Чтение 45–й страницы книги ~Ким~

быков за две разные цены: одна цена для него, другая-- для
правительства, а я это не считаю грехом.

-- Почему мне нельзя было просто унести книгу и на этом
успокоиться?

-- Тогда он перепугался бы и донес об этом своему
начальству. А мы, возможно, потеряли бы след большой партии
новых ружей, которые переправляются из Кветты на Север. Игра
так велика, что одним взглядом можно окинуть только маленький
ее участок.

-- Охо!-- проронил Ким и прикусил язык. Это случилось на
каникулах, во время муссонов, после того как он получил награду
за успехи в математике. Рождественские каникулы -- если вычесть
десять дней, потраченные на собственные развлечения,-- он
провел в доме Ларгана-сахиба, где большей частью сидел перед
трещащими пылающими дровами,--в тот год дорога на Джеко была
покрыта четырехфутовым слоем снега,-- и, так как маленький
индус уехал жениться, помогал Ларгану нанизывать жемчужины. Тот
заставлял Кима учить на память целые главы из Корана и при этом
читать их, в точности подражая интонациям и модуляциям голоса
настоящего муллы. Кроме того, он сообщил Киму названия и
свойства множества туземных лекарств, а также заклинания,
которые следует читать, когда даешь эти лекарства больным.
Вечерами он рисовал на пергаменте магические фигуры --
изысканные пентаграммы, дополненные именами дьяволов -- Марры и
Авана, спутника царей, -- которые он причудливым почерком писал
по углам. Ларган давал Киму и более полезные советы -- насчет
ухода за своим собственным телом, лечения приступов лихорадки и
простых лечебных средств, применяющихся в Дороге. За неделю до
того срока, когда Киму предстояло уехать, полковник Крейтон --
и это было нехорошо с его стороны -- прислал мальчику
экзаменационный лист с вопросами, которые касались
исключительно топографических реек, землемерных цепей, их
звеньев и углов.

Следующие каникулы он провел с Махбубом и тут, кстати
сказать, чуть не умер от жажды, тащась на верблюде к
таинственному городу Биканиру по пескам, где колодцы имеют
четыреста футов глубины и сплошь завалены верблюжьими костями.
По мнению Кима, путешествие это было не из приятных; вопреки
предварительной договоренности, полковник велел ему снять план
этого дикого, окруженного стенами города, и, так как
мусульманским конюхам и чистильщикам трубок нельзя таскать
землемерных цепей вокруг столицы независимого туземного
государства, Ким был вынужден измерять все расстояния при
помощи четок с шариками. Он пользовался компасом по мере
возможности -- главным образом в сумерки, когда верблюды были
уже накормлены,-- и с помощью своей топографической коробочки,
в которой лежали шесть плиток с красками и три кисточки, ему
удалось начертить план, не слишком отличающийся от плана города
Джайсалмера. Махбуб много смеялся и посоветовал ему заодно уж
сделать письменный доклад, и Ким принялся писать на последних
страницах большой счетной книги, лежавшей под отворотом
любимого седла Махбуба.

-- В доклад надо включить все то, что ты видел, с чем
соприкасался, о чем размышлял. Пиши так, как будто сам
джангилатсахиб пришел неожиданно с большой армией, намереваясь
начать войну.

-- А как велика эта армия? -- О, пол-лакха человек.

-- Чепуха! Вспомни, как мало колодцев в песках и как они
плохи. Сюда не доберется и тысяча человек, которых мучит жажда.

-- Вот и напиши об этом, а также обо всех старых брешах в
стенах... о том, где можно нарубить дров... о нраве и характере
владетельного князя. Я останусь здесь, покуда все мои лошади не
будут распроданы. Я найму комнату у ворот, и ты будешь моим
счетоводом. Замок на двери хороший.

Доклад, написанный размашистым почерком, по которому
безошибочно можно было узнать каллиграфический стиль школы св.
Ксаверия, с картой, намазанной краплаком, коричневой и желтой
красками, был в сохранности еще несколько лет тому назад
(какой-то небрежный клерк подшил его к черновым заметкам о
второй Сеистанской съемке Е.23го), но теперь его написанные
карандашом строки, вероятно, почти невозможно прочесть. Ким,
потея, перевел его Махбубу при свете масляной лампы на второй
день их обратного путешествия. Патхан встал и нагнулся над
своими разноцветными седельными сумами.

