Чтение 46–й страницы книги ~Черный тюльпан~

рых устроено сегодня празднество.

- А в честь каких цветов сегодня празднество, сударь?

- В честь тюльпанов.

- В честь тюльпанов! - воскликнул ван Берле. - Сегодня праздник
тюльпанов?

- Да, сударь, но раз это зрелище вам неприятно, поедем дальше.

И офицер хотел дать распоряжение продолжать путь.

Но Корнелиус остановил его. Мучительное сомнение промелькнуло в его
голове.

- Сударь, - спросил он дрожащим голосом, - не сегодня ли выдают пре-
мию?

- Да, премию за черный тюльпан.

Щеки Корнелиуса покрылись краской, по его телу пробежала дрожь, на
лбу выступил пот. Затем, подумав о том, что без него и без тюльпана
праздник, конечно, не удастся, он заметил:

- Увы, все эти славные люди будут так же огорчены, как и я, ибо они
не увидят того зрелища, на которое были приглашены, или, во всяком слу-
чае, они увидят его неполным.

- Что вы этим хотите сказать, сударь?

- Я хочу сказать, - ответил Корнелиус, откинувшись в глубину кареты,
- я хочу сказать, что никогда никем, за исключением только одного чело-
века, которого я знаю, не будет открыта тайна черного тюльпана.

- В таком случае, сударь, тот, кого вы знаете, открыл уже эту тайну.
Гаарлем созерцает сейчас тот цветок, который, по вашему мнению, еще не
взращен.

- Черный тюльпан! - воскликнул, высунувшись наполовину из кареты, ван
Берле. - Где он? Где он?

- Вон там на пьедестале, вы видите?

- Я вижу.

- Теперь, сударь, надо ехать дальше.

- О, сжальтесь, смилуйтесь, сударь, - сказал ван Берле, - не увозите
меня. Позвольте мне еще посмотреть на него. Как, неужели то, что я вижу
там, это и есть черный тюльпан? Совершенно черный... возможно ли? Су-
дарь, вы видели его? На нем, по всей вероятности, пятна, он, по всей ве-
роятности, не совершенный; он, быть может, только слегка окрашен в чер-
ный цвет. О, если бы я был поближе к нему, я смог бы определить, я смог
бы сказать это, сударь! Разрешите мне сойти, сударь, разрешите мне пос-
мотреть его поближе. Я вас очень прошу.

- Да вы с ума сошли, сударь, - разве я могу?

- Я умоляю вас!

- Но вы забываете, что вы арестант.

- Я арестант, это правда, но я человек чести. Клянусь вам честью, су-
дарь, что я не сбегу; я не окажу никакой попытки к бегству; разрешите
мне только посмотреть на цветок, умоляю вас.

- А мои предписания, сударь?

И офицер снова сделал движение, чтобы приказать солдату тронуться в
путь.

Корнелиус снова остановил его.

- О, подождите, будьте великодушны. Вся моя жизнь зависит теперь от
вашего сострадания. Увы, мне теперь, сударь, по-видимому, осталось не-
долго жить. О, сударь, вы себе не представляете, как я страдаю! Вы себе
не представляете, сударь, что творится в моей голове и моем сердце! Ведь
это, быть может, - сказал с отчаянием Корнелиус, - мой тюльпан, тот
тюльпан, который украли у Розы. О, сударь, понимаете ли вы, что значит
вырастить черный тюльпан, видеть его только одну минуту, найти его со-
вершенным, найти, что это одновременно шедевр искусства и природы, и по-
терять его, потерять навсегда! О, я должен, сударь, выйти из кареты, я
должен пойти посмотреть на него! Если хотите, убейте меня потом, но я
его увижу, я его увижу.

- Замолчите, несчастный, и спрячьтесь скорее в карету; приближается
эскорт его высочества штатгальтера, и если принц заметит скандал, услы-
шит шум, то нам с вами не сдобровать.

Ван Берле, испугавшись больше за своего спутника, чем за самого себя,
откинулся вглубь кареты, но он не мог остаться там и полминуты; не успе-
ли еще первые двадцать кавалеристов проехать, как он снова бросился к
дверцам кареты, жестикулируя и умоляя штатгальтера, который как раз в
этот момент проезжал мимо.

Вильгельм, как всегда, спокойный и невозмутимый, ехал на площадь,
чтобы выполнить долг председателя. В руках он держал свиток пергамента,
который в этот день празднества служил ему командорским жезлом.

Увидев человека, который жестикулирует и о чем-то умоляет, и узнав,
быть может, также и сопровождавшего его офицера, принц-штатгальтер при-
казал остановиться.

В тот же миг его лошади, дрожа на своих стальных ногах, остановились,
как вкопанные, в шести шагах от ван Берле.

