испытывал ко мне не просто отцовскую любовь: он боготворил меня. В
трехлетнем возрасте я потеряла мать. Для барона это было новым глубоким
горем, но я, еще дитя, не понимала, какая случилась беда. Я непрестанно
улыбалась, и моя улыбка служила отцу утешением.
мой бедный отец, он так же заменял мне все на свете. Я вступила в свою
шестнадцатую весну, даже не подозревая, что есть какой-то Другой мир, кроме
моих овечек, моих павлинов, лебедей и голубок, ни думая, что моя привольная
жизнь когда-нибудь должна кончиться, и не желая, чтобы она кончалась.
Анжуйскому; в них резвятся на воле лани, дикие козы и олени, которых никто
не тревожит, и поэтому они стали ручными. Я знала почти всех этих животных;
иные из них узнавали меня по голосу и сбегались на мой зов, особенно
свыклась со мной одна лань, моя любимица, моя фаворитка - Дафна, бедняжка
Дафна. Она ела из моих рук.
оплакивала, как любимую подружку, но вдруг она появилась и привела с собой
двух маленьких оленят. Малыши сначала испугались меня, по, увидев, что их
мать ласково лижет мне руки, осмелели и, в свою очередь, начали ко мне
ласкаться.
столицу провинции своего наместника. Через несколько дней стало известно,
что наместник герцога прибыл и зовут его граф де Монсоро.
объяснить это тревожное ощущение только предчувствием беды.
и толковали по-разному. Однажды утром лес огласили звуки охотничьего рога и
собачий лай. Я подбежала к решетке парка как раз вовремя, чтобы увидеть, как
мимо нашего замка молнией пронеслась Дафна, преследуемая стаей собак, два
олененка бежали вместе с матерью.
мимо меня промчался мужчина, похожий на страшный призрак. Это был господин
де Монсоро.
погоней, что либо не услышал моего голоса, либо не обратил на него внимания.
мое отсутствие, я бросилась бежать вдогонку за охотой. Я надеялась
повстречать графа или кого-нибудь из его свиты и упросить их прекратить
погоню, разрывавшую мне сердце.
собак, и охотников. Вскоре уже и собачий лай перестал до меня доноситься. Я
упала на землю у подножия высокого дерева и залилась слезами. Прошло
примерно четверть часа, и мне показалось, что вдали снова послышался шум
охоты. Я не ошиблась, гоп приближался ко мне, еще одно мгновение, и я уже не
сомневалась, что охотники должны проскакать где-то поблизости. Я тотчас же
вскочила на ноги и бросилась бежать в том направлении, откуда доносился шум.
задыхалась, с ней был только один ее детеныш, второй, очевидно, выбился из
сил и был растерзан собаками.
значительно сократилось, она неслась судорожными скачками и, пробегая передо
мной, жалобно закричала.
Монсоро мчался, яростно трубя в рог, не видя ничего, кроме преследуемой им
дичи. Он промелькнул мимо меня еще стремительней, чем в первый раз.
они подстрекали гончих. Этот вихрь криков, трубных звуков и собачьего лая
пронесся мимо меня, исчез в лесу и замер где-то вдали.
что сумей я подбежать ближе к той прогалине всего на каких-нибудь полсотни
шагов - и граф де Монсоро заметил бы меня, услышал бы мои мольбы и,
несомненно, пощадил бы бедное животное.
под сенью вековых деревьев. Путь был мне знаком, он вел к замку Боже,
владению герцога Анжуйского, находящемуся на расстоянии примерно трех лье от
Меридора. Вскоре я увидела этот замок и лишь тут поняла, что прошла пешком
три лье и сейчас бреду одна-одинешенька вдали от родного крова.
