Чтение 179–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

- В таком случае, - сказала принцесса прерывающимся, вероятно от
быстрой ходьбы, голосом, - в таком случае я должна буду вам запретить...

И принцесса еще более ускорила шаг.

Вдруг она остановилась.

- Мне пришла в голову мысль, - обрадовалась она.

- О, наверное, прекрасная мысль! - ответила мадемуазель де Тонне-Ша-
рант.

- Вероятно, Монтале тоже чувствует себя неловко.

- Нет, не очень; она меньше говорила и, значит, меньше скомпрометиро-
вана.

- Все равно, она поможет вам, солгав немного.

- Разумеется, особенно если она узнает, что вашему высочеству угодно
было проявить ко мне участие.

- Ба, я, кажется, угадала, что нам нужно сделать, дитя мое.

- Ах, как хорошо!

- Вы скажете, что вам всем троим было отлично известно, что король
стоял за этим деревом или кустом, уж я не знаю, и что с ним был господин
де Сент-Эньян.

- Да, ваше высочество.

- Ведь вы же знаете, Атенаис, что Сент-Эньян был очень польщен вашим
добрым отзывом о нем.

- Вот вы видите теперь, ваше высочество, что оттуда все слышно, -
вскричала Атенаис. - Услышал же господин де Сент-Эньян.

Заметив свою опрометчивость, принцесса закусила губу.

- Вы ведь хорошо знаете, каков этот Сент-Эньян, - сказала она, - от
королевских милостей у него закружилась голова, и он несет теперь всякий
вздор, подчас даже выдумывает. Впрочем, дело не в этом. Слышал ли король
или не слышал, вот самое главное.

- Конечно, ваше высочество, слышал! - с отчаянием проговорила Атена-
ис.

- В таком случае сделайте так, как я вам говорю: упорно повторяйте,
что вам троим было известно, - слышите": всем троим, так как, если воз-
никнет подозрение относительно одной, то заподозрят во лжи также и дру-
гих; итак, повторяйте, что вам троим было известно о присутствии короля
и господина де Сент-Эньяна и что вы захотели подшутить над ними.

- Ах, ваше высочество, - подшутить над королем! Мы никогда не посмеем
сказать этого.

- Да ведь это была шутка, чистейшая шутка; невинная забава, очень
позволительная для женщин, которых хотят поймать врасплох мужчины. Этим
все и объясняется. Все, что Монтале говорила о Маликорне, - шутка; все,
что вы говорили о Сент-Эньяне, - шутка, и те слова, которые произносила
Лавальер...

- И которые она очень бы хотела взять обратно.

- Вы в этом уверены?

- Вполне. Могу поручиться.

- Тем более все это можно будет объяснить как простую шутку; господин
де Маликорн не станет сердиться. Господину де Сент-Эньяну будет неловко,
потому что, вместо того чтобы смеяться над вами, посмеются над ним. Сло-
вом, король будет наказан за любопытство, не подобающее его сану. Пускай
немного посмеются и над королем по этому случаю. Не думаю, чтобы он стал
сердиться.

- Ах, ваше высочество, вы просто ангел доброты и ума!

- Это в моих интересах.

- Каким образом?

- Вы спрашиваете меня, почему в моих интересах ограждать моих фрейлин
от всяких шуток, насмешек, а может быть, даже клеветы! Увы! Вы ведь зна-
ете, дитя мое, что двор не очень снисходителен к таким грешкам. Но мы
идем очень уж долго; неужели мы еще не пришли?

- Еще шагов пятьдесят или шестьдесят. А теперь налево, ваше высочест-
во.

- Значит, вы можете поручиться за Монтале? - спросила принцесса.

- О да.

- И она сделает все, что вы пожелаете?

- Все. С восторгом сделает!

- Ну а Лавальер? - продолжала принцесса.

- О, с ней будет труднее, ваше высочество; она питает отвращение ко
лжи.

- Однако если она убедится, что это для нее выгодно...

- Боюсь, что и это не заставит ее переменить своих убеждений.

- Да, да, - сказала принцесса, - меня уже предупредили об этом. Она
ужасная лицемерка, одна из тех жеманниц, которые призывают бога, чтобы
прятаться за его спиной. Но если она не пожелает лгать, то навлечет на
себя насмешки всего двора и своим глупым и неприличным признанием прог-
невает короля; в таком случае мадемуазель де Ла Бом Леблан де Лавальер
пусть не посетует на меня, если я отошлю ее домой кормить голубей; пусть
себе там в Турени или в Блезуа, уж я не знаю точно где, играет пастора-
ли.

