Чтение 123–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

препятствия, которые встретишь на этом пути?

- Буду сметать любые препятствия.

- Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, порвешь ли ты с ними,
коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты сейчас принес?

- Я свободен.

Председатель обернулся к шестерым в масках.

- Братья, вы слушали? - спросил он.

- Да, - одновременно ответили шестеро членов высшего круга.

- Сказал ли он правду?

- Да, - снова ответили они.

- Считаете ли вы, что его надо принять?

- Да, - в последний раз сказали они.

- Ты готов принести клятву? - спросил председатель у вступавшего.

- Готов, - отвечал Сен-Жюст.

Тогда председатель слово в слово повторил все три периода той клятвы,
которую ранее повторял за ним Бийо, и всякий раз, когда председатель делал
паузу, Сен-Жюст твердым и пронзительным голосом отзывался:

- Клянусь!

После клятвы рука невидимого брата отворила ту же дверь, и Сен-Жюст
удалился тою же деревянной поступью автомата, как и вошел, не оставив
позади, по-видимому, ни сомнений, ни сожалений.

Председатель выждал, покуда не затворилась дверь в крипту, а затем
громким голосом позвал:

- Номер третий!

Драпировка в третий раз поднялась, и явился третий адепт.

Как мы уже сказали, это был человек лет сорока-сорока двух, багроволицый,
с угреватой кожей, но, несмотря на эти вульгарные черточки, весь облик его
был проникнут аристократизмом, к которому примешивался оттенок англомании,
заметный с первого взгляда.

При всей элегантности его наряда в нем чуствовалась некоторая строгость,
начинавшая уже входить в обиход во Франции и происхождением своим обязанная
сношениям с Америкой, которые установились у нас незадолго до того.

Поступь его нельзя было назвать шаткой, но она не была ни твердой, как у
Бийо, ни автоматически четкой, как у Сен-Жюста.

Однако в его поступи, как и во всех повадках, сквозила известная
нерешительность, по-видимому свойственная его натуре.

- Приблизься, - обратился к нему председатель.

Кандидат повиновался.

- Каково твое имя среди профанов?

- Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский.

- Каково твое имя среди избранных?

- Равенство.

- Где ты увидел свет?

- В парижской ложе Свободных людей.

- Сколько тебе лет?

- У меня более нет возраста.

И герцог подал масонский знак, свидетельствовавший, что он облечен
достоинством розенкрейцера.

- Почему ты желаешь быть принятым среди нас?

- Потому что я всегда жил среди великих, а теперь наконец желаю жить
среди простых людей; потому что всегда жил среди врагов, а теперь наконец
желаю жить среди братьев.

- У тебя есть крестные?

- Есть, двое.

- Назови их нам.

- Один - отвращение, другой - ненависть.

- С каким желанием ты пойдешь по пути, который просишь нас открыть перед
тобой?

- С желанием отомстить.

- Кому?

- Тому, кто от меня отрекся, той, что меня унизила.

- Чем ты пожертвуешь, чтобы достичь этой цели?

- Состоянием, и более того - жизнью, и более того - честью.

- Свободен ли ты от всех обязательств, а если нет, готов ли ты порвать с
ними, коль скоро они войдут в противоречие с обетами, которые ты сейчас
принес?

- Вчера я покончил со всеми своими обязательствами.

- Братья, вы слышали? - обратился председатель к людям в масках.

- Да.

- Вы знаете этого человека, предлагающего себя нам в соратники?

- Да.

- И коль скоро вы его знаете, считаете ли, что нужно принять его в наши
ряды?

- Да, но пускай поклянется.

- Знаешь ли ты клятву, которую тебе надлежит теперь принести? - спросил
принца председатель.

- Нет, но откройте ее мне, и, какова бы она ни была, я поклянусь.

- Она ужасна, особенно для тебя.

- Не ужасней нанесенных мне оскорблений.

- Она столь ужасна, что, когда ты ее услышишь, мы разрешим тебе
удалиться, если ты заподозришь, что придет день, когда ты не сумеешь блюсти
ее во всей полноте.

- Читайте клятву.