-- Я знал, что ты заслужишь одеяние почета, и потому
приготовил его,-- сказал он с улыбкой.-- Будь я эмиром
Афганистана (а мы, возможно, увидим его когда-нибудь), я
наполнил бы уста твои золотом.-- Он торжественно положил одежду
к ногам Кима. Тут были составные части чалмы: расшитая золотом
пешаварская шапочка конической формы и большой шарф с широкой
золотой бахромой на концах; вышитая делийская безрукавка,
широкая и развевающаяся,-- надевалась она на молочно-белую
рубашку и застегивалась на правом боку; зеленые шаровары с
поясным шнурком из крученого шелка и, в довершение всего,
благоухающие и с задорно загнутыми носками туфли из русской
кожи.

-- Обновы надо впервые надевать в пятницу утром, ибо это
приносит счастье,-- торжественно промолвил Махбуб.-- Но нам не
следует забывать о злых людях, живущих на этом свете. Да!

Поверх всей этой роскоши, от которой у восхищенного Кима
захватило дух, он положил украшенный перламутром, никелевый
автоматический револьвер калибра 450.

-- Я подумывал, не купить ли револьвер меньшего калибра,
но рассудил, что этот заряжается казенными патронами. А их
всегда можно достать, особенно по ту сторону Границы. Встань и
дай мне взглянуть на тебя!-- Он хлопнул Кима по плечу.-- Да не
узнаешь ты никогда усталости, патхан! О сердца, обреченные на
погибель! О глаза, искоса глядящие из-под ресниц!

Ким повернулся, вытянул носки, выпрямился и невольно
коснулся усов, которые едва пробивались. Потом он склонился к
ногам Махбуба, чтобы должным образом выразить свою
признательность, погладив их легким движением рук; сердце его
было переполнено благодарностью, и это мешало ему говорить.
Махбуб предупредил его намерение и обнял юношу.

-- Сын мой,-- сказал он,-- к чему нам слова? Но разве этот
маленький пистолет не прелесть? Все шесть патронов вылетают
после одного нажима. Носить его надо не за пазухой, а у голого
тела, которое, так сказать, смазывает его. Никогда не клади его
в другое место и, бог даст, ты когда-нибудь убьешь из него
человека.

-- Хай май!-- уныло произнес Ким.-- Если сахиб убьет
человека, его повесят в тюрьме.

-- Верно, но переступи Границу и увидишь, что по ту
сторону люди мудрее. Отложи его, но сперва заряди. На что нужен
незаряженный пистолет?

-- Когда я поеду в Мадрасу, мне придется вернуть тебе его.
Там не разрешают носить пистолеты. Ты сбережешь его для меня?

-- Сын, мне надоела эта Мадраса, где отнимают у человека
лучшие годы, чтобы учить его тому, чему можно научиться только
в Дороге. Безумию сахибов нет предела. Но ничего! Быть может,
твой письменный доклад избавит тебя от дальнейшего рабства, а
бог -- он знает, что нам нужно все больше и больше людей для
Игры.

Они двигались, завязав рты для защиты от песчаного ветра,
по соленой пустыне к Джодхпуру, где Махбуб Али и его красивый
племянник Хабибулла усердно занимались торговыми делами; а
потом Ким, одетый в европейское платье, из которого он уже
вырос, с грустью уехал в вагоне второго класса в школу св.
Ксаверия.

Три недели спустя полковник Крейтон, прицениваясь к
тибетским ритуальным кинжалам в лавке Ларгана, столкнулся лицом
к лицу с откровенно взбунтовавшимся Махбубом Али. Ларган-сахиб
играл роль резервного подкрепления.

-- Пони выучен... готов... взнуздан и выезжен, сахиб!
Отныне он изо дня в день будет забывать свои навыки, если его
будут занимать всякой чепухой. Уроните повод на его спину и
пустите его,-- говорил барышник.-- Он нам нужен.

-- Но он так молод, Махбуб,-- кажется, ему не больше
шестнадцати, ведь так?

-- Когда мне было пятнадцать лет, я убил человека и зачал
человека, сахиб.

-- Ах вы, нераскаянный, старый язычник!-- Крейтон
обернулся к Ларгану. Черная борода кивком подтвердила согласие
с мудростью краснобородого афганца.

-- Я мог использовать его давным-давно,-- сказал Ларган.--
Чем моложе, тем лучше. Вот почему я всегда приставляю ребенка
сторожить действительно ценные мои камни. Вы послали его ко мне
на испытание. И я всячески испытывал его. Он -- единственный
мальчик, которого я не мог заставить увидеть некоторые вещи.

-- В хрустале... в чернильной луже?-- спросил Махбуб.