Эстер принялась за стряпню, с равным усердием трудясь и бранясь, пока не
поспел у нее ужин; тут она кликнула мужа к костру тем зычным голосом, каким
муэдзин призывает правоверных к молитве.
блюда, скваттер, подавая пример другим, облюбовал и принялся отрезать для
себя кусок превосходной оленины, приготовленной не хуже, чем тот бизоний
горб, ибо и здесь искусная стряпуха постаралась не скрыть, а усилить
естественные особенности дичи. Художник охотно избрал бы этот момент, если
бы задумал перенести на холст эту дикую и своеобразную сцену.
скалу, высокую, иззубренную и почти неприступную. Яркий костер, разложенный
посреди площадки на ее вершине, с тесной группой, деловито расположившейся
вокруг него, придавал ей вид как бы высокого маяка, воздвигнутого среди
пустынных степей, чтобы светить скитающимся в их просторе искателям
приключений. Отсветы пламени перебрасывались с одного загорелого лица на
другое; и каждое было отмечено своим особенным выражением; от невинной
простоты на личиках детей со странной примесью дикости (оттенок, приданный
полуварварской жизнью) до тупой и недвижной апатии, лежавшей на лице
скваттера, когда он не был возбужден. Минутами порыв ветра налетал на
догоравший костер; и, когда выше вскидывалось пламя, в его свете была видна
одинокая палатка, как будто повисшая в воздухе где-то выше в полумгле. А
вокруг все ушло, как всегда в этот час, в непроницаемую толщу тьмы.
сказала Эстер. - Когда отужинаем и приберемся, тут он явится, голодный, как
медведь после зимней спячки, и заревет, чтобы его накормили. У него желудок,
как самые точные часы в Кентукки: день ли, ночь ли, всегда без ошибки укажет
время, и заводить не надо. Наш Эйза умеет налечь на еду, особенно как
малость поработает и проголодается!
проверить, осмелится ли кто из них что-нибудь сказать в защиту
отсутствующего бунтаря. Но сейчас, когда не было ничего, что могло
пересилить их обычную вялость, ни один из них не пожелал превозмочь свою
лень, чтобы вступиться за мятежного брата. Зато Эбирам, который после
примирения все время проявлял - то ли искренне, то ли притворно -
великодушную заботу о своем недавнем противнике, счел нужным и сейчас
выразить беспокойство, не разделяемое другими.
в нашем отряде чуть ли не самый стойкий - он и смел и силен; мне будет очень
жаль, если он попался в лапы краснокожих дьяволов.
и годен, чтобы пугать женщину и ее суматошных девчонок. Смотри, какого ты
страху нагнал на Эллен Уэйд: она совсем белая! Уж не на индейцев ли она
сегодня загляделась, когда мне пришлось поговорить с ней при помощи ружья,
потому что мои слова не доходили до ее ушей? Как это вышло, Нел? Ты нам так
и не объяснила, с чего ты вдруг оглохла.
о котором скваттер напомнил сейчас. Жгучего жара хватило на все лицо, даже
на шею лег его отсвет, нежно ее зарумянив. Девушка в смущении понурила
голову, но не нашла нужным ответить.
сказанных колких слов, но он поднялся на ноги и, потянувшись всем грузным
телом, как раскормленный бык, объявил, что намерен лечь. В семействе, где
каждый жил только ради еды и сна, такое намерение не могло не встретить того
же одобрения и у остальных. Один за другим все разбрелись по своим
незатейливым спальням; через несколько минут Эстер, уже успевшая отругать
перед сном детвору, осталась, если не считать часового внизу, совсем одна на
голой вершине скалы.
необразованной женщине ее кочевая жизнь, материнское чувство слишком глубоко
угнездилось в ее душе, чтобы что-нибудь могло его искоренить. Нрав ее был
буен, чтобы не сказать свиреп, и, когда она разойдется, унять ее было
нелегко. Но, если она и склонна была иногда злоупотреблять правами, какие ей
давало ее положение в семье, все же любовь к своим детям, нередко дремавшая,
никогда окончательно не угасала в ней. Мать смущало затянувшееся отсутствие
Эйзы. Она сидела на камне, со страхом вглядываясь в темную бездну. Но
страшно ей было не за себя - она не колеблясь пошла бы одна в ночную степь,
однако хлопотливое воображение, подчиняясь неугасшему чувству, принялось
выдумывать для сына всевозможные злые несчастья. Может быть, он и вправду,
как намекнул Эбирам, взят в плен индейцами, вышедшими поохотиться в
окрестностях на буйволов; или могла его постичь еще более страшная участь!
Так думала мать, а мрак и тишина придавали силу тайному голосу сердца.
