провинции, за проклятие заграницы, человек этот, вне всякого сомнения,
обладал силой!
Дюмурье, а стало быть, и армия тоже находились в его подчинения.
радости; она расценивалась гораздо выше, чем на самом деле того заслуживала.
и стала вести себя крайне вызывающе; во всех клубах только и разговоров
было, что о битвах да сражениях.
рукам и ногам или, во всяком случае, не отброшен по другую сторону Рейна?"
пруссакам!"
неблагодарность.
Вальми, но не смог их взять, только и всего; и та и другая армии сохранили
свой лагерь; французы, с самого начала кампании откатывавшиеся назад,
преследуемые паникой, поражениями, превратностями судьбы, на сей раз сумели
удержаться, и только. Что касается потерь, то с обеих сторон они были
приблизительно равны.
жаждали победы; но именно с таким сообщением Дюмурье отправил к Дантону
Вестермана. Победа над пруссаками была столь незначительной, а отступили они
так недалеко, что спустя двенадцать дней после сражения при Вальми они где
стояли, там и продолжали стоять.
ежели пруссаки обратятся к нему с предложениями. На его запрос было получено
два ответа: один - из министерства, сухой, официальный, продиктованный
воодушевлением от победы; другой, умный и обдуманный, был от Дантона.
освободил французскую территорию".
ценой".
прусского короля: почти в одно время с тем, как в Париж пришла новость о
победе при Вальми, прусский король получил известие о свержении королевской
власти и провозглашении Республики. Прусский король был взбешен.
Французского и не имевшего до той поры другого результата, кроме событий 10
августа, а также 2 и 21 сентября, то есть пленения короля, резни
аристократов и свержения монархии, вызвали у Фридриха-Вильгельма приступ
мрачной ненависти; он хотел сражения любой ценой и отдал 29 сентября приказ
начать военные действия.
Республики, было еще далеко.
осмотрительным, когда доходило до дела; герцог Брауншвейгский в конечном
счете был еще в меньшей степени англичанином, нежели немцем: он женился на
сестре английской королевы; и из Лондона он получал не меньше советов,
нежели из Берлина. Если Англия решит драться, он будет сражаться обеими
руками: одной рукой - за Пруссию, другой - за Англию; но если англичане, его
хозяева, не станут вынимать шпаги из ножен, он был готов вложить в ножны и
свою шпагу.
Голландии, отказывавшихся присоединиться к коалиции. Кроме того, Кюстин шел
на Рейн, угрожая Кобленцу; а в случае взятия Кобленца путь в Пруссию
Фридриху-Вильгельму будет отрезан.
вышеупомянутое! Случилось так, что у этого прусского короля была любовница,
графиня де Лихтенау. Она вместе со всеми последовала за армией - как Гете,
который набрасывал в фургоне его величества первые сцены своего "Фауста";
она рассчитывала на восхитительную военную прогулку: она хотела видеть
Париж.
опасностях, грозивших ее августейшему любовнику. Красавица графиня более
всего боялась двух вещей: ядер французов и улыбок француженок; она строчила
письмо за письмом, и постскриптумы в этих письмах, то есть самое
сокровенное, о чем думала писавшая их, состояли всего из одного слова:
"Вернись!"
бросить в беде Людовика XVI. Все эти соображения влияли на него по-своему;
однако двумя наиболее внушительными были слезы любовницы и опасность,
грозившая Кобленцу.
поспешил передать ему через Вестермана все приказы коммуны,
свидетельствовавшие о ааботливом уходе за, узником. Прусский король был этим
удовлетворен: как видят читатели, его нельзя обвинить в несговорчивости! Его
друзья уверяют, что, прежде чем удалиться, он заставил Дюмурье и Дантона
дать ему слово спасти королю жизнь; однако не существует никаких
доказательств этого утверждения.
еще одну милю.
территории.
попробовать загнать кабана, напустив на него своих собак, люди Дантона их
удерживали.
революцией.
Дюмурье одержал победу в сражении при Вальми; 21-го была провозглашена
Республика.
Францию сделать еще один шаг в Революции.
невидимой: три года она продвигалась вслепую; как это часто случается в
жизни, шагая все вперед и вперед, она начинала постепенно различать
очертания вещей, которые до этого сливались в сплошную массу.
ненависти, разрушения и мести брали верх над возвышенными идеями отдельных
личностей; когда Дантон, взявший на себя вину за кровавые сентябрьские
события, обвинялся в чрезмерной снисходительности, трудно было себе
представить, что идея может стать выше действия; и чего не могли понять
члены Конвента или понимали лишь некоторые из них: одни - ясно, другие -
инстинктивно, - так это то, что надо судить монархию, а не короля.
до единого; она представлялась позолоченным идолом, подобным гробам
повапленным, о которых говорит Христос, гробам, прогнившим изнутри и кишащим
червями. Король же - совсем другое; король был заурядным в дни своего
процветания; однако несчастье его очистило, а неволя возвысила; его
чувствительность обострилась благодаря невзгодам; и даже королева приобрела
некоторое обаяние: то ли что-то в ней изменилось, то ли ее обуяло раскаяние,
но узница Тампля научилась ежели не любить - ее несчастное разбитое сердце
растеряло, должно быть, любовь, как лопнувший сосуд, из которого по капле
вытекает жидкость! - то по крайней мере чтить короля - помазанника Божия,
принца крови, человека, материальные желания и вульгарные инстинкты которого
так часто заставляли ее раньше краснеть.
подметала комнату недомогавшего дофина.
прошептал:
кто-нибудь из Вены видел сейчас, чем вы занимаетесь!.. Кто бы мог подумать,
что, соединив свою судьбу с моей, вы будете вынуждены столь низко пасть?
честь быть супругой самого достойного и гонимого из всех людей?
могла она предположить, что в ту минуту ее слышит бедный камердинер,
последовавший за королем, подобравший эти слова будто черные жемчужины, и
сохранивший их, чтобы сделать из них венец не для короля, но для осужденного
на смерть!
неимением ножниц своими жемчужными зубками нитку, которой она чинила
королеве платье.
Браун Дэн
Шилова Юлия
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Пехов Алексей