Чтение 232–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

воспротивился такому решению, Дюмурье также не принял этой отставки.

Дюмурье стремился сохранить де Грава, потому что тот был ему предан; и он
действительно его оставил в кабинете министров; однако когда стало известно
об упомянутом нами двойном поражении, ему пришлось пожертвовать своим
военным министром.

Он отказался от его услуг, бросив, таким образом, кость якобинскому
Церберу и заставив его замолчать.

На его место он взял полковника Сервана, бывшего королевского пажеского
надзирателя, которого он предлагал королю с самого начала.

Разумеется, Дюмурье и сам не представлял, какого человека он выбрал себе
в коллеги и какой удар этот господин нанесет монархии.

Пока королева, сидя в мансарде Тюильрийского дворца, вглядывалась вдаль в
надежде увидеть долгожданных австрийцев, другая женщина выжидала в своей
скромной гостиной на улице Генего.

Одна олицетворяла контрреволюцию, другая - революцию.

Читатели, несомненно, догадались, что речь пойдет о г-же Ролан.

Именно она способствовала назначению Сервана министром, точно так же как
г-жа де Сталь покровительствовала в этом Нарбону.

Женская рука чувствуется повсюду в событиях трех ужасных годов: 91-го,
92-го, 93-го.

Серван дни напролет просиживал в гостиной г-жи Ролан; как все жирондисты,
вдохновительницей, светочем, Эгерией коих она являлась, он черпал силы в ее
неутомимой душе.

Поговаривали, что она была любовницей Сервана: она не опровергала этих
слухов и, будучи чиста перед самой собой, лишь улыбалась в ответ на клевету.

Она видела, как ее супруг возвращается домой изможденным после борьбы: он
чувствовал, что стоит на краю пропасти вместе со своим коллегой Клавьером,
однако ничего еще не было известно наверное; ему казалось, что еще можно все
поправить.

В тот вечер, когда Дюмурье пришел предложить Ролану портфель министра
внутренних дел, тот поставил свои условия.

- У меня нет ничего, кроме честного имени, - сказал он, - и я хочу, чтобы
моя работа в кабинете министров не повредила моей репутации. Пусть на всех
заседаниях совета министров присутствует секретарь и ведет протокол: таким
образом, будет понятно, изменю ли я хоть раз патриотизму и свободе.

Дюмурье согласился; он чувствовал необходимость в том, чтобы прикрыть
свое непопулярное имя жирондистским плащом. Дюмурье был из тех, кто всегда
готов наобещать с три короба, но исполнить лишь то, что было выгодно им
самим.

Итак, Дюмурье не сдержал своего обещания, а Ролан тщетно требовал
секретаря.

Не добившись тайного архива, Ролан решил прибегнуть к помощи газет.

Он основал газету "Термометр"; однако он и сам отлично понимал, что
бывают такие заседания совета, когда огласка равносильна предательству
родины.

Назначение Сервана было ему на руку.

Но этого оказалось недостаточно: будучи нейтрализован генералом Дюмурье,
совет бездействовал.

Законодательное собрание только что нанесло удар - оно распустило
конституционную гвардию и арестовало Бриссака.

Вечером 29 мая Ролан возвратился домой вместе с Серваном и принес эту
новость.

- Что сделали с распущенной гвардией? - поинтересовалась г-жа Ролан.

- Ничего.

- Так солдаты предоставлены самим себе?

- Да; их лишь обязали сдать синюю униформу.

- Они завтра же наденут красные мундиры и превратятся в швейцарцев.

И действительно, на следующий день парижские улицы пестрели мундирами
швейцарских гвардейцев.

Распущенная гвардия сменила форму, только и всего.

Солдаты оставались там же, в Париже, протягивая руки к иноземным
державам, приглашая их поспешить, приготовившись распахнуть перед ними все
двери.

Ни Ролан, ни Серван не видели способа, как помочь этой беде.

Госпожа Ролан взяла лист бумаги, вложила Сервану в руки перо и приказала:

- Пишите! "Предлагаю по случаю празднования Четырнадцатого июля разбить в
Париже лагерь для двадцати тысяч добровольцев..."

Не дописав фразы, Серван выронил перо.

- Король ни за что не пойдет на это! - заметил он.

- Стало быть, надо обратиться с этим предложением не к королю, а к
Собранию; значит, вы должны потребовать этой меры не как министр, а как
честный гражданин.

