нужно было заботиться о пище, не нужно было тратить ни одной
каури в ларьках, осаждаемых толпой. Он был учеником святого,
которого завербовала старуха, наделенная железной волей. Все
будет им приготовлено, и когда их почтительно пригласят, они
сядут и примутся за еду. Что касается прочего, то хозяйка их
будет заботиться о том, чтобы их путешествие было приятным. Он
придирчиво осмотрел волов, которые подошли, сопя и фыркая под
ярмом. Если волы пойдут слишком быстро, что маловероятно,
хорошо будет сидеть верхом на дышле, а лама усядется рядом с
возчиком. Конвойные, очевидно, пойдут пешком. А старуха тоже,
наверно, будет много болтать и, судя по тому, что Ким успел
услышать, речь ее будет не лишена соли. Она и теперь уже начала
отдавать приказания, наставлять, высказывать недовольство и,
надо сознаться, справедливо ругать своих слуг за
медлительность.
заткните ее зловещий рот,-- выкрикнул один из уриев, увязывая
свою постель в бесформенные узлы.-- Что она, что попугаи. Те и
другие визжат по утрам.
зацепившись рогами за ось воза с зерном, пятились назад и
вертелись.-- Сын совы, куда лезешь?-- эти слова были обращены к
ухмылявшемуся возчику.
вымаливать сына,-- отпарировал возчик с высокого воза.-- Дорогу
делийской правительнице и ее первому министру, серой обезьяне,
которая карабкается по своему собственному мечу!
мастерской на юге, и возчик его добавил несколько комплиментов
по адресу волов, запряженных в ратх, которые все пятились и
пятились назад.
Всего несколько фраз, но по характеру, по язвительности и
колкой меткости они превосходили все, что даже Киму когда-либо
доводилось слышать. Он увидел, как голый по пояс возчик
съежился от изумления, благоговейно поклонился в сторону голоса
и, соскочив с дышла, принялся помогать стражам вытаскивать их
вулкан на главный проезд. Тут голос откровенно разъяснил ему,
какую жену взял он замуж и что она делает в его отсутствие.
ускользнул.
поехать помолиться своим богам без того, чтобы ее не толкали и
не оскорбляли все отбросы Индостана, что она должна глотать
гали (оскорбления), как люди проглатывают гхи. Но язык у меня
еще двигается. Скажешь кое-когда словечко-другое, вот и
поможет. Однако мне еще до сих пор не дали табаку! Кто тот
одноглазый бесчестный сын позора, который еще не набил мне
трубки?
дыма, просочившиеся из-за занавесок по всем четырем углам,
послужили доказательством того, что мир восстановлен.
ученику святого, то сегодня он шествовал в десять раз более
горделиво,-- ведь он участвовал в почти царском шествии и
занимал всеми признанное место под покровительством почтенной
дамы, умеющей с достоинством общаться с людьми и одаренной
беспредельной находчивостью. Стражи, повязав головы, как
принято в этих местах, рассыпались по обе стороны повозки и,
волоча ноги, поднимали огромное облако пыли.
тростника и не уступал дороги ни одному человеку рангом ниже
жреца. Старуха трещала, как веялка для очистки риса. Она
заставляла своих стражей сообщать ей все, что делается на
дороге, и, едва они отъехали от парао, откинула занавески и
выглянула наружу, закрыв лицо вуалью на одну треть. Люднее не
смотрели ей прямо в лицо, когда она к ним обращалась, и таким
образом приличия более или менее соблюдались.
инспектор, в безупречном мундире трусил мимо на утомленном коне
и, видя по свите, какое положение в обществе занимает
путешественница, решил поддразнить ее.
водится? А вдруг проедет англичанин и увидит, что у тебя нет
носа?
не было носа? Зачем же кричать об этом на большой дороге?
которого коснулась рапира противника при фехтовании. Она
смеясь, кивала головой.
истинного?-- она совсем откинула покрывало и уставилась на
англичанина.
поводья, назвал его Луной Рая и Совратителем Целомудрия и
другими фантастическими прозвищами, которые заставили ее
согнуться от смеха.
полицейские чины наткхаты, а полисвалы хуже всех. Хай, сын мой,
не может быть, чтобы ты всему этому научился с тех пор, как
приехал из Билайта (Европы). Кто тебя кормил грудью?
свою красоту в тени, о Подательница Наслаждений,-- и он уехал.
тоном, набивая себе рот паном,-- такие люди способны следить за
тем. как вершится правосудие. Они знают страну и ее обычаи. А
остальные, без году неделю в Индии, вскормленные грудью белой
женщины и учившиеся нашим языкам по книгам,-- хуже чумы. Они
обижают правителей.-- Тут, обращаясь ко всем, она рассказала
длиннуюдлинную историю об одном невежественном молодом
полицейском чиновнике, который при разборе пустячного дела
причинил неприятности какому-то мелкому гималайскому радже, ее
родственнику в девятом колене, и при этом ввернула цитату из
книги отнюдь не благочестивой.
стражей спросить, не пожелает ли лама пойти рядом с повозкой и
побеседовать о вере. Тогда Ким отстал и, окутанный пылью, опять
принялся за сахарный тростник. С час или больше широкополая
шапка ламы маячила впереди, как луна в дымке, и Ким слышат
только, что старуха плачет. Один из уриев почти извинялся за
свою вчерашнюю грубость, говоря, что никогда не видел своей
хозяйки в таком кротком настроении, как сейчас, а это он
приписывал присутствию чужеземного жреца. Он лично верил в
брахманов, хотя, как и все туземцы, отлично знал, как они жадны
и пронырливы. Но если брахманы раздражали вымогательствами мать
жены его господина и, когда она гнала их прочь, злились так,
что проклинали весь конвой (это и послужило истинной причиной
того, что в прошлую ночь пристяжной вол захромал, а дышло
сломалось), он готов был принять жреца любого толка, будь он
родом из Индии или из чужих стран. С этим Ким согласился,
глубокомысленно кивая головой, и предложил урии учесть в
придачу, что лама денег не берет, а стоимость пищи его и Кима
вернется сторицей, ибо отныне каравану будет сопутствовать
счастье. Он рассказал также несколько историй из лахорской
жизни и спел одну или две песни, заставившие конвойных громко
хохотать. В качестве горожанина, отлично знакомого с новейшими
песнями, сочиненными самыми модными композиторами (в
большинстве случаев--женщинами), Ким имел явное преимущество
перед уроженцами какой-то деревушки за Сахаранпуром, живущей
своими фруктовыми садами, но заметить это преимущество он
предоставил им самим.
обед был вкусный, обильный, красиво поданный на тарелках из
чистых листьев, в приличной обстановке, вдалеке от пыльной
дороги. Объедки они, соблюдая обычай, отдали каким-то нищим и
долго отдыхали, куря с наслаждением. Старуха укрылась за
занавесками, но, не стесняясь, вмешивалась в разговор, а слуги
спорили с ней и противоречили ей, как это делают слуги по всему
Востоку. Она сравнивала прохладу и сосны в горах Кангры и Кулу
с пылью и манговыми деревьями юга. Рассказала предание о
древних местных богах, почитаемых на границе территории ее
мужа, крепко выругала табак, который сейчас курила, опорочила
всех брахманов и откровенно обсуждала возможности рождения
многочисленных внуков.