изящно став на ноги, с еще большим изяществом протянул руку, которую су-
перинтендант, несмотря на легкое сопротивление короля, почтительно поце-
ловал.
ролевами. Это ожидание длилось недолго. По приказу фуке дороги были при-
ведены в полный порядок, и от Мелена до Во нигде не было ни одного ка-
мешка величиною хотя бы с яйцо. Итак, кареты, катясь как по ковру, без
тряски и качки доставили дам к восьми часам вечера. Они были приняты
г-жою Фуке; в момент их появления яркий, почти солнечный свет брызнул
сразу из-за деревьев, статуй и ваз. И пока их величества не вошли во
дворец, не угасало и это чарующее сияние.
нагромоздил или, вернее, запечатлел в оставленном им рассказе, все вол-
шебства побежденной ночи, исправленной рукой человека природы, все удо-
вольствия и всю роскошь, сочетаемые с таким расчетом, чтобы они воз-
действовали одновременно и на ум и на чувства, - все это Фуке и в самом
деле преподнес своему королю в этом волшебном приюте, равным которому не
мог бы похвалиться ни один из тогдашних монархов Европы.
величествам, ни о концертах, ни о феерических превращениях; мы опишем
лишь лицо короля, которое из веселого, открытого и счастливого, каким
оно было сначала, вскоре сделалось мрачным, натянутым, раздраженным. Он
вспомнил свой дворец и свою жалкую роскошь, которая была утварью коро-
левства, а не его личной собственностью. Большие луврские вазы, старин-
ная мебель и посуда Генриха II, Франциска I и Людовика XI были только
памятниками истории. Они были лишь ценностями, имуществом, собствен-
ностью государства. Все, что видел король у Фуке, было ценным не только
по материалу, по также и по работе; Фуке ел на золоте, которое отливали
и чеканили для него подлинные художники; фуке пил вина, названия которых
были неизвестны королю Франции; и пил он их из таких драгоценных кубков,
что каждый из них в отдельности стоил столько же, сколько все королевс-
кие погреба, вместе взятые.
рода? Что сказать о том, как тут Служили, тут, где порядок заменял эти-
кет, удобство - приказы, где удовольствие и удовлетворение Фостя стано-
вилось высшим законом для всех, кто повиновался хозяину?
масса гостей, все же менее многочисленных, нежели слуги, это бесчислен-
ное множество блюд, золотых и серебряных ваз; эти потоки света, эти гру-
ды не ведомых никому цветов, все это гармоническое соединение, бывшее
только прелюдией к предстоящему празднеству, зачаровало всех присутству-
ющих, которые не раз выражали свое восхищение не словами и жестами, но
молчанием и вниманием, этой речью придворных, переставших ощущать на се-
бе узду, налагаемую на них их господином.
больше встретиться взглядом с вдовствующей королевой. Анна Австрийская,
самое высокомерное существо во всем мире, уничтожала хозяина дома през-
рением ко всему, что бы ни подали ей. Молодая королева, напротив, добрая
и любознательная, хвалила Фуке, ела с большим аппетитом и спросила наз-
вания некоторых плодов, появившихся на столе. Фуке ответил, что он и сам
не знает, как они называются. Эти плоды между тем были из его собствен-
ных оранжерей, и нередко он сам и выращивал их, будучи очень сведущим в
экзотической агрономии. Король почувствовал всю его деликатность, и она
еще больше его унизила. Он нашел королеву несколько простоватой, а Анну
Австрийскую слишком надменной. Сам он старался оставаться холодным, дер-
жаться посередине между чрезмерной надменностью и простодушной востор-
женностью.
предвидит решительно все.
обедать, не подчиняясь правилам этикета, то есть вместе со всеми, и су-
перинтендант Отдал распоряжение, чтобы обед королю подавался особо, но,
если можно так выразиться, за общим столом. Этот приготовленный с вели-
чайшим искусством обед включал в себя все, что только любил король, все,
что ему неизменно приходилось по вкусу. И Людовик, обладавший лучшим ап-
петитом во всем королевстве, не смог устоять пред соблазном и отказаться
от иных блюд, ссылаясь на то, что ему не хочется есть.
вместе со всеми: но едва только подали суп, он тотчас же поднялся со
своего места и принялся лично прислуживать королю; г-жа Фуке между тем
стала за креслом вдовствующей королевы. Надменность Юноны в капризы Юпи-
тера не устояли пред такою предельной любезностью. Вдовствующая королева
соизволила скушать бисквит, обмакнув его в сан-люкар; король же, отведав
всего, сказал, обращаясь к Фуке:
новенным усердием, что гостей уместно было бы сравнить с тучами египетс-
кой саранчи, налетевшей на зеленое поле.
тен в такой же мере, в какой выказывал, считая это необходимым, хорошее
настроение, и особенно грустно становилось ему от тех любезностей, кото-
рые его придворные расточали Фуке.
в разговоре, острил и сделал ряд наблюдений, которые ему весьма и весьма
пригодились.
парке горела богатая иллюминация. Луна, точно и она также отдала себя в
распоряжение хозяина Во, серебрила озера и купы деревьев своими алмазами
и искрящимся фосфором. Воздух был приятно прохладен. Тенистые аллеи, по-
сыпанные песком, нежили ногу. Все удалось на славу; к тому же король,
встретившись на перекрестке аллеи с мадемуазель Лавальер, смог коснуться
ее руки в сказать: "Я люблю вас"; этих слов не слышал никто, кроме даАр-
таньяна, следовавшего за королем, и Фуке, шедшего перед ним.
его в спальню. Вслед за ним заторопились и все остальные. Королевы прос-
ледовали к себе при звуках флейт и теорб. Поднимаясь по лестнице, король
увидел своих мушкетеров, которых Фуке вызвал из Мелена и пригласил ужи-
нать.
поужинал и надеялся хоть раз в жизни насладиться празднеством у настоя-
щего короля.
фея, которые нам подобает хотя бы бегло обрисовать нашим читателям. Это
была самая красивая и самая большая комната во дворце. На венчающем ее
куполе Лебреном были изображены счастливые и печальные сны, ниспосылае-
мые Морфеем как королям, так и их подданным. Все милое и приятное, наве-
ваемое нам снами, весь мед и все благовония, цветы и нектар, наслаждение
и покой, которые он вливает в сердца, - всем этим художник насытил свои
роскошные фрески. Но если по одну сторону купола им была написана столь
сладостная картина, то по другую она была ужасной и мрачной. Кубки, из
которых изливается яд, сталь, сверкающая над головой спящего, колдуны и
призраки в отвратительных масках, полусумрак еще более страшный, чем
пламя или глубокая ночь, - вот те контрасты, которые живописец противо-
поставил своим изящным и нежным образам.
ведомился, не беспокоит ли его чтонибудь.
слуг.
Кольбера.
ведомившись об Арамисе, он искал его, пока не нашел. Арамис с момента
прибытия короля удалился к себе, очевидно, затем, чтобы придумать
что-нибудь новое для пополнения программы увеселений его величества.
вой комнате, которую здесь называли синей по цвету ее тканых обоев, в
обществе Портоса и нескольких эпикурейцев.
ясно, что мушкетеру нужно переговорить с Арамисом наедине, эпикурейцы
распрощались и вышли.
кресле, так что это третье лицо не могло помешать их беседе. Он храпел
спокойно и равномерно, и под этот басовый аккомпанемент, словно под ан-
тичную мелодию, можно было разговаривать без особых помех.
ради которой он явился сюда, обещала быть упорной и затяжной, и он сразу
приступил к делу.
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Ибсен Генрик
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия