сикх, индус, джайн? Низкой касты или высокой?
высоких, ни низких. Если он мой чела, возьмет ли кто-нибудь его
от меня? Сможет ли взять? Ибо, знаешь ли, без него я не найду
моей Реки,-- он торжественно покачал головой.
балти,-- сказал Махбуб Али, и лама удалился, успокоенный
обещаниями.
выступая вперед, в полосу света.-- Зачем мне лгать тебе, хаджи?
шепотом:
действительно направляетесь туда...
тобой.
дам тебе денег. Оно касается лошади -- белого жеребца, которого
я продал одному офицеру, когда в прошлый раз возвращался с
Перевалов. Но тогда -- стань поближе и протяни руки, как будто
просишь милостыню!-- родословная белого жеребца была не вполне
установлена, и этот офицер, он теперь в Амбале, велел мне
выяснить ее. (Тут Махбуб описал экстерьер лошади и наружность
офицера.) Вот что нужно передать этому офицеру: "Родословная
белого жеребца вполне установлена". Так он узнает, что ты
пришел от меня. Тогда он скажет: "Какие у тебя доказательства?"
А ты ответишь: "Махбуб Али дал мне доказательства".
Ким, и глаза его загорелись.
вдобавок выбраню тебя хорошенько.-- Позади Кима промелькнула
чья-то тень; прошел жующий верблюд. Махбуб Али возвысил
голос.-- Аллах! Или ты единственный нищий в городе? Твоя мать
умерла. Твой отец умер. У всех вас одно и то же. Ну, ладно,--
он повернулся как бы затем, чтобы пошарить по полу позади себя,
и швырнул мальчику кусок мягкой, жирной мусульманской
лепешки.-- Ступай, переночуй с моими конюхами -- и ты, и твой
лама. Завтра я, может быть, найду для тебя работу.
он и ожидал, комочек папиросной бумаги, завернутый в клеенку, и
три рупии серебром -- необычайная щедрость. Он улыбнулся и
сунул в свой кожаный гайтан деньги и бумажку. Лама, отменно
накормленный махбубовыми балти, уже спал в углу одной из
конюшен. Ким, смеясь, улегся с ним рядом. Он знал, что оказал
услугу Махбубу Али, и ни на минуту не поверил басням о
родословной жеребца.
из крупнейших пенджабских торговцев лошадьми, богатый и
предприимчивый купец, чьи караваны проникали в самые глухие
углы далеких стран, был записан в одной из секретных книг
Индийского Разведывательного Управления под шифром С.25.1.Б.
Два-три раза в год С.25-й посылал в Управление небольшой
доклад, довольно дерзко написанный, но чрезвычайно интересный и
обычно (содержание его подтверждалось донесениями Р.17-го и
М.4-го) вполне достоверный. Это были сведения о всяких
захолустных горных княжествах, путешественниках неанглийской
национальности, а также о торговле оружием -- одним словом, они
являлись небольшой частью огромной массы "полученной
информации", на основе которой действует индийское
правительство. Однако недавно пятеро владетельных
князейсоюзников, которым вовсе не следовало вступать между
собой в союз, были оповещены одной доброжелательной Северной
Державой о том, что различные новости просачиваются из их
областей в Британскую Индию. Тогда премьер-министры этих князей
сильно встревожились и повели себя согласно своему восточному
обычаю. В числе прочих они заподозрили дерзкого краснобородого
барышника, чьи караваны по брюхо в снегу пробирались по их
землям. Наконец, караван Махбуба выследили и во время спуска с
гор дважды обстреляли; причем люди Махбуба приписали нападение
трем неизвестным негодяям, которые, возможно, были наняты для
этой цели. Поэтому Махбуб воздержался от пребывания в Пешаваре,
вредном для здоровья, и, не останавливаясь, прошел до Лахора,
где, зная своих соплеменников, ожидал развития любопытных
событий.
