Чтение 63–й страницы книги ~Три мушкетера~

Что касается д'Артаньяна, то восторги двух людей в черном оставили
его совершенно равнодушным.

- Да, превосходная, prorsus admirabile [4], - продолжал Арамис, - но
требующая глубокого изучения отцов церкви и Священного писания. Между
тем - и я смиренно признаюсь в этом перед учеными церковнослужителями -
дежурства в ночном карауле и королевская служба заставили меня немного
запустить занятия. Поэтому-то мне будет легче, facilius natans [5],
взять тему по моему выбору, которая для этих трудных вопросов богословия
явилась бы тем же, чем мораль является для метафизики и философии.

Д'Артаньян страшно скучал, кюре - тоже.

- Подумайте, какое вступление! - вскричал иезуит.

- Вступление, - повторил кюре, чтобы сказать чтонибудь.

- Quemadmodum inter coelorum immensitatem [6].

Арамис бросил взгляд в сторону д'Артаньяна и увидел, что его друг зе-
вает с опасностью вывихнуть челюсти.

- Давайте говорить по-французски, отец мой, - сказал он иезуиту, -
господин д'Артаньян сумеет тогда лучше оценить нашу беседу.

- Да, - подтвердил д'Артаньян, - я устал с дороги, и вся эта латынь
ускользает от моего понимания.

- Хорошо, - сказал иезуит, несколько выбитый из колеи, в то время как
кюре, вне себя от радости, бросил на д'Артаньяна благодарный взгляд. -
Итак, посмотрим, что можно извлечь из этой глоссы. Моисей, служитель бо-
га... он всего лишь служитель, поймите это... Моисей благословляет обеи-
ми руками. Когда евреи поражают своих врагов, он повелевает поддерживать
ему обе руки, - следовательно, он благословляет обеими руками. К тому же
и в Евангелии сказано "imponite manus", а не "manum" - "возложите руки",
а не "руку".

- Возложите руки, - повторил кюре, делая соответствующий жест.

- А святому Петру, - продолжал иезуит, - наместниками коего являются
папы, было сказано, напротив: "porrige digitos" - "простри персты". Те-
перь понимаете?

- Конечно, - ответил Арамис, наслаждаясь беседой, - но это очень тон-
ко.

- Персты! - повторил иезуит. - Святой Петр благословляет перстами.
Следовательно, и папа тоже благословляет перстами. Сколькими же перстами
он благословляет? Тремя: во имя отца, сына и святого духа.

Все перекрестились; д'Артаньян счел нужным последовать общему приме-
ру.

- Папа - наместник святого Петра и воплощает в себе три божественные
способности; остальные, ordines inferiores [7] духовной иерархии, бла-
гословляют именем святых архангелов и ангелов. Самые же низшие церков-
нослужители, как, например, наши дьяконы и ризничие, благословляют кро-
пилами, изображающими бесконечное число благословляющих перстов. Такова
тема в упрощенном виде. Argumentum omni denudatum ornamento [8]. Я сде-
лал бы из нее два таких тома, как этот, - добавил иезуит.

И в порыве вдохновения он хлопнул ладонью по фолианту святого Иоанна
Златоуста, под тяжестью которого прогибался стол.

Д'Артаньян содрогнулся.

- Разумеется, - начал Арамис, - я отдаю должное красотам такой темы,
но в то же время сознаюсь, что считаю ее непосильной. Я выбрал другой
текст. Скажите, милый д'Артаньян, нравится ли он вам: "Non inutile est
desiderium in oblatione", то есть: "Некоторое сожаление приличествует
тому, кто приносит жертву господу".

- Остановитесь! - вскричал иезуит. - Остановитесь, этот текст грани-
чит с ересью! Почти такое же положение имеется в "Augustinus", книге
ересиарха Янсения, которая рано или поздно будет сожжена рукой палача.
Берегитесь, мой юный друг, вы близки к лжеучению! Вы погубите себя, мой
юный друг!

- Во погубите себя, - повторил кюре, скорбно качая головой.

- Вы затронули тот пресловутый вопрос о свободе воли, который являет-
ся дьявольским соблазном. Вы вплотную подошли к ереси пелагианцев и по-
лупелагианцев.

- Однако, преподобный отец... - начал было Арамис, слегка ошеломлен-
ный градом сыпавшихся на него аргументов.

- Как вы докажете, - прервал его иезуит, - что должно сожалеть о ми-
ре, когда приносишь себя в жертву господу? Выслушайте такую дилемму: бог
есть бог, а мир есть дьявол. Сожалеть о мире - значит сожалеть о дьяво-
ле; таково мое заключение.

- А также и мое, - сказал кюре.

- Помилосердствуйте! - опять заговорил Арамис.

- Desideras diabolum [9] несчастный! - вскричал иезуит.

- Он сожалеет о дьяволе! О мой юный друг, не сожалейте о дьяволе,
умоляю вас об этом! - простонал кюре.