- О, вы правы! - воскликнул Серван. - Благодаря этой бумаге, а также
декрету о священнослужителях король у нас в руках.

- Теперь вы понимаете, не так ли? Духовенство - это контрреволюция и в
лоне семьи и в обществе; священники заставили прибавить к "Credo" <"Верую"
(лат.).>: "А те, кто заплатит подать, будут прокляты!" Пятьдесят
присягнувших священников были перерезаны, их дома разграблены, их поля вот
уже полгода как опустошены; пускай Собрание срочно составит декрет против
священников-бунтовщиков. Дописывайте ваше предложение, Серван, а Ролан
подготовит текст декрета.

Серван закончил фразу.

Ролан тем временем писал:

"Депортация мятежного священника должна быть произведена в течение
месяца, в том случае, если требование будет выдвинуто двадцатью усердными
гражданами, поддержано жителями округа, утверждено властями; депортируемому
будет выплачиваться три ливра в день в качестве подорожных вплоть до
границы".

Серван прочитал свое предложение о лагере для двадцати тысяч
добровольцев.

Ролан зачитал свой проект декрета о депортации священников.

В этом и состояло дело.

Будет ли король действовать в открытую? Пойдет ли он на предательство?

Если король искренне поддерживает конституцию, он санкционирует оба
декрета.

Ежели король предает нацию, он наложит вето.

- Я подпишу предложение о лагере как простой гражданин, - сообщил Серван.

- А Верньо выступит с предложением о принятии декрета о священниках, - в
один голос заявили муж и жена.

На следующий день Серван отправил свое требование в Собрание.

Верньо положил декрет в карман и пообещал вытащить его на свет, когда
придет время.

Вечером того же дня Серван, как обычно, явился в Собрание.

О его предложении все уже звали: Ролан и Клавьер его поддерживали;
Дюмурье, Лакост и Дюрантон были против.

- Идите, идите сюда, сударь! - вскричал Дюмурье. - Объясните свое
поведение!

- Кому я должен давать объяснения? - не понял Серван.

- Королю! Нации! Мне! Серван улыбнулся.

- Сударь! - продолжал Дюмурье. - Вы сделали нынче серьезный шаг.

- Да, я знаю, - кивнул Серван, - чрезвычайно серьезный!

- Может быть, вы получили соответствующее приказание короля?

- Признаться, нет, сударь.

- Значит, вы посоветовались со своими коллегами?

- Не более, чем с королем.

- Почему же вы поступили таким образом?

- Потому что я имею на это право как частное лицо, как гражданин.

- Значит ли это, что вы, как частное лицо, пользуясь правом гражданина,
решились представить это подстрекательское предложение?

- Да - Отчего же вы прибавили к своей подписи свое звание военного
министра?

- Я хотел дать понять Собранию, что как министр я готов поддержать то,
чего требую как гражданин.

- Сударь! Так мог поступить лишь плохой гражданин и плохой министр!

- Сударь! - отвечал Серван. - Позвольте мне самому судить о том, что
хорошо и что плохо, это дело моей совести; если бы я выбирал судью в столь
щекотливом вопросе, я позаботился бы о том, чтобы его не звали Дюмурье.

Дюмурье побледнел и сделал шаг по направлению к Сервану, Тот схватился за
эфес шпаги, Дюмурье - тоже.

В это мгновение в зале появился король.

Он еще ничего не знал о предложении Сервана.

Присутствовавшие замерли.

На следующий день в Собрании обсуждался декрет о сосредоточении в Париже
двадцати тысяч федератов.

Короля потрясла эта новость.

Он вызвал Дюмурье.

- Вы - мой верный слуга, сударь, - сказал он ему, - и я знаю, как вы
защищали монархию, выступая против этого ничтожества Сервана.

- Я благодарю ваше величество, - отозвался Дюмурье.

Помолчав, он продолжал:

- Известно ли королю, что декрет принят?

- Нет, - отвечал король, - однако это не имеет значения: я решил на этот
случай использовать свое право вето.

Дюмурье покачал головой.

- Вы со мной не согласны, сударь? - удивился король.

- Государь! - отвечал Дюмурье. - Вы не можете противостоять этой силе, вы
подвергаетесь нападкам и вызываете подозрение у подавляющего большинства
населения, против вас направлены злобные выпады якобинцев, тонкая политика