ни было комнат.
заключенному помимо его легких дороги были два предмета, обладать кото-
рыми он мог только в воображении: цветок и женщина, оба утраченные для
него навеки.
госклонной в тот момент, когда он шел на эшафот, эта же судьба создала
ему в самой тюрьме, в камере Гроция, существование, полное таких пережи-
ваний, о которых любитель тюльпанов никогда и не думал.
долины Вааля, он любовался видневшимися на горизонте мельницами своего
родного Дордрехта и вдруг заметил, как оттуда целой стаей летят голуби
и, трепеща на солнце, садятся на острые шпили Левештейна.
вательно, могут вернуться обратно. Если бы кто-нибудь привязал к крылу
голубя записку, то, возможно, она дошла бы до Дордрехта, где обо мне го-
рюют".
будь" буду я".
вечное заключение, то есть приблизительно на двадцать две или на двад-
цать три тысячи дней.
цу, которое бьется в груди, она жила в его памяти. Итак, ван Берле все
время думал только о них, соорудил ловушку для голубей и стал их прима-
нивать туда всеми способами, какие предоставлял ему его стол, на который
ежедневно выдавалось восемнадцать голландских су, равных двенадцати
французским. И после целого месяца безуспешных попыток ему удалось пой-
мать самку.
клетке и в начале 1673 года, после того, как самка снесла яйца, выпустил
ее на волю. Уверенная в своем самце, в том, что он выведет за нее птен-
цов, она радостно улетела в Дордрехт, унося под крылышком записку.
сохраняла эту записку таким образом пятнадцать дней, что вначале очень
разочаровало, а потом и привело в отчаяние ван Берле.
и он обращался к милосердию всех, кто найдет записку, умоляя передать ее
по принадлежности как можно скорее.
тель покинул не только свой дом, не только своего слугу, не только свой
наблюдательный пункт, не только свою подзорную трубу, но и своих голу-
бей.
режения, какие у него были, а затем стал поедать голубей. Увидев это,
голуби стали перелетать с крыши Исаака Бокстеля на крышу Корнелиуса ван
Берле.
ность любить кого-нибудь. Она очень привязалась к голубям, которые приш-
ли просить у нее гостеприимства. Когда слуга Исаака потребовал последних
двенадцать или пятнадцать голубей, чтобы их съесть, она предложила их
продать ей по шесть голландских су за штуку. Это было вдвое больше
действительной стоимости голубей. Слуга, конечно, согласился с большой
радостью. Таким образом, кормилица осталась законной владелицей голубей
завистника.
ляные семена повкуснее, объединились с другими голубями и в своих пере-
летах посещали Гаагу, Левештейн и Роттердам. Случаю было угодно, чтобы
Корнелиус ван Берле поймал как раз одного из этих голубей.
поспешить за своим соперником сначала в Гаагу, а затем в Горкум или Ле-
вештейн, то записка, написанная Корнелиусом ван Берле, попала бы в его
руки, а не в руки кормилицы. И тогда наш бедный заключенный потерял бы
даром и свой труд и время. И вместо того, чтобы иметь возможность опи-
сать разнообразные события, которые подобно разноцветному ковру будут
развиваться под нашим пером, нам пришлось бы описывать целый ряд груст-
ных, бледных и темных, как ночной покров, дней.
первых числах февраля, когда, оставляя за собой рождающиеся звезды, с
неба спускались первые сумерки, Корнелиус услышал вдруг на лестнице баш-
ни голос, который заставил его вздрогнуть.
голос Розы.
тил той чрезвычайной радости, которую он испытал бы, если бы это прои-
зошло помимо истории с голубями. Голубь, взамен его письма, принес ему
под крылом надежду, и он, зная Розу, ежедневно ожидал, если только до
нее дошла записка, известий о своей любимой и о своих луковичках.
но, был тот же голос, который так нежно взволновал его в Гааге.
за, которой удалось каким-то неведомым Корнелиусу путем проникнуть в
тюрьму, - сможет ли она так же счастливо проникнуть к заключенному?
новался и беспокоился, открылось окошечко его камеры, и Роза, сияющая от
счастья, еще более прекрасная от пережитого ею в течение пяти месяцев
горя, от которого слегка побледнели ее щеки, Роза прислонила свою голову
к решетке окошечка и сказала:
ка.
менданта. Он сейчас поднимется.
штатгальтера есть усадьба в одном лье от Лейдена. Собственно, это просто
большая молочная ферма. Всеми животными этой фермы ведает моя тетка, его
кормилица. Как только я получила ваше письмо, которое - увы! - я даже не
смогла прочесть, но которое мне прочла ваша кормилица, - я сейчас же по-
бежала к своей тетке и оставалась там до тех пор, пока туда не приехал
принц. А когда он туда приехал, я попросила его перевести отца с долж-
ности привратника Гаагской тюрьмы на должность тюремного надзирателя в
крепость Левештейн. Он не подозревал моей цели; если бы он знал ее, он,
может быть, и отказал бы, но тут он, наоборот, удовлетворил мою просьбу.
так, значит, вы меня немного любите?
подин Корнелиус.
встретиться только их пальцы.
су, который показался на лестнице.
заключенных.
Гроций; вы знаете, Гроций?
которого я видел, будучи еще ребенком. Гроций! Из этой камеры он и бе-
жал? Ну, так я ручаюсь, что теперь никто больше из нее не сбежит.
спрашивая, по какому праву он остался жив, когда она видела, как его
уводили палач и секретарь суда.
руг, - в моем лице вы видите своего нового тюремщика. Я являюсь старшим
надзирателем, и все камеры находятся под моим наблюдением. Я не злой че-
ловек, но я непреклонно выполняю все то, что касается дисциплины.
став в освещенное фонарем пространство.
вы, вот как встречаешься с людьми!
Посняков Андрей
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Пехов Алексей