осознала все безрассудство и даже неприличие своего поведения. Я пошла
берегом пруда, надеясь встретить добряка садовника, который, всякий раз
когда отец привозил меня сюда, дарил мне великолепные букеты цветов. Я
хотела попросить его проводить меня домой. Вдруг до, меня снова донесся шум
охоты. Я остановилась как вкопанная и прислушалась. Гон приближался. Я
забыла все на свете. Почти в то же мгновение на другом берегу пруда из леса
выскочила лань, буквально по пятам преследуемая собаками. Дафна была одна,
ее второй детеныш тоже погиб. Вид воды словно придал бедняжке новые силы.
Она втянула ноздрями водяную свежесть и бросилась в пруд, как будто хотела
доплыть до меня.
живость. Я смотрела на нее со слезами на глазах, протягивала к ней руки и
дышала почти так же тяжело, как она. Но силы Дафны постепенно истощались, в
то время как гончие, возбужденные близостью добычи, удвоили свои усилия.
Вскоре самые злые псы настигли Дафну и стали рвать зубами ее бока, не давая
несчастному животному плыть к моему берегу. Тут на опушку леса вылетел
господин де Монсоро, подскакал к пруду и быстро спешился. Я простерла к нему
руки и крикнула из последних сил: "Пощадите!" Мне показалось, что он
посмотрел в мою сторону. Я снова закричала, еще громче, чем в первый раз. Он
меня услышал, так как поднял голову, потом бросился к лодке, поспешно
отчалил от берега и начал быстро грести к бедняжке Дафне, которая
отбивалась, как могла, от окружившей ее своры. Я не сомневалась, что
господин де Монсоро, тронутый моими криками и жестами, спешит на выручку
Дафне, но когда он оказался возле несчастной лани, я увидела, что он
выхватил большой охотничий нож. Стальное лезвие молнией блеснуло в лучах
солнца, этот блеск тут же погас, и я вскрикнула в ужасе: клинок до самой
рукоятки вошел в горло бедного животного. Фонтаном брызнула кровь, окрашивая
воду в красный цвет. Дафна испустила жалобный предсмертный крик, забила по
воде передними копытами, вскинулась на дыбы и замертво рухнула в пруд.
батюшка, за которым послали, плачет у моего изголовья.
припадок, поэтому уже на следующий день я смогла вернуться в Меридор. Однако
еще три или четыре дня я не выходила из комнаты.
приезжал справляться о моем здоровье. Он видел, как меня несли в
бесчувственном состоянии, и пришел в отчаяние, узнав, что был невольной
причиной всего происшедшего. Граф просил разрешить ему лично принести мне
свои извинения и утверждал, что не успокоится, пока не услышит слов прощения
из моих уст.
испытываемое мной к этому человеку, согласилась с ним встретиться.
положения, ведь охота - любимое развлечение не только для мужчин, но и для
многих дам. Мне пришлось объяснить, почему я так глупо расчувствовалась, и в
оправдание своего обморока рассказать, как я любила Дафну.
своей честью, что, если бы мог угадать, какую любовь я питаю к его жертве,
он почел бы за величайшее счастье сохранить ей жизнь. Однако его красноречие
меня не убедило, и граф удалился, так и не изгладив из моей души неприятное
впечатление, которое он произвел.
родился в Испании, воспитывался в Мадриде, и барона соблазнила возможность
побеседовать о стране, в которой и ему довелось провести немало времени. К
тому же граф был человеком благородного происхождения, наместником
провинции; молва называла его любимцем герцога Анжуйского, и у батюшки не
было никаких поводов отказывать ему от дома.
безмятежное течение моей жизни. Вскоре я заметила, что произвела впечатление
на графа. Сначала он навещал нас каждую неделю, затем два раза в неделю и,
наконец, стал появляться ежедневно. Он выказывал моему батюшке все знаки
внимания и сумел завоевать его расположение. Я видела, что барону нравилось
беседовать с ним, как с человеком незаурядным. Я не смела жаловаться; да и
на что могла я жаловаться?
сестрой.
и однако, несмотря на всю его важность, было ясно, что он чем-то обрадован.
не разлучаться со мной всю жизнь.
желание.
лоб, - исполнение этого желания зависит только от тебя.
успев прикоснуться ко мне губами.