попросим его вообразить, что протекла неделя между сценой, заключившей
последнюю главу, и теми событиями, о которых поведаем в этой.
бурым и пестрым краскам поры листопада. Небо заволакивали быстрые облака,
громоздились туча на тучу, а буйные вихри гнали их и кружили или вдруг
разрывали, и тогда на минуту открывался просвет в безмятежную, чистую
синеву, такую прекрасную в своем извечном покое, что ее не могли смутить
суета и тревоги дольнего мира. А там, внизу, ветер мел но диким и голым
степям с такою бешеной силой, какую он не часто показывает в менее открытых
областях на нашем континенте. В древности, когда слагались мифы, можно было
бы вообразить, что бог ветров позволил подвластным ему служителям
ускользнуть из их пещеры и вот они разбушевались на раздолье, где ни дерево,
ни стена, ни гора - никакая преграда не помешает их играм.
была все та же пустынность, здесь все же некоторые признаки выдавали
присутствие человека. Среди однообразного волнистого простора прерии одиноко
высился голый зубчатый утес на самом берегу извилистой речушки, которая,
проделав по равнине длинный путь, впадала в один из бесчисленных притоков
Отца Рек. У подножия скалы лежало болотце, а так как его еще окаймляли
заросли сумака и ольхи, тут, как видно, рос недавно небольшой лесок. Однако
самые деревья перебрались на вершину и уступы соседних скал. Там, на этих
скалах, и можно было увидеть признаки присутствия здесь человека.
вперемежку с таким расчетом, чтобы сберечь, по возможности, труд, несколько
низких крыш из коры и древесных ветвей, заграждения, построенные здесь и там
на самой вершине и по склону - в местах, где подъем на кручу представлялся
относительно доступным, - да парусиновая палатка, лепившаяся на
пирамидальном выступе с одного угла скалы и сверкавшая издалека белым
верхом, точно снежное пятно или, если прибегнуть к метафоре, более
соответствующей сущности предмета, как незапятнанное, заботливо оберегаемое
знамя над крепостью, которое ее гарнизон должен был отстаивать, не щадя
своей жизни. Едва ли нужно добавлять, что эта своеобразная крепость была
местом, где укрылся Ишмаэл Буш, когда лишился скота.
опершись на ружье, у подошвы утеса и глядел на бесплодную почву у себя под
ногами. Не скажешь, чего больше было в его взгляде - презрения или
разочарования.
вертевшемуся подле него, - и из людей, привыкших к христианской пище и
вольному житью, превратиться в жвачную скотину. Как я посужу, Эбирам, ты
вполне бы мог пропитаться кузнечиками: ты проворный малый и догнал бы самого
быстрого их прыгуна <Кузнечиками Буш называет саранчу, намекая на библейских
акрид, которыми будто бы питались отшельники.>.
пришлась не по вкусу. - Надо помнить поговорку: "Ленивый ходок будет век в
пути".
месяцами тащил их по этой пустыне? - возразил Ишмаэл. Как все люди этого
разбора, он умел, когда понадобится, крепко потрудиться, но не стал бы с
неизменным прилежанием изо дня в день выполнять тяжелую работу; предложение
шурина показалось ему мало соблазнительным. - Это вам, жителям поселений,
нужно вечно спешить домой! А у меня, слава богу, ферма просторная, найдется
где вздремнуть владельцу.
нам надо уходить, и не только по этой причине. Я, ты знаешь, такой человек,
что редко вступаю в сделки; но уж если вступил, я выполняю условия честней,
чем эти ваши торговцы с их болтливыми договорами, записанными на листах
бумаги! По нашему уговору мне осталось пройти еще сотню миль, и я свое слово
сдержу.
Шурин перехватил этот взгляд; и какое-то скрытое побуждение - корыстный
расчет или, может быть, общность чувства - помогло утвердиться между ними
согласию, которое чуть было не нарушилось.
