Чтение 102–й страницы книги ~Королева Марго~

сведения, на основании которых в уме Генриха сложилось совершенно ясное
представление о том, что бедный мальчик стал жертвой каких-то козней
королевы-матери и что вследствие тех же козней он сам едва не был схвачен
вместе с де Муи в трактире "Путеводная звезда".

Любой другой на месте Генриха хранил бы молчание, не осмеливаясь сказать
ни слова, но Генрих рассчитал все: он понял, что молчание его погубит -
ведь, как правило, люди не теряют своих слуг или доверенных людей, не наводя
о них справок и не производя розысков. Так и Генрих наводил справки и
производил розыски в присутствии короля и самой королевы-матери: он
спрашивал об Ортоне у всех в Лувре, начиная с часового, ходившего у
пропускных ворот, и кончая командиром охраны, дежурившим у короля в
передней, но все расспросы и все действия были напрасны, и Генрих, который,
по-видимому, был так глубоко огорчен этим событием и так привязан к бедному
пропавшему слуге, что объявил во всеуслышание, что никем его не заменит до
тех пор, пока не убедится, что тот исчез навсегда.

Передняя, как мы уже сказали, была пуста, когда к Генриху проникла
Маргарита.

Как ни легки были шаги королевы, Генрих услыхал их и обернулся.

- Это вы, ваше величество? - спросил он.

- Да. Читайте скорее, - ответила Маргарита и подала ему раскрытое письмо.

В письме были следующие строки:

"Государь! Настало время осуществить наш план бегства. На послезавтра
назначена соколиная охота вдоль Сены - от Сен-Жермена до Домиков, то есть -
на протяжении всего леса.

Примите участие в этой охоте, хотя это охота соколиная; наденьте под
платье добрую кольчугу, возьмите лучшую Вашу шпагу, выберите самого
породистого коня в Вашей конюшне.

Около полудня, то есть в разгар охоты, как только король поскачет за
соколом, ускользните один, если поедете на охоту один, или с королевой
Наваррской, если королева едет с Вами.

Пятьдесят наших спрячутся в павильоне Франциска I; ключ от павильона у
нас есть; никто не будет знать, что они там, - они приедут ночью, и ставни
будут закрыты.

Вы проедете по Дороге Фиалок, в конце которой буду ждать Вас я, а справа
от дороги на полянке будут с двумя запасными лошадьми г.г. Ла Моль и
Коконнас. Эти лошади предназначаются для смены, на случай, если Ваша лошадь
и лошадь ее величества королевы Наваррской устанут.

Прощайте, государь, будьте готовы, - мы-то будем!".

- Жребий брошен! - произнесла Маргарита те самые слова, которые тысячу
шестьсот лет назад произнес Цезарь на берегу Рубикона.

- Хорошо, ваше величество, - ответил Генрих, - я не обману ваших
ожиданий.

- Станьте героем, государь, это не трудно: вы должны только идти своей
дорогой, а для меня создайте красивый трон, - сказала дочь Генриха II.

Неуловимая улыбка скользнула по тонким губам Беарнца. Он поцеловал руку
Маргариты и вышел первым, чтобы осмотреть проход, мурлыча припев старинной
песни:

Тот, кто строил крепко замок,

В нем не будет жить.

Предосторожность оказалась нелишней: в ту минуту, когда он отворил дверь
своей опочивальни, герцог Алансонский отворил дверь своей передней; Генрих
сделал знак рукой Маргарите и громко сказал:

- А-а! Это вы, мой брат! Добро пожаловать! По знаку мужа королева все
поняла и бросилась в туалетную комнату, дверь в которую была завешена
огромным стенным ковром.

Герцог Алансонский вошел робким шагом, то и дело озираясь.

- Мы одни, брат мой? - вполголоса спросил он.

- Совсем одни. Что случилось? У вас такой взволнованный вид.

- Генрих, мы разоблачены!

- Каким образом?

- Де Муи арестован.

- Я знаю.

- И де Муи все рассказал королю.

- Что же он сказал?

- Что я желал занять наваррский престол и что с этой целью вступил в
заговор.

- Ах, бедняга! - сказал Генрих. - Вот вы и скомпрометированы, мой бедный
брат. Почему же вы до сих пор не арестованы?

