спать.
понял, что настало время поговорить по душам с Бийо. Он сделал Бийо знак
следовать за ним.
его груди, приложил ухо к телу в нескольких местах; потом, убедившись, что
дыхание его ничем не стеснено, он устроился в кресле рядом с постелью
мальчика; несмотря на довольно сильную лихорадку, тот вскоре заснул.
должно быть, испытывает сильное беспокойство; он кликнул камердинера и
приказал ему немедленно отправляться на ближайшую почту, дабы Андре как
можно раньше получила его письмо; в нем было сказано следующее:
Жильбер приметил выражение печали.
ведь я был вам нужен, вам и родине; однако пока я оставался в Париже, дома
дела пошли плохо.
отношениях с Изидором. Нет, благородное сердце бравого командующего
Национальной гвардией Арамона было не способно на предательство. Он лишь
сообщил Бийо, что урожай в этом году плох, что рожь не уродилась, что
пшеницу побило градом, что амбары заполнены только на треть и что он нашел
Катрин без чувств на дороге из Виллер-Котре в Писле.
едва не лишился чувств, узнав об обмороке Катрин.
Катрин, не сомлеет на большой дороге без всякой причины.
Бийо не раз покачал головой со словами:
душе Бийо, когда тот посвятил его в новости, принесенные Питу.
дела, - молвил доктор, - но не забывайте, что во имя родины я в случае
необходимости могу вас вызвать.
двенадцать часов я буду в Париже.
было вне опасности; пожав изящную маленькую руку Жильбера обеими своими
огромными лапами, Бийо отправился на ферму, он думал, что оставляет ее на
неделю, а пробыл в отсутствии три месяца.
пять луидоров, предназначавшихся на обмундирование и вооружение Национальной
гвардии Арамона. Себастьен остался у отца.
Глава 16
ПЕРЕМИРИЕ
снова возьмем читателя за руку и приведем его во дворец Тюильри, который
станет отныне главным местом грядущих трагических событий, О Тюильри!
Роковое наследство, завещанное королевой Варфоломеевской ночи, иностранкой
Екатериной Медичи своим потомкам и преемникам; чарующий дворец, влекущий к
себе для того, чтобы поглотить... Что же за непреодолимое влечение в твоем
зияющем портике, заглатывающем коронованных безумцев, жаждущих королевского
сана и считающих себя истинными помазанниками лишь тогда, когда они проведут
хоть одну ночь под твоими цареубийственными лепными потолками? А ты
выплевываешь их одного за другим, и вот, этот - обезглавленный труп, а тот -
изгнанник, лишенный короны...
заключено какое-то страшное колдовство; под твоим порогом, должно быть,
таится некая смертоносная сила. Вспомни последних королей, которых довелось
тебе принимать в своих стенах, и скажи, что ты с ними сделал! Из пяти
венценосных особ лишь одной ты позволил мирно уйти к праотцам, с четырьмя же
другими королями, которых требует у тебя история, ты расправился по-своему:
одного отправил на эшафот, трех других - в изгнание!
пренебрегая опасностью, занять место королей; посланцы народа решили сесть
там, где раньше сидели избранники монарха. С этой минуты у них закружились
головы, с этой минуты Национальное собрание стало распадаться само собой:
одни сложили головы на эшафоте, другие канули в бездну изгнания; странным
образом оказались похожи судьбы Людовика XVI и Робеспьера, Колло д'Эрбуа и
Наполеона, Билло-Варенна и Карла X, Вадье и Луи-Филиппа.
порог и войти туда, куда входили Людовик XVI, Наполеон, Карл Х и Луи-Филипп,
ибо рано или поздно выйти придется через ту же дверь, что и они!..
возгласы толпы, и твой двойной балкон видел, как один за другим они с
улыбкой выходили навстречу приветствиям, веря в пожелания и обещания толпы;
однако, едва усевшись под царственными сводами, каждый из них действовал
ради самого себя, вместо того, чтобы порадеть о народе; и наступал день,
когда народ замечал это и выставлял его за дверь, как неверного
управляющего, или наказывал, как неблагодарного господина.
взволнованную толпу, радовавшуюся возвращению своего короля и жаждавшую его
лицезреть после страшного шумного шествия 6 октября по колено в грязи и
крови.
власти, а народ все это время ждал на улице, искал его глазами, выслеживал в
окнах; если кому-нибудь из зрителей казалось, что он заметил короля, он
издавал радостный крик и показывал на него соседу со словами:
балконе; толпа приветствовала его криками "браво" и аплодисментами.
его не только восторженными возгласами и рукоплесканиями, но и слезами
радости Ее высочество Елизавета, юная, благочестивая, простодушная, указывая
брату на толпившихся перед дворцом людей, говорила:
распахнуть окна и села ужинать.
рукоплескали и приветственно махали руками; женщины ставили детей на
подоконники и приказывали непорочным существам посылать великосветской даме
поцелуи и говорить ей, какая она красивая.
маленькими потными ручонками не переставая посылали ей бесконечные поцелуи.
придворных, от советников. Колдовство, державшее королевскую семью вдали от
столицы в плену, в этом искусственном мире, зовущемся Версалем, в окружении
статуй и подстриженных тисов, рухнуло. Слава Богу, король возвращен к
настоящей жизни, к людям. Идите к нам, государь, идите к нам! До нынешнего
вечера вам предоставлялась возможность лишь совершать зло; сегодня,
вернувшись к нам, к своему народу, вы вольны делать добро!" Нередко
случается так, что не только целые народы, но и отдельные люди ошибаются на
свой счет, плохо представляя себе, какими они будут в ближайшее время. Ужас,
пережитый королем 5 и 6 октября, толпа словно пыталась искупить не только
сердечным приемом, но и искренней симпатией и проявлением интереса. Крики в
кромешной темноте, пробуждение среди ночи, факелы, горевшие во дворе и
бросавшие зловещие отблески на высокие стены Версаля, - все это не могло не
поразить воображения честных людей. Члены Национального собрания не на шутку
перепугались, причем не столько за свою собственную жизнь, сколько за судьбу
короля. Тогда они еще полагали, что полностью зависят от короля; однако не
пройдет и полгода, как они почувствуют, что, напротив, король зависит от
них. Сто пятьдесят членов Национального собрания на всякий случай обзавелись
паспортами, Мунье и Лалли - сын Лалли, казненного на Гревской площади, -
спаслись бегством.
Париж роялистами.
Лафайет, человек исключительной порядочности, но весьма ограниченный,
презирал Мирабо и не понимал, насколько тот гениален.
во дворе в надвинутой на глаза шляпе с тросточкой в руках: он подбивал толпу
на разграбление дворца в надежде, что грабеж приведет к убийству короля.
Орлеанскому и предложил ему покинуть Париж. Герцог спорил, сопротивлялся, не
уступал; однако Лафайет представлял истинную власть, и ему пришлось
подчиниться.
тот.
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Афанасьев Роман