- В чем дело? - спросил принц офицера, который при первом же слове
штатгальтера выпрыгнул из кареты и почтительно подошел к нему.

- Монсеньер, - ответил офицер, - это тот государственный заключенный,
за которым я ездил по вашему приказу в Левештейн и которого я привез в
Гаарлем, как того пожелали ваше высочество.

- Чего он хочет?

- Он настоятельно просит, чтобы ему разрешили остановиться на нес-
колько минут...

- Чтобы посмотреть на черный тюльпан, монсеньер, - закричал Корнели-
ус, умоляюще сложив руки; - когда я его увижу, когда я узнаю то, что мне
нужно узнать, я умру, если это потребуется, но, умирая, я буду благосло-
влять ваше высочество, ибо тем самым вы позволите, чтобы дело моей жизни
получило свое завершение.

Эти двое людей, каждый в своей карете, окруженные своей стражей, яв-
ляли любопытное зрелище; один - всесильный, другой - несчастный и жал-
кий, один - по дороге к трону, другой, как он думал, по дороге на эша-
фот.

Вильгельм холодно посмотрел на Корнелиуса и выслушал его пылкую
просьбу. Затем обратился к офицеру:

- Это тот взбунтовавшийся заключенный, который покушался на убийство
своего тюремщика в Левештейне?

Корнелиус вздохнул и опустил голову, его нежное, благородное лицо
покраснело и сразу же побледнело. Слова всемогущего, всеведущего принца,
который каким-то неведомым путем уже знал о его преступлении, предсказы-
вали ему не только несомненную смерть, но и отказ в его просьбе.

Он не пытался больше бороться, он не пытался больше защищаться; он
являл принцу трогательное зрелище наивного отчаяния, которое было хорошо
понятно и могло взволновать сердце и ум того, кто смотрел в этот миг на
Корнелиуса.

- Разрешите заключенному выйти из кареты, - сказал штатгальтер: -
пусть он пойдет и посмотрит черный тюльпан, достойный того, чтобы его
видели хотя бы один раз.

- О, - воскликнул Корнелиус, чуть не теряя сознание от радости и по-
шатываясь на подножке кареты, - о монсеньер!

Он задыхался, и если бы его не поддержал офицер, то бедный Корнелиус
на коленях, лицом в пыли, благодарил бы его высочество.

Дав это разрешение, принц продолжал свой путь по парку среди востор-
женных приветствий толпы.

Вскоре он достиг эстрады, и тотчас же загремели пушечные выстрелы.

Заключение

Ван Берле в сопровождении четырех стражников, пробивавших в толпе
путь, направился наискось к черному тюльпану. Глаза его так и пожирали
цветок по мере того, как он к нему приближался.

Наконец-то он увидел этот исключительный цветок, который в силу неиз-
вестных комбинаций холода и тепла, света и тени, появился однажды на
свет, чтобы исчезнуть навсегда.

Он увидел его на расстоянии шести шагов; он наслаждался его совер-
шенством и изяществом; он видел его позади молодых девушек, которые нес-
ли почетный караул перед этим образцом благородства и чистоты. И, одна-
коже, чем больше он наслаждался совершенством цветка, тем сильнее разры-
валось его сердце. Он искал вокруг себя кого-нибудь, кому бы он мог за-
дать вопрос, одинединственный вопрос, но всюду были чужие лица, внимание
всех было обращено на трон, на который сел штатгальтер.

Вильгельм, привлекавший всеобщее внимание, встал, обвел спокойным
взглядом возбужденную толпу, по очереди остановился своим проницательным
взглядом на трех лицах, чьи столь разные интересы и столь различные пе-
реживания образовали перед ним как бы живой треугольник.

В одном углу стоял Бокстель, дрожавший от нетерпения и буквально по-
жиравший глазами принца, флорины, черный тюльпан и всех собравшихся.

В другом - задыхающийся, безмолвный Корнелиус, устремлявшийся всем
своим существом, всеми силами сердца и души к черному тюльпану, своему
детищу.

Наконец, в третьем углу, на одной из ступенек эстрады, среди девушек
Гаарлема, стояла прекрасная фрисландка в тонком красном шерстяном
платье, вышитом серебром, и в золотом чепчике, с которого волнами спус-
кались кружева. То была Роза, почти в полуобморочном состоянии, с зату-
маненным взором, она опиралась на руку одного из офицеров Вильгельма.

Принц медленно развернул пергамент и произнес спокойным, ясным, хотя
и негромким голосом, ни одна нота которого, однако, не затерялась, бла-
годаря благоговейной тишине, воцарившейся над пятьюдесятью тысячами зри-
телей, затаивших дыхание.

- Вы знаете, - сказал он, - с какой целью вы собрались сюда? Тому,