Эти слова были произнесены с такой энергией и даже жестокостью, что
мадемуазель де Тонне-Шарант испугалась. Поэтому она твердо решила лгать
и говорить все, что ей прикажут.

Наконец принцесса и ее спутница дошли до королевского дуба.

- Вот это место, - остановилась де Тонне-Шарант.

- Сейчас мы убедимся, было ли слышно, - проговорила принцесса.

- Шшш... - шепнула молодая девушка, позабыв об этикете и поспешно
схватив принцессу за руку.

Принцесса остановилась.

- Вы понимаете, что слышно, - сказала Атенаис.

- Почему же?

- Слушайте.

Принцесса затаила дыхание, и действительно можно было отчетливо расс-
лышать следующие слова, произнесенные нежным и печальным тоном:

- Ах, говорю тебе, виконт, говорю тебе, что жить без нее не могу.

При звуках этого голоса принцесса вздрогнула, и лицо ее ярко зарде-
лось под вуалью.

Теперь она схватила свою спутницу и, торопливо отведя ее шагов на
двадцать назад, где ее голос нельзя было услышать, прошептала ей:

- Останьтесь здесь, моя милая Атенаис, и покараульте, чтобы нас никто
не настиг. Мне кажется, что речь идет о вас.

- Обо мне, ваше высочество?

- О вас, да... или о вашем приключении. А я пойду послушаю; вдвоем
нас, пожалуй, заметят... Ступайте, приведите Монтале, и обе подождите
меня у опушки парка.

Видя, что Атенаис колеблется, принцесса продолжала, но уже тоном, не
допускающим возражений:

- Ступайте!

Атенаис подобрала свои шуршащие юбки и по дорожке между деревьями
вернулась к цветнику.

Что же касается принцессы, то она притаилась в кустах, прислонившись
к огромному каштану.

Дрожа от страха и сгорая от любопытства, она говорила себе:

- Подождем! Раз здесь так хорошо слышно, послушаем, что будет гово-
рить обо мне господину де Бражелону этот влюбленный сумасброд граф де
Гиш.

XXVI

ЕЕ ВЫСОЧЕСТВО УБЕЖДАЕТСЯ, ЧТО ПРИ ЖЕЛАНИИ МОЖНО УСЛЫШАТЬ ВСЕ, ЧТО ГО-
ВОРИТСЯ

На минуту воцарилось молчание, словно все таинственные ночные шорохи
затихли, прислушиваясь вместе с принцессой к этому пылкому любовному
признанию.

Говорил Рауль. Он прислонился к стволу большого дуба и отвечал прия-
телю своим нежным мелодичным голосом.

- Увы, дорогой де Гиш, это большое несчастие!

- О да, - согласился тот, - ужасное!

- Вы не расслышали меня, де Гиш, или, вернее, не поняли. Я называю
большим несчастьем не вашу любовь, но то, что вы не умеете скрывать ее.

- Что вы хотите сказать? - воскликнул де Гиш.

- Да, вы не замечаете, что теперь вы делаете признание в своей любви
не вашему испытанному другу, который скорее погибнет, чем выдаст вас, а
первому встречному.

- Первому встречному? - спросил де Гиш. - В уме ли вы, Бражелон, что
говорите мне подобные вещи?

- Я говорю то, что есть на самом деле.

- Не может быть! Как и при каких обстоятельствах мог я допустить по-
добное безрассудство?

- Я хочу сказать, мой друг, что ваши глаза, ваши жесты, ваши вздохи
выдают вас, что всякая пылкая страсть приводит человека к безрассудным
поступкам. Он перестает владеть собой, он во власти какого-то безумия,
заставляющего его изливать свое страдание деревьям, лошадям, воздуху,
если рядом с ним нет разумного существа. Но, мой бедный друг, запомните
вот что: очень редко случается, чтобы в подобную минуту не явился ктони-
будь и не подслушал как раз то, что не должно быть услышано.

Де Гиш глубоко вздохнул.

- Знаете ли, - продолжал Бражелон, - в эту минуту мне жаль вас; по
возвращении сюда вы уже сотню раз и на сотню ладов рассказывали про вашу
любовь к ней; а между тем, если бы вы даже не сказали никому ни слова,
самое ваше возвращение выдает вас с головой. Отсюда вытекает, что если
вы не будете следить за собой лучше, чем вы это делали до сих пор, то