Д'Артаньян чувствовал, что тупеет; ему казалось, что он находится в
доме для умалишенных и что сейчас он тоже сойдет с ума, как уже сошли
те, которые находились перед ним. Но он вынужден был молчать, так как
совершенно не понимал, о чем идет речь.

- Однако выслушайте же меня, - сказал Арамис вежливо, но уже с легким
оттенком раздражения. - Я не говорю, что сожалею. Нет, я никогда не про-
изнесу этих слов, ибо они не соответствуют духу истинной веры...

Иезуит возвел руки к небу, и кюре сделал то же.

- Но согласитесь, по крайней мере, что не подобает приносить в жертву
господу то, чем вы окончательно пресытились. Скажите, д'Артаньян, разве
я не прав?

- Разумеется, правы, черт побери! - вскричал д'Артаньян.

Кюре и иезуит подскочили на стульях.

- Вот моя отправная точка - это силлогизм: мир не лишен прелести; я
покидаю мир - следовательно, приношу жертву; в Писании же положительно
сказано: "Принесите жертву господу".

- Это верно, - сказали противники.

- И потом... - продолжал Арамис, пощипывая ухо, чтобы оно покраснело,
как прежде поднимал руки, чтобы они побелели, - и потом, я написал рондо
на эту тему. Я показал его в прошлом году господину Вуатюру, и этот ве-
ликий человек наговорил мне множество похвал.

- Рондо! - презрительно произнес иезуит.

- Рондо! - машинально повторил кюре.

- Прочитайте, прочитайте нам его! - вскричал д'Артаньян. - Это немно-
го развлечет нас.

- Нет, ведь оно религиозного содержания, - ответил Арамис, - это бо-
гословие в стихах.

- Что за дьявольщина! - сказал д'Артаньян.

- Вот оно, - сказал Арамис с видом самым скромным, не лишенным, одна-
ко, легкого оттенка лицемерия.

Ты, что скорбишь, оплакивая грезы,

И что влачишь безрадостный удел,

Твоей тоске положится предел,

Когда творцу свои отдашь ты слезы,

Ты, что скорбишь [10].

Д'Артаньян и кюре были в полном восторге. Иезуит упорствовал в своем
мнении:

- Остерегайтесь мирского духа в богословском слоге. Что говорит свя-
той Августин? Severus sit clericorum sermo [11].

- Да, чтобы проповедь была понятна! - сказал кюре.

- Итак... - поспешил вмешаться иезуит, видя, что его приспешник заб-
лудился, - итак, ваша диссертация понравится дамам, и это все. Она будет
иметь такой же успех, как какая-нибудь защитительная речь господина Пат-
рю.

- Дай-то бог! - с увлечением вскричал Арамис.

- Вот видите! - воскликнул иезуит. - Мир еще громко говорит в вас,
говорит altissima voce [12]. Вы еще мирянин, мой юный друг, и я трепещу:
благодать может не оказать своего действия.

- Успокойтесь, преподобный отец, я отвечаю за себя.

- Мирская самонадеянность.

- Я знаю себя, отец мой, мое решение непоколебимо.

- Итак, вы упорно хотите продолжать работу над этой темой?

- Я чувствую себя призванным рассмотреть именно ее и никакую другую.
Поэтому я продолжу работу и надеюсь, что завтра вы будете удовлетворены
поправками, которые я внесу согласно вашим указаниям.

- Работайте не спеша, - сказал кюре. - Мы оставляем вас в великолеп-
ном состоянии духа.

- Да, - сказал иезуит, - нива засеяна, и нам нечего опасаться, что
часть семян упала на камень или рассеялась по дороге и что птицы небес-
ные поклюют остальную часть, aves coeli comederunt illam.

"Поскорей бы чума забрала тебя вместе с твоей латынью!" - подумал
д'Артаньян, чувствуя, что совершенно изнемогает.

- Прощайте, сын мой, - сказал кюре, - до завтра.

- До завтра, отважный юноша, - сказал иезуит. - Вы обещаете стать од-
ним из светочей церкви. Да не допустит небо, чтобы этот светоч обратился
в пожирающее пламя!

Д'Артаньян, который уже целый час от нетерпения грыз ногти, теперь
принялся грызть пальцы.

Оба человека в черных рясах встали, поклонились Арамису и д'Артаньяну
и направились к двери. Базен, все время стоявший тут же и с благочести-
вым ликованием слушавший весь этот ученый спор, устремился к ним
навстречу, взял молитвенник священника, требник иезуита и почтительно
пошел вперед, пролагая им путь.

Арамис, провожая их, вместе с ними спустился по лестнице, но тотчас
поднялся к д'Артаньяну, который все еще был в каком-то полусне.

Оставшись одни, друзья несколько минут хранили неловкое молчание; од-
нако кому-нибудь надо было прервать его, и, так как д'Артаньян, видимо,