Чтение 172–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

Антуанетты.

- Да, - ответила она, - только я нахожу, что господин де Шарни с большой
охотой подчинился вам.

И королева впала в мрачную задумчивость, не имевшую ни малейшего
отношения к тому ужасающему положению, в котором оказалась королевская
семья.

Глава 6

КРЕСТНЫЙ ПУТЬ

Королевская карета уныло катила по дороге в Париж под надзором двух
угрюмых людей, которые только что принудили ее изменить направление, и вдруг
между Эперне и Дорманом Шарни, благодаря своему росту и высоте козел, на
которых сидел, заметил, что навстречу им из Парижа скачет во весь опор
карета, запряженная четверкой почтовых лошадей.

Шарни тут же предположил, что либо эта карета везет им какую-то
неприятную весть, либо в ней находится некая важная персона.

Действительно, когда она приблизилась к авангарду конвоя, ряды его после
недолгих переговоров расступились, давая проезд карете, и национальные
гвардейцы, составляющие авангард, приветствуя прибывших, сделали .на
караул."

Берлина короля остановилась.

Со всех сторон зазвучали крики: "Да здравствует Национальное собрание!"

Карета, примчавшаяся из Парижа, подъехала к королевской берлине.

Из кареты вылезли трое мужчин, двое из которых были совершенно неизвестны
августейшим пленникам.

Когда же в дверях показался третий, королева шепнула на ухо Людовику XVI:

- Господин де Латур-Мобур, прихвостень де Лафайета. - И, покачав головой,
добавила: - Ничего хорошего это нам не сулит.

Самый старший из этой троицы подошел и, грубо распахнув дверцу
королевской кареты, объявил:

- Я - Петион, а это господа Барнав и Латур-Мобур, посланные, как я и
вместе со мной, Национальным собранием сопровождать вас и проследить, чтобы
народ в праведной ярости не учинил над вами самосуд. Потеснитесь и дайте нам
сесть.

Королева бросила на депутата из Шартра один из тех презрительных
взглядов, от каких она порой просто не могла удержаться и в каких выражалась
вся надменность дочери Марии Терезии.

Г-н де Латур-Мобур, шаркун школы де Лафайета, не смог выдержать этого
взгляда.

- Их величествам и без того тесно в карете, - сказал он, - и я поеду в
экипаже свиты.

- Езжайте, где вам угодно, - отрезал Петион, - что же до меня, мое место
в карете короля и королевы, и я поеду в ней.

И он полез в карету.

На заднем сиденье сидели король, королева и Мадам Елизавета.

Петион поочередно оглядел их.

- Прошу прощения, сударыня, - обратился он к Мадам Елизавете, - но мне
как представителю Национального собрания положено почетное место.

Соблаговолите подняться и пересесть на переднее сиденье.

- Невероятно! - пробормотала королева.

- Сударь! - возвысил голос король.

- Прошу не спорить... Вставайте, вставайте, сударыня, и уступите мне
место.

Мадам Елизавета встала и уступила место, сделав брату и невестке знак не
возмущаться.

А тем временем г-н де Латур-Мобур сбежал и, подойдя к кабриолету, с куда
большей галантностью, нежели это сделал Петион, обращаясь к королю и
королеве, попросил у сидящих в ней дам позволить ему ехать с ними.

Барнав стоял, не решаясь сесть в берлину, в которой уже и без того
теснилось семь человек.

- Барнав, а вы что не садитесь? - удивился Петион.

- Но куда? - в некотором смущении спросил Барнав.

- Не желаете ли, сударь, на мое место? - ядовито осведомилась королева.

- Благодарю вас, сударыня, - ответил уязвленный Барнав, - меня вполне
устроит переднее сиденье.

Почти одновременно принцесса Елизавета притянула к себе королевскую дочь,
а королева посадила на колени дофина.

Таким образом, место на переднем сиденье освободилось, и Барнав
расположился напротив королевы, почти упираясь коленями в ее колени.

- Пошел! - крикнул Петион, не подумав даже спросить позволения у
королевы.

И карета тронулась под крики: "Да здравствует Национальное собрание!"

Таким образом в королевскую карету в лице Барнава и Петиона влез народ.

Ну а что касается прав на это, он их получил четырнадцатого июля, а также
пятого и шестого октября.

На некоторое время наступило молчание, и все, за исключением Петиона,
замкнувшегося в торжественной суровости и казавшегося безразличным ко всему,
принялись изучать друг друга.

