Национальное собрание вчера, - молвила баронесса де Сталь.
благодарность за остроту, и галантно раскланялся. Затем он поднялся по
лестнице на Террасу фельянов, а оттуда прошел в Национальное собрание.
он произнес одну из тех путаных речей, что удовлетворяют представителей
сразу всех партий.
оскорблений.
затишьем, какие случаются во время бури или народных волнений, прокричал:
горячих.
Он потребовал, чтобы королю было дано право инициативы в военных вопросах;
это было слишком, и ему отказали. После этого завязалась борьба вокруг
поправок к законопроекту. Главная атака была отражена, однако следовало
попробовать отбить территорию частичными наскоками: он пять раз поднимался
на трибуну.
часа. Наконец он добился следующего:
силами по своему усмотрению, он вносит предложение о начале войны в
Национальное собрание, а оно не принимает окончательного решения без санкции
короля.
неизвестный разносчик, а потом г-н де Босир и которая, КАК мы уже сказали,
называлась: "Великая измена графа де Мирабо"!
Глава 32
ЭЛИКСИР ЖИЗНИ
мощный атлет смотрел опасности в лицо, он думал только об опасности, позабыв
о своих убывавших силах.
Фонтенуа: измотанный, больной, он День напролет не слезал с коня и был самым
сильным и отважным воином в своей армии. Однако как только англичане были
разбиты, как только раздался последний пушечный выстрел в честь бегства
английской армии, он без сил упал на поле битвы, на котором он только что
одержал победу.
цветов.
на крепкое сложение, он столько выстрадал и физически и душевно во время
заключений и преследований, что теперь не мог похвастаться безупречным
здоровьем.
по первому же приказанию мозга; они действуют, если можно так выразиться,
одновременно, не противясь ни единому желанию своего повелителя. Однако по
мере того как человек достигает зрелого возраста, каждый орган, подобно
слуге, который хотя еще и не вышел из повиновения, но уже испорчен долгой
службой, итак, каждый орган позволяет себе, так сказать, некоторые
замечания, и урезонить его теперь удается не без борьбы и труда.
служить с проворством, к которому он привык, ему приходилось сердиться,
показывать характер, и только его злость приводила этих утомленных и больных
слуг в чувство.
и только слабо возражал своему лакею, предлагавшему сходить за врачом, когда
доктор Жильбер позвонил в дверь и его проводили к Мирабо.
среди зелени и цветов.
к себе зайти вас поздравить. Вы обещали мне одержать победу, а сами можете
праздновать настоящий триумф.
Еще одна такая победа, доктор, и я погиб.
он. - У меня два секретаря, так оба уже выбились из сил, особенно Пелинк, в
обязанности которого входит переписка моих черновиков, а у меня ужасный
почерк! Но я без него как без рук, потому что он один разбирает мои каракули
и понимает мои мысли... Так вот Пелинк уже три дня не встает с постели.
Доктор! Назовите мне нечто такое, что, я не скажу, вернет меня и жизни, но
что-нибудь такое, что дало бы мне силы жить дальше.
больного. - Таким, как вы, никакие советы не нужны. Попробуйте-ка
посоветовать отдых человеку, который расходует свои силы исключительно в
движениях, а воздержание - гению, который только в излишествах и может
развиваться! Как я могу посоветовать вам вынести все эти цветы и зелень,
источающие днем кислород, а ночью - углерод? Ведь вы привыкли к цветам и
будете страдать от их отсутствия. Как я вам могу посоветовать поступить с
женщинами так же, как с цветами, и удалить их от себя, особенно ночью? Вы
мне ответите, что легче умереть... Так живите, дорогой граф, так, как
привыкли жить. Единственное, о чем я вас попрошу: постарайтесь окружать себя
цветами без запаха и, если возможно, избегайте страстной любви.
Мирабо. - И в этом немалая ваша заслуга. Страстная любовь мне не удалась, и
у меня нет охоты пробовать езде раз. Три года тюрьмы, смертельный приговор,
самоубийство любимой женщины из-за другого мужчины вылечили меня от подобных
страстей. Как я вам рассказывал, я на минуту возмечтал было о великой любви,
имея перед глазами пример Елизаветы и Эссекса, Анны Австрийской и Мазарини,
Екатерины Второй и Потемкина, однако это была всего лишь мечта. Ну еще бы! Я
один-единственный раз виделся с женщиной, ради которой я воюю, и вряд АН
когда-нибудь увижу ее вновь... Знаете, Жильбер, нет ничего более
мучительного, как чувствовать в себе способность совершить нечто
грандиозное, когда кажется, что в твоих руках - судьба королевства, триумф
друзей, гибель врагов, но по злой воле случая, из-за рокового стечения
обстоятельств все это вам не дается. О безумства моей юности! Как я в них
раскаиваюсь! Почему же мне не доверяют? За исключением двух-трех случаев,
когда я был вынужден на крайности, когда я не мог не ударить хотя бы затем,
чтобы показать, на что я способен, разве я не принадлежал им всецело, с
начала и до конца? Разве я не выступал за абсолютное вето, когда господин
Неккер ограничился лишь отсрочивающим вето? Разве я не выступал против этой
ночи четвертого августа, в которой, кстати сказать, я не участвовал и
которая лишила знать привилегий? Разве я не выступал против Декларации прав
человека и гражданина, и не потому, чтобы я надеялся что-нибудь из нее
выбросить, а потому, что я полагал, что еще не настало время ее
провозглашать? Ну а сегодня, сегодня разве я не сделал для них то, на что
они не смели и надеяться? Разве не добился я, пусть в ущерб своей чести,
популярности, жизни, больше того, чего мог бы добиться ради них министр или
даже принц? И когда я думаю - хорошенько поразмыслите о том, что я вам
сейчас скажу, дорогой философ, потому что от этого, возможно, зависит
падение монархии, - когда я думаю, что я должен считать для себя великой
милостью, столь великой, что она была мне оказана всего однажды - встреча с
королевой; когда я думаю, что если бы мой отец не умер накануне взятия
Бастилии; если бы приличие не помешало мне показаться на следующий же день
после его смерти, в тот самый день, когда Лафайет был назначен генералом
Национальной гвардии, а Байи - мэром Парижа, то на месте Байи был бы я! О,
тогда все было бы иначе! Король оказался бы вынужден немедленно вступить со
мной в отношения; я сумел бы внушить ему мысли о том, как нужно управлять
городом, в сердце которого вызрела Революция; я завоевал бы ее доверие; я
увел бы ее в сторону, прежде чем зло успело бы укорениться, а вместо этого я
- рядовой депутат, человек подозрительный-, вызывающий зависть, страх,
ненависть; и меня удалили от короля, оклеветали в глазах королевы! Можете ли
вы мне поверить, доктор, что, увидав меня в Сен-Клу, она побледнела? Ну
разумеется: разве ее не убедили в том, что именно я виноват в пятом и шестом
октября. Вот так за этот год я сделал бы, все, что мне помешали сделать, а
теперь.., боюсь, что теперь для благополучия монархии, как и для моего
собственного, слишком поздно.
мою душу терзают так же мучительно, как если бы меня отравили мышьяком... Вы
верите в яд Борджа, в Aqua Toff ana ди Перуджа и в порошок Лавуазье, доктор?
- с улыбкой поинтересовался Мирабо.
Николаев Андрей
Контровский Владимир
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Шекли Роберт