- Я и сам не знаю. Король издевался надо мной, притворяясь, что дарует
мне наваррский престол. Он, разумеется, рассчитывал вырвать у меня признание
из глубины души, но я ничего не выдал.

- И хорошо сделали. Черт возьми! - сказал Беарнец. - Будем держаться
стойко - от этого зависит наша с вами жизнь.

- Да, положение затруднительное, - ответил Франсуа, - потому-то, брат
мой, я и пришел просить у вас совета: как вы думаете - бежать мне или
оставаться?

- Ведь вы же видели короля, коль скоро он с вами говорил?

- Конечно!

- Так вы должны были прочесть его мысли. Руководствуйтесь своим чутьем.

- Я предпочел бы остаться здесь.

Как ни владел собой Генрих, на лице его мелькнуло радостное выражение, и,
сколь неуловимым оно ни было, Франсуа подметил его на лету.

- Так оставайтесь! - сказал Генрих'.

- А вы?

- Я-то, разумеется, останусь! Мне вовсе незачем ехать, коль скоро вы
остаетесь здесь, - возразил Генрих. - Я ведь хотел уехать вместе с вами
только из дружеских чувств, чтобы не расставаться с любимым братом.

- Конец всем нашим планам, - сказал герцог Алансонский, - вы отступаете
без боя при первом налете злого рока.

- Я не вижу злого рока в том, что останусь здесь, - отвечал Генрих, - с
моим беспечным нравом мне везде хорошо.

- Хорошо, пусть так, не будем больше говорить об этом, - сказал герцог
Алансонский. - Но если вы примете какое-нибудь другое решение, известите
меня.

- Черт побери! Я не премину это сделать, можете мне поверить, - сказал
Генрих. - Разве мы не условились, что у нас нет тайн друг от друга?

Герцог Алансонский больше не настаивал и, глубоко задумавшись, удалился:
он заметил, что в какое-то мгновение стенной ковер на двери туалетной
комнаты всколыхнулся.

В самом деле, как только герцог Алансонский вышел, стенной ковер
приподнялся, и Маргарита появилась снова.

- Что вы думаете об этом визите? - спросил Генрих.

- Думаю, что произошло нечто новое и важное.

- А что, по-вашему, могло случиться?

- Еще не знаю, но узнаю. - А до этого?

- А до этого - непременно зайдите ко мне завтра вечером.

- Непременно зайду! - ответил Генрих, любезно целуя жене руку.

С теми же предосторожностями, с какими Маргарита вышла из своих покоев,
она вернулась к себе.

Глава 9

КНИГА О СОКОЛИНОЙ ОХОТЕ

Тридцать шесть часов протекло после событий, о которых мы сейчас
рассказали. День только занимался, но в Лувре все уже встали, как это всегда
бывало в дни охоты, а герцог Алансонский отправился к королеве-матери,
памятуя о приглашении, которое он от нее получил.

Королевы-матери уже не было в ее опочивальне, но она приказала, чтобы
герцога попросили подождать, если он явится.

Через несколько минут она вышла из потайного кабинета, куда никто, кроме
нее, не входил, и куда она удалялась для занятий химическими опытами.

То ли в открытую дверь, то ли пристав к одежде Екатерины, в комнату
вместе с королевой-матерью проник какой-то острый, едкий запах, и герцог
увидел в эту дверь густой дым, как от ароматических курений, плававший белым
облаком в лаборатории, откуда вышла королева.

Герцог не мог удержаться от любопытного взгляда.

- Да, - сказала Екатерина Медичи, - да, я сожгла кое-какие старые
пергаменты, и от них пошла такая вонь, что я подбросила в жаровню немного
можжевельника, - от него-то и пошел этот запах.

Герцог Алансонский поклонился.

- Ну что у вас нового со вчерашнего дня? - спросила Екатерина, пряча в
широкие рукава халата руки, испещренные красновато-желтыми пятнами.

- Ничего, матушка, - ответил герцог.

- Вы виделись с Генрихом?

- Виделся.

- И он по-прежнему отказывается уезжать?

- Наотрез.

- Обманщик!

- Что вы сказали, матушка?

- Я сказала, что он уедет.

- Вы думаете?

- Уверена.