па и камышовая трость.
чае она не задержала этого человека?
цы Кок-Эрон.
этот человек не будет предупрежден, но его предупредили. Поэтому, - при-
бавил он с улыбкой, - он изменит лицо и платье.
котором лежали вещи из дорожного несессера Вильфора, взял бритву, намы-
лил себе щеки и твердой рукой сбрил уличающие его бакенбарды, имевшие
столь важное значение для полиции.
повязал цветной, взяв его из раскрытого чемодана; снял свой синий дву-
бортный сюртук и падел коричневый однобортный сюртук Вильфора; примерил
перед зеркалом его шляпу с загнутыми полями и, видимо, остался ею дово-
лен; свою палку он оставил в углу за камином, а вместо нее в руке его
засвистала легкая бамбуковая тросточка, сообщавшая походке изящного по-
мощника королевского прокурора ту непринужденность, которая являлась его
главным достоинством.
ты думаешь, опознает меня теперь полиция?
я полагаюсь на твою осмотрительность. Ты сумеешь припрятать их.
спас мне жизнь, но не беспокойся, мы скоро поквитаемся.
ричная реставрация; тогда ты прослывешь великим человеком.
состояния Франции, настроения городов, духа армии; тот, кого в Париже вы
называете корсиканским людоедом, кого еще зовут узурпатором в Неверс,
именуется уже Бонапартом в Лионе и императором в Гренобле. Вы считаете,
что его преследуют, гонят, что он бежит; а он летит, как орел, которого
он нам возвращает. Вы считаете, что его войско умирает с голоду, истоще-
но походом, готово разбежаться; оно растет, как снежный ком. Ваше вели-
чество, уезжайте, оставьте Францию ее истинному владыке, тому, кто не
купил ее, а завоевал; уезжайте, не потому, чтобы вам грозила опасность:
ваш противник достаточно силен, чтобы проявить милость, а потому, что
потомку Людовика Святого унизительно быть обязанным жизнью победителю
Арколи, Маренго и Аустерлица". Скажи все это королю, Жерар, или, лучше,
не говори ему ничего, скрой от всех, что ты был в Париже, не говори, за-
чем сюда ездил и что здесь делал; найми лошадей, и если сюда ты скакал,
то обратно лети; вернись в Марсель ночью; войди в свой дом с заднего
крыльца и сиди там, тихо, скромно, никуда не показываясь, а главное -
сиди смирно, потому что на этот раз, клянусь тебе, мы будем действовать,
как люди сильные, знающие своих врагов. Уезжайте, сын мой, уезжайте, и в
награду за послушание отцовскому велению, или, если вам угодно, за ува-
жение к советам друга, мы сохраним за вами ваше место. Это позволит вам,
- добавил Нуартье с улыбкой, - спасти меня в другой раз, если когда-ни-
будь на политических качелях вы окажетесь наверху, а я внизу. Прощайте,
Жерар; в следующий приезд остановитесь у меня.
его во все продолжение этого нелегкого разговора.
вески, увидел, как отец его невозмутимо прошел мимо двух-трех подозри-
тельных личностей, стоявших на улице, вероятно для того, чтобы задержать
человека с черными бакенбардами, в синем сюртуке и в широкополой шляпе.
углом. Потом он схватил оставленные отцом вещи, засунул на самое дно че-
модана черный галстук и синий сюртук, скомкал шляпу и бросил ее в нижний
ящик шкафа, изломал трость и кинул не в камин, надел дорожный картуз,
позвал слугу, взглядом пресек все вопросы, расплатился, вскочил в ожи-
давшую его карету, узнал в Лионе, что Бонапарт уже вступил в Гренобль, и
среди возбуждения, царившего по всей дороге, приехал в Марсель, терзае-
мый всеми муками, какие проникают в сердце человека вместе с честолюбием
и первыми успехами.
предсказывал. Всем известно возвращение с острова Эльба, возвращение
странное, чудесное, без примера в прошлом и, вероятно, без повторения в
будущем.
доверяя людям, он не доверял и событиям. Только что восстановленная им
королевская или, вернее, монархическая власть зашаталась в своих еще не
окрепших устоях, и по первому мановению императора рухнуло все здание -
нестройная смесь старых предрассудков и новых идей. Поэтому награда, ко-
торую Вильфор получил от своего короля, была не только бесполезна, но и
опасна, и он никому не показал своего ордена Почетного легиона, хотя
герцог Блакас, во исполнение воли короля, и озаботился выслать ему гра-
моту.
Нуартье, ставшего всемогущим при императорском дворе в награду за мы-
тарства, им перенесенные, и за услуги, им оказанные. Жирондист 1793 и
сенатор 1806 года сдержал свое слово и помог тому, кто подал ему помощь
накануне.
ние, впрочем, легко было предвидеть, Вильфор употребил на сокрытие тай-
ны, которую чуть было не разгласил Дантес.
преданности бонапартизму.
поселился в Тюильрийском дворце, только что покинутом Людовиком XVIII, и
стал рассылать свои многочисленные и разнообразные приказы из того само-
го кабинета, куда мы вслед за Вильфором ввели наших читателей и где на
столе из орехового дерева император нашел еще раскрытую и почти полную
табакерку Людовика XVIII, - как в Марселе, вопреки усилиям местного на-
чальства, начала разгораться междоусобная распря, всегда тлеющая на Юге;
дело грозило не ограничиться криками, которыми осаждали отсиживающихся
дома роялистов, и публичными оскорблениями тех, кто решался выйти на
улицу.
ший к плебейскому лагерю, если и не стал всемогущ, - ибо г-н Моррель был
человек осторожный и несколько робкий, как все те, кто прошел медленную
и трудную коммерческую карьеру, - то все же, хоть его и опережали рьяные
бонапартисты, укорявшие его за умеренность, приобрел достаточный вес,
чтобы возвысить голос и заявить жалобу. Жалоба эта, как легко дога-
даться, касалась Дантеса.
хоть и не расстроилась, но была отложена до более благоприятных времен.
Если бы император удержался на престоле, то Жерару следовало бы искать
другую партию, и Нуартье нашел бы ему невесту; если бы Людовик XVIII
вторично возвратился, то влияние маркиза де Сен-Меран удвоилось бы, как
и влияние самого Вильфора, - и этот брак стал бы особенно подходящим.
марсельском судебном мире, когда однажды утром ему доложили о приходе
г-на Морреля.
но Вильфор был человек умный и обладал если не опытом, то превосходным
чутьем. Он заставил Морреля дожидаться в передней, как сделал бы при
Реставрации, не потому, что был занят, а просто потому, что принято,
чтобы помощник прокурора заставлял ждать в передней. Через четверть ча-
са, просмотрев несколько газет различных направлений, он велел позвать
г-на Морреля.
ким, каким он был полтора месяца тому назад, то есть спокойным, твердым
и полным холодной учтивости, а она является самой неодолимой из всех
преград, отделяющих человека с положением от человека простого. Он шел в
кабинет Вильфора в убеждении, что тот задрожит, увидев его, а вместо то-
го сам смутился и задрожал при виде помощника прокурора, который ждал
его, сидя за письменным столом.
узнавая. Наконец, после некоторого молчания, во время которого почтенный
арматор вертел в руках шляпу, он проговорил: