Чтение 9–й страницы книги ~Прерия~

произнес несколько хриплых гортанных звуков - обычные слова и приветствия на
его языке. Траппер ответил, как умел, и, видно, справился неплохо, потому
что тот его понял. Постараемся, не впадая в педантизм, передать суть и по
мере возможности форму последовавшего диалога.

- Разве бледнолицые съели всех своих бизонов и сняли шкуры со всех своих
бобров? - начал индеец, немного помолчав после обмена приветствиями, как
требовало приличие. - Зачем приходят они считать, сколько осталось дичи на
землях пауни?

- Одни из нас приходят сюда покупать, другие - продавать, - ответил
траппер, - но и те и другие не станут больше приходить, если услышат, что
небезопасно приближаться к жилищам сиу.

- Сиу - воры, и они живут в снегах; зачем нам говорить о народе, который
далеко, когда мы в стране пауни?

- Если владельцы этой земли - пауни, белые и краснокожие пользуются здесь
равными правами.

- Разве бледнолицые недостаточно наворовали у индейцев, что вы приходите
в такую даль со своею ложью? Это земля, где ведет охоту мое племя.

- У меня не меньше права жить здесь, чем у тебя, - возразил траппер с
невозмутимым спокойствием. - Не буду говорить всего, что мог бы, - лучше
помолчать. Пауни и белые - братья, а сиу не смеет показать свое лицо в
деревне Волков.

- Дакоты - мужчины! - яростно вскричал индеец, позабыв, что выдает себя
за Волка-пауни, и назвавшись самым гордым из наименований своего племени. -
Дакоты не знают страха. Говори, для чего ты оставил селения бледнолицых и
зашел так далеко от них?

- Я на многих советах видел, как восходит и заходит солнце, и слышал
слова мудрых людей. Пусть придут ваши вожди, и мой рот не будет сомкнут.

- Я великий вождь! - сказал индеец, напустив на себя вид оскорбленного
достоинства. - Или ты принял меня за ассинибойна? <То есть за
кочевника-сиу.> Уюча - воин, которого знают, которому верят!

- Не так я глуп, чтобы не узнать чумазого тетона! - сказал траппер с
хладнокровием, делавшим честь его нервам. - Брось! Темно, и ты не видишь,
что у меня седая голова!

Индеец, видно, понял, что пустил в ход слишком неуклюжую выдумку, которая
не могла обмануть бывалого человека, и призадумался, на какую новую уловку
ему пойти, чтобы достичь своей подлинной цели, когда легкое движение в
отряде спутало все его намерения. Он боязливо оглянулся, точно опасаясь
помехи, и, отбрасывая притворство, сказал более естественным голосом:

- Дай Уюче молока Длинных Ножей <Длинны ми Ножами (или Большими Ножами)
индейцы называли американцев по их шпагам. Молоко Длинных Ноже и - водка.>,
и он будет петь твое имя в уши большим людям своего племени.

- Ступай! Ваши молодые воины говорят о Матори. Мои слова для ушей вождя.

Индеец метнул взгляд на старика, даже при тусклом свете выдавший
непримиримую ненависть. Потом потихоньку отступил в толпу своих товарищей,
торопясь скрыть свой безуспешный обман (и свою бесчестную попытку оттягать
незаконную долю добычи) от того, чье имя, названное траппером, проносилось
по толпе - верный знак, что сейчас он будет здесь. Едва исчез Уюча, перед
пленниками, выступив из темного круга, встал могучего сложения воин, судя по
величавой осанке - прославленный вождь. За ним приблизился и весь отряд,
выстроившись вокруг него в глубоком и почтительном молчании.

- Земля широка, - начал вождь, выдержав паузу с тем достоинством, которое
тщетно силился изобразить его жалкий подражатель. - Почему дети моего
великого белого отца никак не найдут себе места на ней?

- Иные из них слышали, что их друзья на равнинах нуждаются во многом, и
они пришли посмотреть, правду ли им говорили. Другие же нуждаются в
предметах, которые краснокожие хотят продать, и они приходят богато наделить
своих друзей порохом и одеялами.

- Разве торговцы переходят Большую реку с пустыми руками?

- У нас пустые руки, потому что твои молодые воины подумали, что мы
устали, и освободили нас от ноши. Они ошиблись: я стар, но еще силен.

- Не может быть! Вы уронили вашу ношу среди равнин. Покажи место моим
воинам, и они подберут ее, пока ее не нашли пауни.

- Тропа к тому месту не прямая, а сейчас ночь. Время спать, - с полным
спокойствием сказал траппер. - Вели твоим воинам пройти вон к тому холму;
там есть вода и есть лес; пусть они разведут огни и спят в тепле. Когда
встанет солнце, я буду опять говорить с тобой.

Тихий, но гневный ропот прошел среди слушающих, и старик понял, что
допустил неосторожность, предложив нечто такое, что, по его замыслу, должно
было указать заночевавшим в ивняке на присутствие опасного соседа. Однако
Матори ничем не выдал возмущения, так откровенно выказанного другими, и
продолжал разговор все в том же невозмутимом тоне.

- Я знаю, что мой друг богат, - сказа он, - что у него невдалеке отсюда
много воинов и что лошадей у него больше, чем собак у краснокожих.

- Ты видишь моих воинов и моих лошадей.

- Как! Разве у женщины ноги дакотов, что она может пройти равниной
тридцать ночей и не упасть? Я знаю, индейцы лесного края делают большие
переходы на своих ногах. Но мы, живущие там, где из одного жилища глазу не
видно другого, мы любим своих лошадей.

