Чтение 312–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

- Господин де Мальзерб! Вот уже два дня, как я пытаюсь найти в своем
правлении нечто такое, что могло бы вызвать хоть малейший упрек моих
подданных; так вот могу вам поклясться со всею искренностью, как человек,
который скоро предстанет пред Господом, что я всегда желал своему народу
счастья и никогда даже не помышлял ни о чем ином.

Эта сцена происходила в присутствии Клери, заливавшегося горючими
слезами; королю стало его жаль: он увел г-на де Мальзерба в свой кабинет и
заперся там вместе с ним; спустя час он вышел, еще раз обнял своего
защитника и уговорил его прийти вечером.

- Этот славный старик взволновал меня до глубины души, - вернувшись в
комнату, признался он Клери. - А что с вами?

Он спросил так потому, что Клери дрожал всем телом с той самой минуты,
как г-н де Мальзерб, которого он встретил в передней, шепнул ему, что король
приговорен к смертной казни.

Тогда Клери, желая, по возможности, отвлечься от охватившего его
волнения, принялся готовить все необходимое для бритья короля.

Людовик XVI сам стал взбивать пену, а Клери стоял перед ним с тазиком в
руках.

Вдруг король сильно побледнел, а губы и уши его побелели. Опасаясь, как
бы ему не стало плохо, Клери отодвинул тазик и хотел было его поддержать, но
король сам взял его за руки, со словами:

- Ну, ну, мужайтесь!

И он принялся спокойно бриться.

Было около двух часов, когда явились члены исполнительного совета, чтобы
прочитать узнику постановление.

Возглавляли совет министр юстиции Гара, министр иностранных дел Лебрен,
секретарь совета Грувель, председатель и генеральный прокурор парижского
муниципалитета, мэр и прокурор коммуны, председатель и общественный
обвинитель уголовного трибунала.

Сантер вышел вперед.

- Доложите о членах исполнительного совета! - приказал он Клери.

Клери собрался было исполнить приказание, но король, заслышав топот, не
дал ему войти с докладом: дверь распахнулась, и он появился в коридоре.

Тогда Гара, не снимая шляпы, заговорил первым. Он сказал:

- Людовик! По поручению Конвента временный исполнительный совет
познакомит вас с декретами от пятнадцатого, шестнадцатого, семнадцатого,
девятнадцатого и двадцатого января; сейчас их прочитает секретарь совета.

Грувель развернул лист бумаги и дрожащим голосом стал читать:

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ

"Национальный Конвент объявляет Людовика Капета, последнего короля
французов, виновным в заговоре против свободы нации и в покушении на
безопасность государства".

СТАТЬЯ ВТОРАЯ

"Национальный Конвент приговаривает Людовика Капета к смертной казни".

СТАТЬЯ ТРЕТЬЯ

"Национальный Конвент объявляет недействительным документ Людовика
Капета, представленный собранию его защитниками и понятый как апелляция к
народу на приговор, вынесенный против него национальным Конвентом".

СТАТЬЯ ЧЕТВЕРТАЯ

"Временный исполнительный комитет обязан довести настоящий декрет до
сведения Людовика Капета на следующий день, а также принять необходимые меры
по его охране и безопасности, чтобы обеспечить исполнение декрета в двадцать
четыре часа со времени его оглашения, и дать отчет Национальному конвенту
немедленно после приведения приговора в исполнение".

Во время чтения лицо короля оставалось совершенно спокойным; на нем ясно
отразились только два выражения: при словах "виновен в заговоре" на губах
короля мелькнула презрительная усмешка; при словах "приговаривается к
смертной казни" приговоренный поднял глаза к небу, словно обращаясь к самому
Богу.

Когда чтение было окончено, король шагнул к Грувелю, взял у него из рук
декрет, сложил его, спрятал в бумажник, достал оттуда другой документ и
протянул его министру Гара с такими словами:

- Господин министр юстиции! Прошу вас теперь же передать это письмо в
Национальный конвент.

Министр замер в нерешительности: тогда король продолжил:

- Сейчас я вам его прочитаю.