Председатель устремил на вступавшего пронзительный взгляд; затем, словно
желая постепенно подготовить его к произнесению кровавого обета, он изменил
порядок пунктов и вместо первого начал со второго.

- Клянись, - сказал он, - чтить железо, яд и огонь как быстрые, надежные
и необходимые средства к очищению мира истреблением всех тех, кто стремится
принизить истину или вырвать ее из наших рук.

- Клянусь! - твердым голосом отозвался принц.

- Клянись разорвать земные узы, связующие тебя с отцом, матерью,
братьями, сестрами, женой, родней, друзьями, любовницей, королями,
благодетелями и со всеми людьми, кому бы ты ни обещал в прошлом своего
доверия, послушания, благодарности или службы.

Председатель оглянулся на людей в масках, которые обменялись взглядами, и
видно было, как сквозь прорези масок в их глазах засверкали молнии.

Потом, обращаясь к принцу, он произнес:

- Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский, с этой минуты ты освобожден от
присяги, принесенной отчизне и законам; но только не забудь: быстрее, чем
грянет гром небесный, настигнет тебя повсюду, где бы ты ни спрятался,
невидимый и неизбежный кинжал. А теперь живи по имя Отца, Сына и Святого
Духа.

И председатель рукой указал принцу дверь в крипту, которая отворилась
перед ним.

Герцог Орлеанский, словно человек, взваливший на себя непомерный груз,
провел рукой по лбу и шумно вздохнул, силясь оторвать ноги от пола.

- О, теперь, - вскричал он, устремившись в крипту, - теперь-то я отомщу!

Глава 10

ОТЧЕТ

Оставшись одни, шестеро в масках и председатель тихо обменялись
несколькими словами.

Потом, возвысив голос, Калиостро сказал:

- Входите все; я готов дать отчет, как обещал.

Дверь тут же отворилась; члены сообщества, которые прогуливались парами
или беседовали группами в крипте, вернулись и вновь заполнили залу, где
обычно проходили заседания.

Едва закрылась дверь за последним из членов ордена, Калиостро простер
руку, давая понять, что знает цену времени и не желает терять ни секунды, и
громко сказал:

- Братья, быть может, некоторые из вас были на том собрании, что имело
место ровно двадцать лет тому назад в пяти милях от берега Рейна, в двух
милях от деревни Дененфельд, в пещере Гром-горы; если кто-то из вас был там,
пускай они, эти истинные столпы великого дела, которому мы служим, поднимут
руки и скажут: "Я был там."

В толпе поднялись пять-шесть рук и замахали над головами.

В тот же миг пять-шесть голосов повторили, как просил председатель:

- Я был там!

- Прекрасно, вот все, что нужно, - сказал оратор. - Остальные умерли или
рассеялись по лицу земли и трудятся над общим делом, святым делом, ибо оно -
на благо всего человечества. Двадцать лет назад труд этот, разные этапы
которого мы сейчас рассмотрим, только зачинался; свет, который нас озаряет,
едва брезжил на востоке, и даже наиболее зоркие глаза различали грядущее
лишь сквозь облако, которое умеют пронизывать взгляды посвященных. На том
собрании я объяснил, в силу какого чуда смерть, которая для человека есть
забвение завершенного времени и минувших событий, не существует для меня,
или, вернее, за последние двадцать столетий она тридцать два раза укладывала
меня в могилу, но всякий раз новое эфемерное тело, наследуя мою бессмертную
душу, избегало того забвения, которое, как я сказал, и есть сущность смерти.
Поэтому на протяжении столетий я мог следить за развитием слова Христова и
видеть, как народы медленно, но неуклонно переходят от рабства к состоянию
крепостных, а от крепостной зависимости к тем упованиям, которые
предшествуют свободе. Мы видели, как, подобно ночным звездам, которые спешат
загореться в небе еще до захода солнца, разные малые народы Европы
последовательно пытались добиться свободы: Рим, Венеция, Флоренция,
Швейцария, Генуя, Пиза, Лукка, Ареццо - эти города Юга, где цветы
распускаются быстрее и плоды созревают раньше, - один за другим пытались
стать республиками; две или три из этих республик уцелели поныне и до сих