Траппер медлил с ответом. Он понимал, что обман, если раскроется, может
оказаться пагубным; да и природное его правдолюбие, не всегда удобное для
человека его рода занятий и образа жизни, восставало против лжи. Но,
вспомнив, что сейчас от него зависит не только его собственная, но и чужая
судьба, он решил предоставить делу идти своим ходом и позволить дакотскому
вождю самому себя обманывать, коль так ему угодно.

- Женщины сиу и женщины белых не одного вигвама, - сказал он уклончиво. -
Захочет ли воин-тетон поставить женщину выше себя? Я знаю, что нет; однако
уши мои слышали, что есть страны, где в совете решают скво.

Новое легкое движение в кругу показало трапперу, что его слова приняты,
хоть и без недоверия, но с большим удивлением. На одного лишь вождя они не
произвели впечатления - или он не пожелал уронить свое величавое
достоинство.

- Мои белые отцы, что живут на Больших озерах, говорили, - сказал он, -
будто их братья в стране, где восходит солнце, не мужчины; и теперь я знаю,
что они мне не солгали! Оставь, что же это за народ, вождем у которого скво?
Или ты не муж этой женщины, а пес?

- Не пес и не муж. Я до этого дня никогда не видел ее лица. Она пришла в
прерии, потому что ей сказали, что здесь живет великий и благородный народ
дакотов, и она пожелала увидеть их мужчин, потому что женщины бледнолицых,
так же как женщины сиу, любят открывать свои глаза на все новое. Но она
бедна, как беден я сам, и будет терпеть недостаток в зерне и мясе, если вы
отберете то малое, что еще имеет она и ее друг.

- Мои уши услышали много подлой лжи! - крикнул воин-тетон таким грозным
голосом, что все, даже индейцы, содрогнулись. - Или я женщина? Разве нет у
дакоты глаз? Скажи мне, белый охотник, кто те люди одного с тобою цвета
кожи, что спят среди поваленных деревьев?

С этими словами вождь в негодовании повел рукой в сторону лагеря Ишмаэла,
и траппер уже не мог сомневаться: вождь, более настойчивый и проницательный,
чем его воины, провел разведку успешно и открыл то, что от тех ускользнуло.
Но, как ни страшно было думать, что его открытие может принести гибель
спящим, как ни обидно сознавать, что в разговоре дакота его перехитрил,
внешне старик сохранил неколебимое спокойствие.

- Может быть, и правда, что в прерии ночуют белые. Раз мой брат так
сказал, значит, это правда; но какие люди доверились великодушию тетонов, я
не знаю. Если там спят иноземцы, пошли своих молодых воинов разбудить их, и
пусть пришельцы скажут, зачем они здесь; у каждого бледнолицего есть язык.

Вождь с жестокой улыбкой покачал головой и, отвернув лицо в знак того,
что кончает разговор, ответил:

- Дакоты мудрый народ, и Матори их вождь! Он не станет громко звать
чужеземцев, чтобы они встали и заговорили с ним карабинами. Он будет тихо
шептать им на ухо. А потом пусть люди одного с ними цвета кожи попробуют их
разбудить.

Когда он договорил и повернулся на пятках, тихий одобрительный смех
пробежал по темному кругу и долго еще звучал вслед вождю, когда он отошел от
пленников и остановился поодаль. Здесь те, кому позволялось обмениваться
мнениями со столь великим воином, снова собрались вокруг него на совещании.
Уюча, пользуясь случаем, опять принялся выпрашивать водку, но траппер,
убедившись, что тот лишь прикидывается одним из вождей, досадливо от него
отмахнулся. Однако бесчестный дикарь не прекращал своих приставаний, и конец
им положил только приказ всему отряду сесть на коней и перейти на новое
место. Движение совершалось в мертвом молчании и таком порядке, который
сделал бы честь и солдатам регулярной армии. Вскоре, однако, опять приказано
было остановиться; и, когда пленники перевели дух и огляделись, они увидели
невдалеке темное пятно той ивовой рощи, близ которой спал лагерь Ишмаэла.

Здесь вожди еще раз посовещались - коротко, но деловито.

Коней, видимо обученных для таких бесшумных налетов, опять оставили под
присмотром стражи и ей же поручили караулить пленников. Все возраставшая
тревога траппера отнюдь не утихла, когда он увидел, что рядом с ним стоит
Уюча и что он же, как показывал его победоносно-надменный вид, возглавляет
охрану. Однако тетон, несомненно следуя тайному приказу, пока ограничился
тем, что грозно замахнулся томагавком на Эллен. Показав этим выразительным
жестом, какая судьба мгновенно постигнет девушку, если кто-нибудь из них
троих попробует поднять тревогу, он застыл в суровом молчании. Неожиданная
сдержанность Уючи дала возможность трапперу и молодой чете со всем вниманием
наблюдать, насколько позволяла темнота, за необычайными маневрами индейцев.

Всем распоряжался Матори. Сообразуясь с личными качествами своих людей,
он каждому точно указал его место и задачу, и ему повиновались с
почтительной готовностью, как всегда воин-индеец принимает в час испытания
приказы вождя. Одних он послал вправо, других влево. Каждый уходил особенной
поступью индейца, бесшумной и быстрой, пока все не заняли назначенные им
посты, кроме двух избранных воинов, которых предводитель оста вил, при себе.