастье в любви. Это был ответ на вопрос, который
занимал меня вот уже несколько недель. В Буэнос-Айресе на птичьем рынке я
увидел карликовую сову в клетке. Ее владелец запросил за нее цену настолько
фантастическую, что я хохотал над ним, пока не понял, что он и в самом деле
хочет получить такие деньги. Торговаться он отказался, и когда я отошел, не
купив птицу, он даже бровью не повел. Через три дня я пришел снова, решив,
что теперь продавец будет более покладист, и узнал, что он продал свою сову,
и именно за ту цену, которую просил за нее. Это показалось мне невероятным,
и я никак не мог придумать удовлетворительного объяснения. Но теперь я
понял, что цену мне перебил какой-нибудь деревенский парень, домогавшийся
девичьей любви; мне оставалось только пожелать, чтобы сова принесла ему
счастье.
поймать вампира, если он хоть чуть-чуть поколеблет ночной воздух. Я даже
решил использовать самого себя вместо приманки. Это, кстати, позволило бы
мне проверить, правда ли укус вампира безболезнен, как об этом говорят.
постель как можно ближе к лошадям, но не настолько близко, чтобы отпугнуть
мышей, и завернулся в пончо, оставив одну ступню снаружи. Я где-то читал,
что вампиры очень любят человеческие конечности и особенно большие пальцы
ног. Во всяком случае, это была единственная часть тела, которой я был готов
пожертвовать во имя науки.
замерзала все больше и больше, и я начал бояться, а вдруг замерзший большой
палец человеческой ноги не понравится вампирам. Из темного леса доносились
слабые звуки ночи, миллионы цикад без конца плотничали в подлеске, стучали,
пилили, ковали крошечные подковы, практиковались в игре на тромбоне, щипали
струны арфы и учились пользоваться маленькими пневматическими дрелями. На
верхушках деревьев хрипло, словно мужской хор, готовящийся к концерту,
прочищали свои глотки лягушки. Все (в том числе и моя ступня) было
великолепно освещено луной, и только летучих мышей нигде не было видно.
отправили со Скоттом на полюс и бросили там. Я втянул ее под теплое пончо и
выставил вместо нее правую ногу. Лошади, залитые лунным светом, тихо стояли
с опущенными головами, изредка перемещая тяжесть тела с одной пары ног на
другую. Желая размять ноги, я встал и заковылял к лошадям, чтобы рассмотреть
их при свете фонарика. Ни одну из них не укусили. Я вернулся на место и
продолжил самоистязание. Чего только я не делал, чтобы не заснуть: без конца
курил сигареты под пончо, составлял в уме в алфавитном порядке списки всех
южноамериканских животных, которые только приходили мне на ум, и когда все
это уже помогать перестало и я начал засыпать, я стал думать о превышении
своего кредита в банке. Это последнее средство разгоняет сон успешнее всего.
К тому времени, когда рассвет стал одолевать черноту неба, сна у меня не
было ни в одном глазу, но зато появилось такое чувство, будто в росте
национального долга виновен лишь я один. Как только стало достаточно светло,
чтобы видеть без фонарика, я заковылял к лошадям, желая осмотреть их для
успокоения совести. И не поверил своим глазам -- шеи двух лошадей были
разрисованы алыми полосами крови. Ведь я не спускал глаз с этих лошадей
(великолепно залитых лунным светом) всю ночь и дал бы голову на отсечение,
что ни одна летучая мышь какого бы то ни было вида не появлялась возле
лошадей и за сотню ярдов. Сказать, что я был огорчен -- это значило бы
выразиться слишком мягко. Мне казалось, что мои ноги могут отвалиться от
одного прикосновения к ним, страшно болела голова, и вообще я чувствовал
себя, как соня, вытащенная из норы в середине октября. Луна и Хельмут, когда
я разбудил их, решили, что это справедливое возмездие за мои плоские шуточки
по поводу паразитов. И только позавтракав в унылом, полусомнамбулическом
состоянии и приступив к третьей чашке кофе, я вспомнил одну вещь, которая
взволновала меня чрезвычайно. В своем стремлении поймать летучих мышей и
испытать на себе воздействие их укусов я совершенно забыл, что вампиры могут
быть носителями бацилл бешенства. Если бы вампир меня укусил, то мне
пришлось бы пережить по меньшей мере интересные последствия. Вакцина против