посту и с той остротой восприятия, которую у животных, стоящих в смысле
интеллекта не многим ниже этой женщины, мы зовем инстинктом, прислушиваясь к
шумам, какие могли бы указать на приближение шагов. Наконец ее желания как
будто сбылись: послышались долгожданные звуки, и вот уже она различила у
подножия скалы силуэт человека.
земле! - заворчала женщина с резкой переменой в чувствах, ничуть не
удивительной для всякого, кто давал себе труд изучать противоречивость и
разнообразие человеческих характеров. - Да, хорошо бы еще, чтоб на самой
твердой! Эй, Эбнер, Эбнер! Ты что там, Эбнер, уснул? Посмей только открыть
проход, пока я не сошла вниз! Я хочу посмотреть сама, кто это там вздумал
беспокоить среди ночи мирную - да, мирную в честную семью!
внушительность, хотя и опасался неприятных последствий. - Женщина, именем
закона запрещаю тебе метать с высоты какой-нибудь адский снаряд! Я свободный
гражданин и землевладелец, имеющий диплом двух университетов, и я требую
уважения к своим правам! Поостерегись совершить покушение или же убийство,
непреднамеренное или предумышленное. Это я - ваш amicus <Друг (лат.).>, ваш
друг и спутник. Это я! Овид Бат!
ушей человека, тревожно ловившего их внизу. - Так ты не Эйза?
тот, кого ты держишь за порогом, имеет все права на дружеский и даже
почетный прием? Или ты вообразила, что я животное из класса амфибий и могу
раздувать легкие, как кузнец свои мехи?
единственной, кто его слышал. Разочарованная и встревоженная, женщина уже
улеглась на своей соломенной подстилке и в безнадежном равнодушии
приготовилась отойти ко сну. Зато Эбнера, поставленного внизу на часах,
крики разбудили, и так как теперь он уже настолько очнулся, что узнал голос
врача, тот незамедлительно был пропущен в крепость. Доктор Батциус, вне себя
от нетерпения, прошмыгнул в тесный проход и уже начал трудный подъем, когда,
оглянувшись на привратника, остановился, чтобы сделать ему наставление,
весьма, как полагал он, солидным тоном:
проступают в склонности к зевоте и могут оказаться губительными не только
для тебя, но и для всей семьи твоего отца.
как сонный лев. - У меня этого вашего симптома не было и нет, а что касается
отца с детьми, так, по-моему, от кори и ветряной оспы наша семья уже много
месяцев как окончательно отделалась.
половину крутого подъема, а юноша еще продолжал обстоятельно оправдываться.
Добравшись до вершины, Овид приготовился к встрече с Эстер: он не раз
получал самые ошеломительные доказательства неисчерпаемых возможностей ее
речи и в благоговейном трепете ожидал, что сейчас навлечет на себя новую
атаку. Но, как, может быть, предугадал читатель, он был приятно разочарован.
Тихонько ступая и робко поглядывая через плечо, как будто он опасался, что
сейчас на него хлынет поток чего-нибудь похуже ругани, доктор пробрался в
шалаш, назначенный ему при распределении спальных мест.
слышал за день, пока в хижине Эстер не послышалась возня и ворчанье,
показавшие, что ее обитательница не спит. Понимая, что ему не осуществить
своего замысла, пока он не обезоружит этого цербера в юбке, доктор, хоть и
очень не хотел услышать вновь ее речь, почел необходимым завязать разговор.
- сказал он, решив прибегнуть для начала к испытанному средству - к пластырю
лести. - Вы не находите себе покоя, добрая моя хозяюшка? Не могу ли я помочь
вам в этой беде?
чтобы мне заснуть?
есть у меня сердечные капли - я вам их накапаю в рюмочку с коньяком: они
усыпят боль, и вы уснете, если я хоть что-нибудь смыслю в медицине.
соблазнительности своего средства, принялся безотлагательно его изготовлять.
Когда он явился с полной рюмкой, она была принята с ворчанием и даже
угрозами, но осушена с легкостью, ясно показавшей, что капли пациентке по
вкусу. Эстер пробурчала какие-то слова благодарности, и врач молча сел
наблюдать, как подействует его снотворное. Не более как через полчаса
дыхание пациентки стало таким глубоким и, как мог бы выразиться сам
натуралист, таким ненормально затяжным, что он, пожалуй, усомнился бы в силе
своего лекарства и подумал бы, что женщина только прикинулась спящей, если
бы не знал, что именно так должно было сказаться действие изрядной дозы
опиума, добавленной им к коньяку. Наконец, когда уснула и бессонная мать,
тишина стала полной и нерушимой.
тихо, как ночной грабитель, и прокрался из своей хибарки, или, вернее,
Жюль Верн
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Юрьев Сергей
Орловский Гай Юлий