Чтение 45–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

кабачке напротив, выходит на улицу и спьяну вторит старухе.

На их крики с воем стекается народ, все спрашивают друг у друга, что
произошло, и, узнав, в чем дело, подхватывают обвинение, набиваются в лавку
к булочнику, сметают четырех человек охраны, приставленной полицией, как у
всех булочных, разбегаются по лавке и помимо двух черствых булок,
оставленных старухой, обнаруживают еще десять дюжин свежих булочек,
оставленных для депутатов, заседающих в сотне шагов от булочной.

С этой минуты несчастный обречен; теперь не один, а сто, двести, тысяча
голосов подхватывают:

- Спекулянт!

А толпа вторит: "На фонарь его!" В это время доктор, навещавший сына у
аббата Берардье в коллеже Людовика Великого, слышит шум. Он видит, что толпа
требует смерти какого-то человека, и бросается ему на помощь.

Франсуа в нескольких словах рассказал ему о случившемся; он понял, что
булочник невиновен, и попытался его защитить.

Тогда толпа подхватывает и несчастную жертву, и ее защитника, предавая
анафеме их обоих, и уже готова их растерзать.

В это время посланный королевой Вебер добрался до площади Собора
Парижской Богоматери; он узнал Жильбера.

Мы уже видели, что вскоре после того, как Вебер ушел, из участка прибыли
офицеры и повели несчастного булочника в Ратушу.

Обвиняемый, гвардейцы из участка, раздраженная чернь - все толпой
ввалились в здание Ратуши, а площадь перед Ратушей в одно мгновение затопили
безработные ремесленники, голодные нищие, всегда готовые примкнуть к любому
восстанию и отомстить за все свои беды кому угодно, кого обвиняли в
причастности к общей беде.

Едва несчастный Франсуа скрылся в распахнувшихся дверях Ратуши, как толпа
взревела с новой силой.

Всем собравшимся на площади людям казалось, что они выпустили из рук свою
жертву.

Отвратительные личности шныряли в толпе и вполголоса подстрекали:

- Это платный спекулянт двора! Вот почему его хотят спасти.

И эти слова: "Спекулянт! Спекулянт!" пошли гулять по рядам оголодавшей
черни, разжигая, подобно фитилю, ненависть и злобу.

К несчастью, был еще очень ранний час, и ни один из тех, кто имел власть
над толпой: ни Байи, ни Лафайет - не могли предотвратить надвигавшейся
грозы.

Обвиняемый все не возвращался, и тогда крики переросли в улюлюкания, а
угрозы - в оглушительные завывания.

Люди, о которых мы сказали, просочились в двери, стали карабкаться по
лестницам и ворвались в зал, где под защитой Жильбера находился несчастный
булочник.

Тем временем на шум сбежались соседи Франсуа и стали рассказывать, что с
самого начала революции он работал не покладая рук, что он выпекал в день до
десяти партий хлеба; что когда у его собратьев кончалась мука, он всегда
готов был с ними поделиться; что он, желая поскорее обслужить своих
покупателей, использовал печь соседнего с ним кондитера, в которой сушил
дрова.

Оказалось, что этот человек заслуживает не наказания, а награды.

Облако на площади, на лестницах, в зале продолжали кричать: "Спекулянт!"
и требовать смерти виновному.

Вдруг неведомая сила врывается в зал, разбивает кольцо гвардейцев,
охранявших Франсуа, и вырывает булочника из рук его защитников. Жильбер,
отброшенный в сторону и оказавшийся рядом с импровизированным трибуналом,
видит, как два десятка рук тянутся к Франсуа... хватают его; обвиняемый
зовет на помощь, умоляюще протягивает руки, но тщетно... Жильбер делает
отчаянное усилие, пытаясь к нему пробиться, но, увы! брешь, через которую
выволакивают несчастного, уже закрылась! Словно пловец, попавший в
водоворот, он отбивался кулаками... А в глазах его застыло отчаяние! А в
горле застрял стон! И вот его накрыла волна... Его поглотила бездна!

Теперь спасти его было невозможно.

Он катился по лестнице и на каждой ступени получал по удару. Когда его
выволокли на крыльцо, тело его представляло собою сплошную огромную рану.

Теперь он просит не жизни, но смерти!..

Где же пряталась в те времена смерть, если она была готова прибежать к
человеку по первому зову?

В одну секунду несчастному Франсуа оторвали голову и надели ее на пику.

Услыхав долетавшие с улицы крики, бунтовщики, остававшиеся в зале и на
лестнице, устремляются вон. Надо же досмотреть спектакль!

Ах, до чего интересно: голова, надетая на острие копья! Такое зрелище
видели в последний раз шестого октября, а нынче уже двадцать первое!

- Ах, Бийо, Бийо! - прошептал Жильбер, бросаясь вон из залы. - Как
хорошо, что ты уехал из Парижа и не видишь всего этого ужаса!

