Чтение 3–й страницы книги ~Двадцать лет спустя~

- Вы сказали, что вчетвером справитесь с сотней бездельников; так как
мы можем встретить их две сотни, возьмите восьмерых.

- Как прикажете.

- Идите, я следую за вами. Или пег, постойте, лучше пройдем здесь.
Бернуин, посвети нам.

Слуга взял свечу, а кардинал взял со стола маленький вырезной ключ,
и, выйдя по потайной лестнице, они через минуту очутились во дворе Па-
ле-Рояля.

НОЧНОЙ ДОЗОР

Десять минут спустя маленький отряд выехал на улицу Добрых Ребят,
обогнув театр, построенный кардиналом Ришелье для первого представления
"Мирам"; теперь здесь, по воле кардинала Мазарини, предпочитавшего лите-
ратуре музыку, шли первые во Франции оперные спектакли.

Все в городе свидетельствовало о народном волнении. Многочисленные
толпы двигались по улицам, и, вопреки тому, что говорил д'Артаньян, люди
останавливались и смотрели на солдат дерзко и с угрозой. По всему видно
было, что у горожан обычное добродушие сменилось более воинственным
настроением. Время от времени со стороны рынка доносился гул голосов. На
улице Сен-Дени стреляли из ружей, и по временам где-то внезапно и неиз-
вестно для чего, единственно по прихоти толпы, начинали бить в колокол.

Д'Артаньян ехал с беззаботностью человека, для которого такие пустяки
ничего не значат. Если толпа загораживала дорогу, он направлял на нее
своего коня, даже не крикнув "берегись!"; и, как бы понимая, с каким че-
ловеком она имеет дело, толпа расступалась и давала всадникам дорогу.
Кардинал завидовал этому спокойствию; и хотя оно объяснялось, по его
мнению, только привычкой к опасностям, он чувствовал к офицеру, под на-
чальством которого вдруг очутился, то невольное уважение, в котором бла-
горазумие не может отказать беспечной смелости.

Когда они приблизились к посту у заставы Сержантов, их окликнул часо-
вой:

- Кто идет?

Д'Артаньян отозвался и, спросив у кардинала пароль, подъехал к карау-
лу. Пароль был: Людовик и Рокруа.

После обмена условными словами д'Артаньян спросил, не лейтенант ли
Коменж командует караулом.

Часовой указал ему на офицера, который стоя разговаривал с каким-то
всадником, положив руку на шею лошади. Это был тот, кого искал д'Ар-
таньян.

- Господин де Коменж здесь, - сказал д'Артаньян, вернувшись к карди-
налу.

Мазарини подъехал к нему, между тем как д'Артаньян из скромности ос-
тался в стороне; по манере, с какой оба офицера, пеший и конный, сняли
свои шляпы, он видел, что они узнали кардинала.

- Браво, Гито, - сказал кардинал всаднику, - я вижу, что, несмотря на
свои шестьдесят четыре года, вы попрежнему бдительны и преданны. Что вы
говорили этому молодому человеку?

- Монсеньер, - отвечал Гито, - я говорил ему, что мы переживаем
странные времена и что сегодняшний день очень напоминает дни Лиги, о ко-
торой я столько наслышался в молодости. Знаете, сегодня на улицах СенДе-
ни и Сен-Мартен речь шла не более не менее, как о баррикадах!

- И что же ответил вам Коменж, мой дорогой Гито?

- Монсеньер, - сказал Коменж, - я ответил, что для Лиги им кое-чего
недостает, и немалого, - а именно герцога Гиза; да такие вещи и не пов-
торяются.

- Это верно, но зато они готовят Фронду [1], как они выражаются, -
заметил Гито.

- Что такое Фронда? - спросил Мазарини.

- Они так называют свою партию, монсеньер.

- Откуда это название?

- Кажется, несколько дней тому назад советник Башомон сказал в парла-
менте, что все мятежники похожи на парижских школьников, которые сидят
по канавам с пращей и швыряют камнями; чуть завидят полицейского - раз-
бегаются, но как только он пройдет, опять принимаются за прежнее. Они
подхватили это слово и стали называть себя фрондерами, как брюссельские
оборванцы зовут себя гезами. За эти два дня все стало "по-фрондерски" -
булки, шляпы, перчатки, муфты, веера; да вот послушайте сами.

Действительно, в эту самую минуту распахнулось какое-то окно, в него
высунулся мужчина и запел:

Слышен ветра шепот,

Слышен свист порой,

Это Фронды ропот:

"Мазарини долой!"

- Наглец, - проворчал Гито.

