Чтение 117–й страницы книги ~Королева Марго~

- О, если хлопочет она, я спасен! - воскликнул Ла Моль, покрывая
поцелуями бумагу, которой касалась столь милая его сердцу рука.

Для того чтобы Ла Моль понял эту записку и поверил вместе с Коконнасом в
то, что пьемонтец называл "незримыми щитами", мы должны вернуть читателя в
тот домик и б ту комнату, где столько мгновений упоительного счастья,
столько ароматов еще не испарившихся духов, столько сладких воспоминаний
превратились теперь в мучительную тоску, снедавшую сердце женщины, которая
почти упала на бархатные подушки.

- Быть королевой, быть сильной, быть молодой, быть богатой, быть красивой
- и страдать так, как страдаю я! - восклицала эта женщина. - О, это
невозможно!

От возбуждения она вставала, начинала ходить, потом внезапно
останавливалась, прижималась горячим лбом к холодному мрамору, снова
поворачивалась бледным, залитым слезами лицом, с криком ломала руки и снова
падала, совсем разбитая, в кресло.

Вдруг стенной ковер, отделявший покои, выходившие на улицу Клош-Персе, от
покоев, выходивших на улицу Тизон, приподнялся; шелковистый шелест пронесся
по пане-л! - , и появилась герцогиня Неверская.

- А, это ты! - воскликнула Маргарита. - С каким нетерпением я ждала тебя!
Ну! Какие новости?

- Плохие, плохие, бедная моя подруга! Екатерина сама руководит
следствием; она и сейчас в Венсенне.

- А Рене?

- Арестован.

- Прежде чем ты успела поговорить с ним?

- Да.

- А наши узники?

- О них я кое-что узнала.

- От тюремщика?

- Как всегда.

- И что же?

- Что же! Каждый день они говорят друг с другом. Позавчера их обыскали.
Ла Моль разбил твой портрет, чтобы не отдавать его.

- Милый Ла Моль!

- Аннибал смеялся в лицо инквизиторам.

- Чудесный Аннибал! Дальше?

- Сегодня утром их допрашивали о бегстве короля, о планах восстания в
Наварре, но они не сказали ничего.

- О, я прекрасно знала, что они будут молчать! Но молчание губит их так
же, как погубило бы и признание.

- Да, но мы их спасем!

- Значит, ты что-то придумала для нашего предприятия?

- Со вчерашнего дня я только этим и занимаюсь.

- И что же?

- Сейчас я заключила сделку с Болье. Ах, дорогая королева, какой это
несговорчивый и какой алчный человек!.. Это будет стоить жизни одному
человеку и триста тысяч экю.

- Ты говоришь - несговорчивый и алчный... А он требует всего-навсего
жизни одного человека и триста тысяч экю... Да это даром!

- Даром!.. Триста тысяч экю? Да все наши драгоценности - и твои, и мои -
столько не стоят!

- О, это пустяки! Заплатит король Наваррский, заплатит герцог
Алансонский, заплатит брат мой Карл или разве...

- Перестань! Ты рассуждаешь, как сумасшедшая. У меня есть эти триста
тысяч.

- У тебя?

- Да, у меня.

- Как же ты их достала?

- Взяла и достала!

- Это тайна?

- Для всех, кроме тебя.

- Боже мой! Не украла же ты их? - улыбаясь сквозь слезы, спросила
Маргарита.

- Суди сама.

- Посмотрим.

- Помнишь этого безобразного Нантуйе?

- Богача, ростовщика?

- Да.

- И что же?

- А то, что в один прекрасный день он увидел блондинку с зелеными
глазами, в прическе, украшенной тремя рубинами - один на лбу, два у висков;
прическа на редкость шла ей, и, понятия не имея, что эта женщина -
герцогиня, этот богач, этот ростовщик воскликнул: "За три поцелуя на месте
этих трех рубинов я взращу три брильянта по сто тысяч экю каждый!".

- И что же, Анриетта?

- А то, дорогая, что брильянты расцвели и были проданы!

- Ах, Анриетта! Анриетта! - прошептала Маргарита.

- Вот еще! - воскликнула герцогиня с наивным и в то же время
величественным бесстыдством, характеризующим и век, и женщину. - Вот еще! Я
же люблю Аннибала!