я пустился в это чертово путешествие, и помню, какая даль отделяет меня от
цели. Нам обоим, что мне, что тебе, придется несладко, если мы после
удачного начала не доведем наше дело до конца. Да, весь мир, как я посужу,
стоит на этом правиле! Еще давным-давно я слышал одного проповедника,
который бродил по Огайо; он так и говорил: пусть человек сотню лет жил
праведно, а потом на один денек забыл о благочестии, и все идет насмарку:
добро ему не зачтут, зачтут только дурное.
его отразил не презрение, а страх. - Разве повторить слова мошенника -
значит им поверить?! А все-таки, Ишмаэл, может быть, он проповедовал честно?
Он сказал нам, что мир все равно как пустыня и есть только одна рука,
которая может по ее извилистым тропам вести человека, хоть бы и самого
ученого. А если это верно в целом, оно, может быть, верно и в частности...
Ты еще станешь молиться! Но что пользы, как сам ты учишь, служить богу пять
минут, а черту - час? Послушай, друг, я не бог весть какой хозяин, но что
знаю, то знаю: чтобы снять хороший урожай даже с самой доброй земли, нужен
тяжелый труд; твои гнусавцы любят сравнивать мир с нивой, а людей - с тем,
что на ней произросло. Так вот, скажу тебе, Эбирам: ты чертополох или
коровяк.., хуже - трухлявое дерево: его и жечь-то без пользы.
ненависть. Но, сразу угаснув перед твердым, равнодушным лицом скваттера,
этот взгляд показал вдобавок, насколько смелый дух одного подчинил трусливую
природу другого.
первый раз он вот так проверял свою власть), Ишмаэл спокойно продолжал
разговор, прямо перейдя наконец к своим намерениям.
- У меня угнали весь мой скот, и я составил план, как мне получить
возмещение и стать не бедней, чем я был. Мало того: когда при сделке человек
несет один все хлопоты за обе стороны, дурак он будет, если не возьмет
кое-что в свою пользу, так сказать за комиссию.
его сыновей, которые стояли без дела под скалой, подошли поближе ленивой
походкой всех Бушей.
юношей. - Я ей кричу, спрашиваю, не видно ли чего, а она не отвечает, только
помотала головой. Эллен для женщины слишком уж неразговорчива. Не мешало бы
ей научиться хорошим манерам, это не испортит ее красоты.
на краю самого верхнего выступа, возле палатки, на высоте по меньшей мере
двухсот футов над равниной. На таком отдалении можно было различить только
общие очертания ее фигуры да белокурые волосы, развевавшиеся по ветру за ее
плечами; и видно было, что она неотрывно смотрит вдаль, на одну какую-то
точку среди прерии.
ветра. - Ты увидела что-нибудь побольше суслика?
казалось, не сводя глаз с неведомого предмета, но голос ее, если она и
говорила, был недостаточно громок, чтобы услышать его сквозь ветер.
продолжал Ишмаэл. - Нел, ты что, оглохла, что ли? Отвечай же, Нел!.. Не
видать ли ей оттуда краснокожих? Что ж, я буду рад уплатить им за их
любезность под защитой этих бревен и скал!
поглядывал поочередно на каждого из сыновей, таких же, как он,
самоуверенных, он отвлек все взоры от Эллен на собственную свою особу; но
сейчас, когда и он и юноши разом повернулись посмотреть, какой знак подаст
им девушка-часовой, на месте, где она только что стояла, никого уже не было.
братьев, - девчонку сдуло ветром!
смеющиеся голубые глаза, льняные кудри и румяные щеки Эллен оказали свое
действие на их вялые души. В тупом недоумении они глазели на опустевший
выступ и переглядывались растерянно, даже немного огорченно.
я больше часа все думал сказать ей, что это опасно.
склоне! Гэй! Кто там шныряет вокруг палатки? Разве я вам всем не говорил...
догадкам и избавить не одну вялую душу от непривычного волнения. Вынырнув
из-под парусины, Эллен легким бесстрашным шагом прошла к своему прежнему
месту на головокружительной высоте и, указывая вдаль, быстро и горячо
заговорила с каким-то невидимым слушателем.
шутку встревожившись. - Она спит с открытыми глазами, и ей чудятся во сне
лютые твари с трудными названиями, о которых рассказывает с утра до ночи
доктор.
всматриваясь в степную ширь.