Он пересек Гревскую площадь, идя вдоль Сены, оставив позади и эту пику, и
эту окровавленную голову, и воющую толпу, двинувшуюся через мост Нотр-Дам.
Едва дойдя до середины набережной Пелетье, он почувствовал, как кто-то
дотронулся до его руки.

Он поднял голову, вскрикнул, хотел остановиться и заговорить; однако
человек сунул ему в руку записку, прижал палец к губам и пошел.

Человек этот, несомненно, хотел остаться незамеченным; однако какая-то
торговка при виде его захлопала в ладоши и закричала:

- Это наш дорогой Мирабо!

- Да здравствует Мирабо! - сейчас же подхватила сотня голосов. - Да
здравствует народный заступник! Да здравствует оратор-патриот!

И последние ряды тех, кто следовал за головой несчастного Франсуа,
заслышав эти крики, развернулись и бросились за Мирабо; когда он дошел до
аббатства, толпа за его спиной была уже необъятной.

Это в самом деле был Мирабо. По пути на заседание Национального собрания
он встретил Жильбера и передал ему записку, которую он перед тем написал за
стойкой в лавке виноторговца. В записке он предлагал свои услуги.

Глава 26

ВЫГОДА, КОТОРУЮ МОЖНО ИЗВЛЕЧЬ ИЗ ОТОРВАННОЙ ГОЛОВЫ

Жильбер торопливо пробежал глазами записку Мирабо, потом еще раз
внимательно ее перечитал, положил в карман куртки и, подозвав фиакр,
приказал отвезти его в Тюильри.

Когда он туда прибыл, он обнаружил, что все ворота заперты, а стража
усилена по приказу генерала де Лафайета: узнав, что в Париже начались
беспорядки, тот прежде всего позаботился о безопасности короля и королевы, а
затем отправился к месту предполагаемых волнений.

Жильбера узнал привратник с улицы Эшель и пропустил во дворец.

Едва увидев Жильбера, г-жа Кампан, получившая приказание королевы, пошла
ему навстречу и немедленно проводила к ее величеству. Вебер по приказанию
королевы снова отправился узнать, что происходит.

При виде Жильбера королева вскрикнула.

Сюртук и жабо доктора были в некоторых местах порваны во время борьбы,
которую ему пришлось выдержать, отстаивая несчастного Франсуа; рубашка его
была испачкана кровью.

- Ваше величество! Прошу меня простить за то, что я явился к вам в таком
виде; но я и так против воли задержался и не хотел заставлять себя ждать еще
дольше.

- А что с этим несчастным, господин Жильбер?

- Мертв, ваше величество! Он был убит, растерзан в клочья - В чем же его
вина?

- Он невиновен, ваше величество.

- Ах, сударь, вот плоды вашей революции! Перевешав знатных господ,
чиновников, гвардейцев, они взялись друг за друга; неужели нет никакой
возможности наказать убийц?

- Мы постараемся это сделать, ваше величество; но лучше было бы
предупредить новые убийства, нежели наказывать убийц.

- Как же этого добиться, Боже мой?! И король и я только этого и желаем.

- Ваше величество! Все эти несчастья происходят от глубокого недоверия
народа к представителям власти: поставьте во главе правительства людей,
пользующихся доверием народа, и ничего подобного никогда не повторится.

- А-а, да, да! Господина де Мирабо и господина де Лафайета, не так ли?

- Я думал, что королева послала за мной, чтобы сообщить, что она добилась
от короля согласия на предложенную мною комбинацию.

- Прежде всего, доктор, вы впадаете в серьезное заблуждение, что,
впрочем, происходит не с вами одним, - молвила королева. - Вы думаете, что я
имею влияние на короля? Вы полагаете, что король следует моим советам?
Ошибаетесь: если кто и имеет на короля влияние, так это ее высочество
Елизавета, а не я; а доказательством этому служит то обстоятельство, что еще
вчера он отправил с поручением одного из моих людей, графа де Шарни, а я
даже не знаю, ни куда, ни с какой целью он поехал.

- Однако если бы королева соблаговолила преодолеть свое отвращение к
господину де Мирабо, я ручаюсь, что король согласился бы сделать то, что я
предлагаю.

- Уж не собираетесь ли вы, господин Жильбер, уверить меня в том, - с
живостью заметила королева, - что мое отвращение не имеет оснований?

- В политике, ваше величество, не должно быть ни симпатий, ни антипатий;
она должна опираться либо на принципы, либо на выгодные комбинации, и я
должен заметить вашему величеству, что, к стыду человечества, выгодные
комбинации несравненно надежнее отношений, основанных на соблюдении
принципов.

- Доктор! Неужто вы всерьез полагаете, что я должна довериться человеку,
которому мы обязаны событиями пятого и шестого октября, и заключить договор
с оратором, который публично оскорблял меня с трибуны?

- Ваше величество! Поверьте, что господин де Мирабо не виноват в том, что