- Это верно, ты очень его любишь, даже слишком сильно! - сказала
Маргарита, улыбаясь и краснея. И все-таки она пожала ей руку.

- Так вот, - продолжала Анриетта, - благодаря нашим трем брильянтам, у
нас наготове триста тысяч экю и человек.

- Человек? Какой человек?

- Человек, которого должны убить: ты забываешь, что надо убить человека!

- И ты нашла такого человека?

- Конечно.

- За эту цену? - усмехнувшись, спросила Маргарита.

- За эту цену? Да за эту цену я нашла бы тысячу! - ответила Анриетта. -
Нет, нет, всего за пятьсот экю.

- И ты отыскала человека, который согласен, чтобы его убили за пятьсот
экю?

- Что поделаешь? Жить-то надо!

- Милый Друг, я перестаю тебя понимать. Знаешь, говори яснее! На разгадку
загадок требуется слишком много времени для того положения, в каком мы
очутились.

- Ну слушай тюремщик, которому поручен надзор за Ла Молем и Коконнасом, -
бывший солдат и знает толк в ранах; он согласен помочь нам спасти наших
друзей, но не хочет потерять место. Ловко нанесенный удар кинжалом сделает
свое дело. Мы дадим ему денег, а государство - награду за ранение. Таким
образом этот честный человек загребет деньги обеими руками и обновит басню о
пеликане.

- Так-то оно так, - сказала Маргарита, - но все-таки удар кинжалом...

- Не беспокойся! Удар нанесет Аннибал.

- Верно, верно! - со смехом сказала Маргарита. - Он нанес Ла Молю три
удара шпагой и кинжалом, а Ла Моль не умер - значит, на него вполне можно
положиться.

- Злюка! Пожалуй, ты не стоишь того, чтобы я продолжала свой рассказ.

- О нет, нет! Умоляю тебя, расскажи: что же дальше? Как же мы их спасем?

- Вот как обстоит дело: единственное место, куда могут проникнуть
женщины, не являющиеся узницами, это замковая часовня. Нас прячут за
престолом; под покровом престола они найдут два кинжала. Дверь в ризницу
заранее будет отперта. Коконнас ударяет кинжалом тюремщика, тот падает и
притворяется мертвым; мы выбегаем, набрасываем каждому из них плащ на плечи,
бежим вместе с ними в дверцу ризницы, а так как пароль будет нам известен,
то мы выходим беспрепятственно.

- А потом что?

- У ворот их ждут две лошади; они вскакивают на лошадей, покидают
Иль-де-Франс <В средневековой Франции (с XV в.) - одна из провинций, ее
главный город Париж.> и уезжают в Лотарингию, откуда время от времени будут
приезжать сюда инкогнито.

- Ты вернула мне жизнь! - воскликнула Маргарита. - Значит, мы их спасем!

- Почти ручаюсь.

- А скоро?

- Дня через три - через четыре. Болье предупредит нас.

- Но если тебя узнает кто-нибудь в окрестностях Венсенна, это может
повредить нашему плану!

- А как меня узнают? Я выхожу из дома в одеянии монахини, под капюшоном,
благодаря этому меня не узнаешь, даже столкнувшись нос к носу.

- В нашем положении лишняя предосторожность не помешает.

- Знаю, черт побери! - как сказал бы бедный Аннибал.

- А что король Наваррский? Ты о нем спрашивала?

- Разумеется, не преминула спросить.

- И что же?

- А то же, что он, по-видимому, никогда еще не бывал так весел - поет,
смеется, ест в свое удовольствие и просит только об одном: чтобы его получше
стерегли!

- Правильно делает! А что моя мать?

- Я уже сказала тебе: всеми силами торопит ход процесса.

- Да, но нас она ни в чем не подозревает?

- Как она может что-нибудь подозревать? Кто посвящен в нашу тайну, те
заинтересованы в ее сохранении. Ах да! Я узнала, что она велела передать
судьям Парижа, чтобы они были наготове.

- Давай действовать быстрее, Анриетта. Если наших бедных узников
переведут в другую тюрьму, придется все начинать сначала.

- Не беспокойся, я не меньше твоего стремлюсь увидеть их за стенами
тюрьмы.

- О да, я это прекрасно знаю! Спасибо, сто раз спасибо за то, что ты
сделала, чтобы привести их сюда.