Я для нее пока еще не подобрал рифму. Ну-ка, Джон, а ты что скажешь? Не хуже
ваших военных песен, а?
хозяйка, и оказывал должное уважение кружкам, пускаемым вкруговую майором и
Мармадьюком.
влагой. - Прависсимо! Это корошая песнь. Только Натти Пампо снает песню кута
лутше. Кошаный Тшулок, старина, спой. Спой нам свою песню про лес.
думал я, что увижу такое в этих горах, и мне теперь не до песни. Если тот,
кто по праву здесь полный хозяин, принужден утолять жажду растопленным
снегом, не годится тем, кто знавал его щедрость, веселиться, словно на дворе
теперь красное лето и солнышко светит.
руками суровое морщинистое лицо. Жара в зале после прогулки по морозу, а
также частые и обильные возлияния помогли Ричарду быстро сравняться с
остальными подвыпившими посетителями трактира, и теперь, протянув охотнику
две клубившиеся паром кружки с пенным флипом, он воскликнул:
ты что, ослеп, Кожаный Чулок? Сейчас зима и светит луна. Вот возьми-ка эти
очки и протри глаза хорошенько!
эти индейцы, а, майор? По-моему, они даже не знают, что такое мелодия!
заунывный мотив, медленно покачиваясь в такт. Слов в этой песне было очень
мало, а так как пел он на делаварском языке, то их могли понять только он
сам да Натти. Не обращая внимания на Ричарда, он продолжал петь свою
скорбную песню, то внезапно испуская пронзительные вопли, то снова переходя
на низкие, дрожащие звуки, которые, казалось, составляли особенность
индейской музыки.
принялись обсуждать самые различные дела - главным образом способы лечения
чесотки у свиней и проповедь мистера Гранта; а доктор Тодд подробнейшим
образом объяснял Мармадьюку, какую именно рану получил молодой охотник.
Индеец продолжал петь; лицо его утратило прежнее выражение невозмутимого
спокойствия и благодаря густым растрепанным волосам начинало казаться даже
свирепым. Дикая песня звучала все громче и вскоре заглушила разговоры в
зале. Старый охотник поднял голову и горячо заговорил с индейцем на
делаварском наречии. Ради удобства наших читателей мы переведем его речь.
когда злейший враг сидит рядом с тобой - враг, лишивший Молодого Орла его
законных прав? Я сражался не хуже любого воина твоего племени, но в такое
время, как сейчас, я не хвастаюсь своими подвигами.
- Великий Змей делаваров. Я умею выслеживать мингов, как гадюка,
подкрадывающаяся к яйцам козодоя, и убивать их одним ударом, словно гремучая
змея. Белые дали Чингачгуку томагавк, светлый, как вода Отсего, когда
заходит солнце. Но он красен от крови врагов.
охотничьи угодья и озера для детей своего отца? И разве на совете всего
племени их не отдали Пожирателю Огня? И разве не кровь этого воина струится
в жилах молодого вождя, который мог бы говорить громко там, где теперь голос
его еле слышен?
устремил пристальный взгляд на лицо судьи. Встряхнув головой, он отбросил с
лица волосы, заслонявшие глаза, в которых горела ярость. Но винные пары
слишком затуманили его сознание. Несколько секунд он тщетно пытался ухватить
заткнутый за пояс томагавк, как вдруг глаза его погасли; широко и глупо
улыбнувшись, он обеими руками взял кружку, которую в эту минуту поставил
перед ним Ричард, откинулся назад и осушил ее до дна. Он был уже так пьян,
что лишь с трудом сумел поставить ее на стол.
вскочил на ноги. Теперь же он пробормотал:
дай им спиртного - и они обо всем на свете забывают. Ну, придет все-таки
время, когда справедливость восторжествует. Надо только набраться терпения.
понял. Не успел он умолкнуть, как Ричард воскликнул:
заплачу за его ночлег. Я сегодня богат. В десять раз богаче Дьюка, несмотря
на все его земли, и участки, и ценные бумаги, и векселя, и закладные!
он, как тебе известно, бывает только раз в году.
то и дело кривилось в улыбке. - Мы таки построим эту церквушку, а, сквайр?
священниками, дьяконами, причетниками, пономарями и хором; и с органом, и с
органистом, и с мехами! Разрази меня бог, как говорит Бенджамен, мы
приляпаем с другой стороны еще одну колокольню и сделаем из нее две церкви.
Ну как, Дьюк, раскошелишься? Ха-ха... Мой кузен судья заплатит!
говорит мне доктор Тодд...
загноиться и стать опасной?
пытаясь сплюнуть в очаг. - Это совсем даже невозможно, чтобы рана, так
хорошо перевязанная, да еще с пулей у меня в кармане, вдруг загноилась! А
раз судья хочет взять этого молодого человека к себе в дом, то, пожалуй,
будет удобнее, если я представлю за все один счет.
которая часто появлялась у него на лице, причем было совершенно невозможно
догадаться, улыбается ли он собеседнику или втайне посмеивается над ним.
на соломе; укрытый собственным одеялом, Джон крепко проспал до самого утра.
выкрикивать. Стакан следовал за стаканом, кружка за кружкой, и празднование
сочельника затянулось почти до рассвета, когда старик немец вдруг выразил
желание вернуться во "дворец". К этому времени большая часть компании уже
разошлась, но Мармадьюк, хорошо знакомый с привычками своих друзей, не делал
никаких попыток увести их пораньше. Однако едва майор сказал, что хочет
спать, как судья поспешил этим воспользоваться, и все трое отправились
восвояси. Миссис Холлистер сама проводила их до двери, не скупясь на
полезные советы, которые должны были помочь им как можно благополучнее
покинуть ее заведение.
служить вам поддержкой. Уж до чего приятно было видеть вас в "Храбром
драгуне"! И, конечно, нет греха в том, чтобы встретить рождество с веселым
сердцем, - ведь никто не знает, когда нас посетит печаль. Ну, доброй ночи,
судья, и желаю вам всем счастливого рождества, потому что уже утро.
они брели, держась середины широкой, хорошо утоптанной дорожки, все шло
отлично, но едва они очутились в саду "дворца", как начались трудности. Мы
не станем тратить время на подробный рассказ и упомянем только, что утром
прохожий мог бы заметить за изгородью множество петляющих тропок и что на
пути к дверям Мармадьюк вдруг потерял майора и мистера Джонса, но, пойдя по
одной из таких тропок, вскоре добрался до места, где над снегом виднелись
лишь головы его недавних собутыльников, что не мешало Ричарду весело
распевать:
Глава 15
благополучно доставил Элизабет домой, где новая хозяйка "дворца" могла
провести вечер по собственному усмотрению, забавляясь или занимаясь делами.
Почти все огни в доме были погашены, но в зале Бенджамен старательно
расставил на буфете четыре большие свечи в тяжелых медных шандалах,
придававшие этой комнате очень уютный вид, особенно по сравнению с унылой
"академией", которую Элизабет только что покинула.