на их отъезд одни лишь жители города, а сопровождать их будет только
кавалерия.
карета вынуждена была ехать со скоростью пешехода, королева страдала от
жары, пыли, мух, толпы и угроз своим верным слугам и подданным, пришедшим
приветствовать августейшую чету; он придумал, будто получено сообщение о
новом вторжении: якобы г-н де Буйе вернулся во Францию с пятьюдесятью
тысячами австрийцев, и потому каждый человек, имеющий ружье, косу, пику и
вообще какое-нибудь оружие, обязан отправиться на бой с ними; толпа вняла
его призыву и повернула назад, дабы отразить нашествие.
настолько сильную и всеобъемлющую, что она обратилась против короля и
королевы: ведь главной виной королевы было то, что она чужеземка.
сказали .благодеянием. и ничуть не преувеличили. Она взглядом поблагодарила
Барнава.
был уже на козлах, но сидел не посередине, как вчера; он прямо-таки принудил
г-на де Мальдена поменяться местами и сел с краю, где прежде сидел верный
королевский телохранитель и где было гораздо опасней. Шарни жаждал получить
рану, чтобы она позволила ему вскрыть письмо графини, которое жгло ему
сердце.
встал на ступеньку кареты и обратился к королеве:
пожелать, и я поеду в кабриолете с господином де Латур-Мобуром или буду
сопровождать вас верхом.
оставалось ему жить не так уж долго, - за то, чтобы оно было отвергнуто.
сказал:
перебрался с материнских колен к нему.
Барнав смотрел на этот след материнского поцелуя, как смотрел, должно быть,
Тантал на свисающие над его головою плоды.
позвольте поцеловать августейшего принца, который, следуя безошибочному
инстинкту младенческого возраста, соблаговолил назвать меня своим другом.
королевы, что мальчик испуганно вскрикнул.
Барнав вложил всего себя. Возможно, и она спала ничуть не больше, чем Барнав
и Шарни; возможно, возбуждение, оживившее ее взгляд, было вызвано сжигающей
ее внутренней лихорадкой; губы ее, накрашенные красной помадой, щеки, чуть
тронутые почти незаметным слоем розовых румян, делали из нее опаснейшую
сирену, уверенную, что стоит ей пожелать, и она увлечет своих поклонников в
пучину.
около реки и принадлежал богатой торговке лесом; она не надеялась, что ей
будет оказана такая честь, но тем не менее накануне, узнав, что королевское
семейство проедет через Шато-Тьерри, послала верхом одного из своих
приказчиков, дабы предложить гг. делегатам Национального собрания, равно как
и королю с королевой, воспользоваться ее гостеприимством.
предупредительных слуг, поняли, что их ждет прием, совершенно отличный от
того, какой им был оказан вчера на дорманском постоялом дворе. Короля,
королеву, принцессу Елизавету, г-жу де Турзель и обоих детей проводили
каждого в отдельную комнату, где уже было до мелочей подготовлено все, чтобы
гости могли заняться туалетом и привести себя в порядок.
предусмотрительностью. С аристократической чуткостью были предугаданы самые
сокровенные привычки женщины; Мария Антуанетта, начавшая ценить такую
заботу, захотела повидать хозяйку, чтобы поблагодарить ее.
державшаяся с исключительной простотой. До сих пор она скромно старалась не
мозолить глаза гостям.
доме, который почтит своим присутствием королева, единственная хозяйка она!
руку, привлекла к себе, расцеловала, как лучшую подругу, и сказала:
своей безопасности, возьмите себя в руки и умерьте проявления скорби: ведь,
если кто-нибудь догадается, каковы ее причины, это может обернуться для вас
бедой. Поймите, случись с вами что, это только усугубит наши муки. Быть
может, мы еще увидимся, а пока сдерживайте свои чувства и считайте меня
своей подругой, для которой сегодняшняя встреча с вами радостна и
драгоценна.
что у Мадам Елизаветы, изнуренной усталостью, голова несколько раз упала на
грудь, настоял, чтобы принцесса заняла до приезда в Мо, где они должны были
остановиться на ночевку, его место на заднем сиденье; но Мадам Елизавета
подчинилась только после того, как король буквально приказал ей пересесть.
пальцами мог видеть грустную улыбку королевы.
что та уснула; естественно, во сне ее прелестная ангельская головка моталась
из стороны в сторону и наконец легла на плечо Петиона.
этом путешествии написать, что Мадам Елизавета, это чистейшее, как мы знаем,
существо, влюбилась в него и положила ему голову на плечо, поддавшись зову
природы.
дворцом, где некогда жил Боссюэ и где восемьдесят семь лет назад автор
"Рассуждения о всеобщей истории. завершил свой жизненный путь.
мы увидим, как он принял королевское семейство.
предстояло войти. Ни один дворец, принадлежи он монарху или князю церкви, не
выглядел столь печальным и не мог бы с большим основанием притязать на то,
чтобы предоставить приют несчастнейшей королеве, просящей впустить ее на
одну ночь под его своды. Он был совершенно не похож на Версаль:
монументальность Версаля пышна, а монументальность этого дворца - проста;
широкий наклонный подъезд, мощенный кирпичом, вел к покоям, а сами комнаты
выходили в сад, основанием для которого служили городские валы; над садом
возвышалась колокольня, вся увитая плющом, от нее аллея падубов вела к
кабинету, где красноречивый епископ Мо время от времени издавал мрачные
вопли, предвещающие падение монархий.
соответствует ее душевному настроению, оглянулась, ища, на чью руку она
могла бы опереться, чтобы осмотреть дворец.
проводником по этому старинному дворцу. Одна я не осмелюсь пройти по нему:
мне страшно - а вдруг я услышу тот громовой голос, что однажды потряс
христианский мир воплем: "Государыня умирает! Государыня мертва!".
Шарни.
объяснил Барнав.
сказала Барнаву:
только в ее мозгу.