- Монсеньер, - сказал Коменж, который из-за полученных побоев был в
дурном настроении и искал случая в отместку за свою шишку нанести рану,
- разрешите послать пулю этому бездельнику, чтобы научить его не петь в
другой раз так фальшиво?

И он уже протянул руку к кобуре на дядюшкином седле.

- Нет, нет! - воскликнул Мазарини. - Diavolo [2] мой милый друг, вы
все дело испортите, а оно пока идет чудесно. Я знаю всех ваших францу-
зов, от первого до последнего: поют, - значит, будут платить. Во времена
Лиги, о которой вспоминал сейчас Гито, распевали только мессы, ну и было
очень плохо. Едем, Гито, едем, посмотрим, так ли хорош караул у Трехсот
Слепых, как у заставы Сержантов.

И, махнув Коменжу рукой, он подъехал к д'Артаньяну, который снова за-
нял место во главе своего маленького отряда. Следом за ним ехали карди-
нал и Гито, а немного поодаль остальные.

- Это правда, - проворчал Коменж, глядя вслед удаляющемуся кардиналу.
- Я и забыл: платить да платить, больше ему ничего не надо.

Теперь они ехали по улице Сент-Оноре, беспрестанно рассеивая по пути
кучки народа. В толпе только и разговору было что о новых эдиктах; жале-
ли юного короля, который, сам того не зная, разоряет народ; всю вину
сваливали на Мазарини; поговаривали о том, чтобы обратиться к герцогу
Орлеанскому и к принцу Конде; восторженно повторяли имена Бланмениля и
Бруселя.

Д'Артаньян беспечно ехал среди народа, как будто он сам и его лошадь
были из железа; Мазарини и Гито тихо разговаривали; мушкетеры, наконец
узнавшие кардинала, хранили молчание.

Когда по улице Святого Фомы они подъехали к посту Трехсот Слепых, Ги-
то вызвал младшего офицера. Тот подошел с рапортом.

- Ну, как дела? - спросил Гито.

- Капитан, - ответил офицер, - все обстоит благополучно; только в
этом дворце что-то неладно, на мой взгляд.

И он показал рукой на великолепный дворец, стоявший там, где позже
построили театр Водевиль.

- В этом доме? - спросил Гито. - Да ведь это особняк Рамбулье.

- Не знаю, Рамбулье или нет, но только я видел своими глазами, как
туда входило множество подозрительных лиц.

- Вот оно что! - расхохотался Гито. - Да ведь это поэты!

- Эй, Гито, - сказал Мазарини, - не отзывайся так непочтительно об
этих господах. Я сам в юности был поэтом и писал стихи на манер Бенсера-
да.

- Вы, монсеньер?!

- Да, я. Хочешь, продекламирую?

- Это меня не убедит. Я не понимаю по-итальянски.

- Зато когда с тобой говорят по-французски, ты понимаешь, мой славный
и храбрый Гито, - продолжал Мазарини, дружески кладя руку ему на плечо,
- и какое бы ни дали тебе приказание на этом языке, ты его исполнишь?

- Без сомнения, монсеньер, как всегда, если, конечно, приказание бу-
дет от королевы.

- Да, да! - сказал Мазарини, закусывая губу. - Я знаю, ты всецело ей
предан.

- Уж двадцать лет я состою капитаном гвардии ее величества.

- В путь, Д'Артаньян, - сказал кардинал, - здесь все в порядке.

Д'Артаньян, не сказав ни слова, занял свое место во главе колонны с
тем слепым повиновением, которое составляет отличительную черту солдата.

Они проехали по улицам Ришелье и Вильдо к третьему посту на холме
Святого Рока. Этот пост, расположенный почти у самой крепостной стены,
был самым уединенным, и прилегающая к нему часть города была мало насе-
лена.

- Кто командует этим постом? - спросил кардинал.

- Вилькье, - ответил Гито.

- Черт! - выругался Мазарини. - Поговорите с ним сами. Вы знаете, мы
с ним не в ладах с тех пор, как вам поручено было арестовать герцога Бо-
фора: он в обиде, что ему, капитану королевской гвардии, не доверили эту
честь.

- Знаю и сто раз доказывал ему, что он не прав, потому что король,
которому было тогда четыре года, не мог ему дать такого приказания.

- Да, но зато я мог его дать, Гито; однако я предпочел вас.

Гито, ничего не отвечая, пришпорил лошадь и, обменявшись паролем с
часовым, вызвал Вилькье.

Тот подошел к нему.

- А, это вы, Гито! - проговорил он ворчливо, по своему обыкновению. -
Какого черта вы сюда явились?

- Приехал узнать, что у вас нового.

- А чего вы хотите? Кричат: "Да здравствует король!" и "Долой Мазари-