Да будет позволено нам сказать несколько слов о новых действующих лицах,
которых мы только что вывели на сцену.

У тридцатидвухлетнего Жерома Петиона де Вильнева были резкие черты лица,
и главное его достоинство заключалось в экзальтированности, четкости и
осознанности своих политических принципов. Он родился в Шартре, стал там
адвокатом и в 1789 году был послан в Париж как депутат Национального
собрания. Ему предстояло еще стать мэром Парижа, насладиться популярностью,
которая затмит популярность Байи и Лафайета, и погибнуть в ландах близ
Бордо, причем труп его будет растерзан волками. Друзья называли его
добродетельным Петионом. Во Франции он и Камил Демулен были республиканцами
задолго до всех остальных.

Пьер Жозеф Мари Барнав родился в Гренобле, ему только-только исполнилось
тридцать; делегированный в Национальное собрание, он разом добился большой
известности и популярности, начав борьбу с Мирабо, когда слава и
популярность депутата Экса пошла на убыль. Все, кто был врагом великого
оратора, а Мирабо удостоился привилегии всякого выдающегося человека иметь в
качестве врагов все посредственности, так вот, все враги Мирабо сделались
друзьями Барнава, поддерживали его, подстрекали и возвеличивали в бурных
словесных схватках, сопровождавших последний период жизни прославленного
трибуна. Итак, это был - мы имеем в виду Барнава - молодой человек,
которому, как мы уже говорили, только-только исполнилось тридцать, но
выглядевший лет на двадцать пять, с красивыми голубыми глазами, крупным
ртом, вздернутым носом и резким голосом. Впрочем, выглядел он довольно
элегантно; задира и дуэлянт, Барнав смахивал на молодого офицера в
партикулярном платье. С виду он казался сухим, холодным и
недоброжелательным. Впрочем, на самом деле он был лучше, чем можно было
судить по внешности.

Принадлежал он к партии конституционных роялистов.

Только он стал усаживаться на переднее сиденье, как Людовик XVI произнес:

- Господа, первым делом я хочу вам заявить, что в мои намерения никогда
не входило покинуть королевство.

Барнав замер и уставился на короля.

- Это правда, государь? - спросил он. - В таком случае вот заявление,
которое спасет Францию!

И он уселся.

И тут нечто небывалое произошло между этим буржуа, выходцем из маленького
провинциального городка, и женщиной, разделяющей один из самых великих
престолов в мире.

Оба они попытались читать в сердце друг у друга - не как политические
противники, желающие обнаружить там государственные секреты, но как мужчина
и женщина, жаждущие открыть любовные тайны.

Откуда в сердце Барнава проникло чувство, которое он ощутил, после того
как в течение нескольких минут изучал Марию Антуанетту, сверля ее взглядом?

Сейчас мы объясним и извлечем на дневной свет одну из тех заметок сердца,
что принадлежат к тайным легендам истории и в дни великих судьбоносных
решений оказываются на ее весах тяжелее, чем толстый том с перечнем
официальных деяний.

Барнав претендовал во всем быть преемником и наследником Мирабо и
внутренне был убежден, что уже стал таковым, заменив великого трибуна.

Однако существовал еще один пункт.

По общему мнению - а мы знаем, что так оно и было, - Мирабо удостоился
доверия и благосклонности королевы. За той единственной беседой в замке
Сен-Клу, которой он добился для переговоров, воспоследовала целая серия
тайных аудиенций, и во время них самонадеянность Мирабо граничила с
дерзостью, а снисходительность королевы со слабостью. В ту эпоху в моде было
не только клеветать на несчастную Марию Антуанетту, но и верить в клевету.

Барнав же домогался во всем наследовать Мирабо, поэтому он рьяно стал
добиваться, чтобы его включили в число трех комиссаров, посылаемых встречать
короля.

Он добился этого и отправился в путь с уверенностью человека, знающего,
что если у него не хватит таланта заставить полюбить себя, то в любом случае
достанет силы, чтобы заставить ненавидеть.

Королеве достаточно было одного быстрого взгляда, чтобы по-женски все это
почувствовать, если не угадать.

И еще она угадала, что сейчас заботит Барнава.

За те четверть часа, что молодой депутат просидел в карете на переднем
сиденье, он неоднократно оборачивался и крайне внимательно рассматривал трех
человек, сидящих на козлах; всякий раз после такого осмотра он обращал
взгляд на королеву, и взгляд этот был угрюм и враждебен. Дело в том, что
Барнав знал: один из троих - граф де Шарни, но ему не было известно, кто