носить на себе хотя бы на час дольше, чем это было необходимо,
а именно комочек тщательно и многократно сложенной бумаги,
обернутой в клеенку,-- неподписанное, лишенное адреса сообщение
с пятью микроскопическими дырочками, проколотыми булавкой на
одном из углов,-- сообщение, самым скандальным образом
выдававшее с головой пятерых князей-союзников, дружественную
Северную Державу, одного пешаварского банкира-индуса,
бельгийскую фирму, производящую оружие, и крупного
полунезависимого мусульманского правителя одного южного
княжества. Это сообщение было доставлено Р. 17-м, и Махбуб,
получив его за Дорским Перевалом, вез бумажку дальше вместо
P.17-го, который по независящим от него причинам не мог
покинуть своего наблюдательного поста. Динамит казался чем-то
невинным и безвредным в сравнении с этим донесением С.25-го, и
даже уроженец Востока с восточным представлением о ценности
времени понимал: чем скорей оно попадет в надлежащие руки, тем
лучше. У Махбуба не было особенного желания умереть
насильственной смертью, ибо там, за Границей, у него висели на
руках две-три незавершенные родовые распри, а по их окончании
он намеревался начать мирную жизнь более или менее
добродетельного гражданина. Со времени своего приезда два дня
назад он не выходил за ворота караван-сарая, но совершенно
открыто рассылал телеграммы: в Бомбей, где у него лежали деньги
в банке, в Дели, где его младший компаньон и сородич продавал
лошадей агенту одного раджпутанского княжества, и в Амбалу,
откуда некий англичанин настойчиво требовал родословную
какого-то белого жеребца... Базарный писец, знавший английский
язык, составлял отличные телеграммы, вроде следующей:
"Крейтону. Банк Лоурела. Амбала. Конь арабской породы, как уже
сообщалось. Сожалею задержке родословной, которую высылаю". И
позже по тому же адресу: "Весьма прискорбная задержка.
Родословную перешлю". Своему младшему компаньону в Дели он
телеграфировал: "Лутфулле. Перевел телеграфом две тысячи рупий
ваш счет банк Лачман-Нарайна". Все это были обычные при ведении
торговых дел телеграммы, но каждая из них вновь и вновь
Обсуждалась заинтересованными сторонами прежде чем попадала на
вокзал, куда их носил глуповатый балти, позволявший всем
желающим прочитывать их по дороге.
слежки палкой предосторожности, Ким внезапно предстал перед
ним, словно небесный посланец, и, будучи столь же решительным,
сколь неразборчивым в средствах, Махбуб Али, привыкший
пользоваться всякой случайностью, тотчас же привлек его к делу.
привлечь к себе внимание, но в Индии, стране паломников, никто
их ни в чем бы не заподозрил и, главное, не пожелал бы
ограбить. Он снова велел подать горячий уголек для хукки и
принялся обдумывать создавшееся положение. Если случится самое
худшее и мальчик попадет в беду, бумага все равно никого не
выдаст. А сам он на досуге поедет в Амбалу и, немного рискуя
возбудить новое подозрение, устно передаст свое донесение кому
следует.
вышла бы большая неприятность. Но бог велик, и Махбуб Али
чувствовал, что в настоящий момент сделал все, что мог. Ким был
единственным в мире существом, никогда ему не солгавшим. Это
следовало бы расценивать как роковой недостаток Кима, не знай
Махбуб, что другим людям Ким, в своих интересах или ради
махбубовых выгод, был способен лгать, как истый уроженец
Востока.
Гарпий, женщин, подводящих себе глаза и ловящих чужестранцев, и
не без труда вызвал ту самую девушку, которая, как он имел
основание думать, была близкой приятельницей безбородого
кашмирского пандита, подстерегавшего простодушного балти с
телеграммами. Это был чрезвычайно неразумный поступок, ибо он и
она, вопреки закону пророка, стали пить душистую настойку;
Махбуб вдребезги напился, врата его уст открылись, и он в
опьянении стал преследовать Цветок Услады, пока не свалился,
как сноп, посреди подушек; и тут Цветок Услады вместе с
безбородым кашмирским пандитом самым тщательным образом
обыскали его с головы до ног.
опустевшей комнате Махбуба. Барышник странным образом оставил