В отличие от Грувеля он стал читать спокойно, невозмутимо:

"Прошу предоставить мне трехдневный срок, в который я мог бы
приготовиться к встрече с Господом; прошу с этой целью разрешить мне
свободные свидания с лицом, на которое я укажу комиссарам коммуны; прошу
также, чтобы этому лицу были обеспечены спокойствие и уверенность в том, что
его не будут преследовать за акт милосердия, который он исполнит по
отношению ко мне.

Я прошу освободить меня от постоянного наблюдения, установленного общим
советом в последние дни.

Я прошу в этот срок дать мне возможность увидеться с моей семьей, когда я
этого захочу и без свидетелей; я бы желал, чтобы Национальный конвент теперь
же позаботился о судьбе моей семьи и позволил ей свободно выехать, куда она
сама сочтет возможным удалиться.

Я поручаю милосердию нации всех тех, кто был ко мне привязан: среди них
немало таких, кто лишился своего состояния и теперь, не имея жалованья,
возможно, находится в стесненных обстоятельствах; среди тех, кто получал
пенсион, немало стариков, женщин и детей, которые не имеют других средств к
существованию.

Составлено в башне Тампль 20 января 1793 года.

Людовик".

Гара принял письмо.

- Сударь! Это письмо будет немедленно передано в Конвент, - пообещал он.

Король снова раскрыл бумажник и достал оттуда Другой небольшой листок.

- Ежели Конвент удовлетворит мою просьбу относительно лица, к услугам
которого я хотел бы прибегнуть, - проговорил король, - вот его адрес.

На листке рукой принцессы Елизаветы в самом деле был написан адрес:

"Господин Эджворт де Фирмонт, дом № 483, улица Бак".

Королю нечего было прибавить; он отступил на шаг, как в ту пору, когда он
тем самым давал понять, что аудиенция окончена.

Министры и сопровождавшие их лица вышли.

- Клери! - обратился король к камердинеру, который, чувствуя, что ноги
отказываются ему подчиняться, привалился к стене. - Клери, подите узнать,
готов ли обед.

Клери отправился в столовую, где застал двух членов муниципалитета; те
прочитали ему приказ, который запрещал королю пользоваться ножами и вилками.
Только один нож предполагалось доверить Клери, чтобы он мог разрезать своему
господину хлеб и мясо в присутствии двух комиссаров.

Приказ был еще раз прочитан королю, потому что Клери наотрез отказался
сообщить ему о принятой мере предосторожности.

Король разломил хлеб руками, а мясо - ложкой; вопреки своей привычке он
съел совсем немного: обед продолжался всего несколько минут.

В шесть часов доложили о приходе министра юстиции.

Король поднялся ему навстречу.

- Сударь! - молвил Гара. - Я отнес ваше письмо в Конвент, и мне поручено
передать вам следующее:

"Людовик волен вызвать служителя церкви по своему усмотрению, а также
увидеться со своими близкими свободно и без свидетелей.

Нация, будучи великой и справедливой, позаботится о судьбе его семьи.

Кредиторам королевского дома будут возмещены убытки по всей
справедливости.

Национальный конвент готов удовлетворить просьбу об отсрочке".

Король кивнул, и министр удалился.

- Гражданин министр! - обратились к Гара дежурные члены муниципалитета. -
Как же Людовик сможет увидеться со своей семьей?

- Да наедине! - отозвался Гара.

- Это невозможно! Согласно приказу коммуны мы не должны спускать с него
глаз ни днем ни ночью.

Дело и впрямь запутывалось; тогда ко всеобщему удовольствию было решено,
что король примет членов своей семьи в столовой таким образом, чтобы его
было видно через дверной витраж, а дверь будет заперта, чтобы ничего не было
слышно.

Тем временем король приказал Клери:

- Посмотрите, не ушел ли еще министр, и пригласите его ко мне.

Спустя минуту вошел министр.

- Сударь! - молвил король. - Я забыл вас спросить, застали ли дома
господина Эджворта де Фирмонта и когда я смогу с ним увидеться.

- Я привез его в своей карете, - отвечал Гара. - Он ожидает в зале
заседаний и сейчас будет у вас.

И действительно, в ту минуту, как министр юстиции произносил эти слова,