огород. На берегу ручья росли ольха и лавр, а папоротник стоял так высо-
ко, что закрывал Харниша с головой. Повсюду расстилался бархатный мох, и
из него выглядывали венерины волосы и низенькие папоротники с золотисты-
ми спинками листьев.
су. Топор не вторгался сюда, и деревья умирали только от старости или не
выдержав натиска зимних бурь. Огромные поверженные стволы, обросшие
мхом, медленно истлевали, растворяясь в почве, когда-то породившей их.
Многие так долго пролежали здесь, что от них уже ничего - не оставалось,
кроме едва приметных очертаний вровень с землей. Некоторые деревья упали
поперек ручья, и из-под одного исполинского ствола десяток молодых де-
ревцев, сломанных и придавленных его тяжестью, продолжал расти, лежа на
земле, погрузив корни в воду и простирая ветви к живительному солнцу,
проникавшему к ним сквозь просветы в зеленой кровле.
более глубокие ущелья и все более крутые склоны. Раз уж он устроил себе
такой праздник, он не успокоится, пока не взберется на вершину горы Со-
нома. И три часа спустя он достиг ее, усталый, потный, в изорванном кос-
тюме и с ссадинами на лице и руках; но глаза его сверкали необычным для
него в последние годы задором и весельем. Он чувствовал себя, как
школьник, сбежавший с уроков. Сан-Франциско, рискованная биржевая игра
отодвинулись куда-то далеко-далеко. Но дело было не только в озорстве
школьника, доставившего себе запретную радость, - ему казалось, что он
принимает что-то вроде очистительной ванны, что он смывает с себя всю
грязь, всю подлость и злобу, которой запятнал себя в смердящем болоте
городской жизни. Он не раздумывал над этим, не пытался разобраться в
своих ощущениях, он только чувствовал себя внутренне чистым и облагоро-
женным. Если бы его спросили, что он испытывает, он, вероятно, ответил
бы, что ему здесь очень нравится. Он и сам в простоте своей не понимал,
какую власть над ним имеет природа, как, проникая во все его существо,
она освобождает и тело и ум от городской гнили, - не понимал, что эта
власть так велика потому, что много поколений его предков жили в - пер-
возданных дремучих лесах, да и сам он успел приобрести только слабый на-
лет городской цивилизации.
дил коня у южного края вершины, он был совсем один под ярко-синим кали-
форнийским небом. Перед ним, уходя из-под его ног на юг и на запад,
расстилались луга, прорезанные лесистыми ущельями; складка за складкой,
уступ за уступом зеленый ковер спускался все ниже до Петалумской долины,
плоской, как бильярд, где, словно на разлинованном чертеже, четко выде-
лялись правильные квадраты и полосы жирной, возделанной земли. Дальше к
западу гряда за грядой высились горы, и лиловатый туман клубился в доли-
нах, а еще дальше, по ту сторону последней гряды, Харниш увидел сереб-
ристый блеск океана. Повернув лошадь, он обвел взглядом запад и север от
Санта-Росы до горы св. Елены, посмотрел на восток, где за долиной Сонома
поросший карликовым дубом горный хребет заслонял вид на долину Напа. На
восточном склоне, замыкающем долину Сонома, на одной линии с деревушкой
Глен Эллен, он приметил безлесное место. Сперва он подумал: уж не отвалы
ли это у входа в шахту? Но тут же вспомнил, что здесь не золотоносный
край. Поворачивая лошадь по кругу, он увидел далеко на юго-востоке, по
ту сторону бухты Сан-Пабло, ясно очерченную двойную вершину Чертовой го-
ры. Южнее высилась гора Тамалпайс, а дальше, нет, он не ошибся, - в пя-
тидесяти милях отсюда, там, где океанские ветры свободно входили в Золо-
тые ворота, низко над горизонтом стлался дым Сан-Франциско.
тя он наконец оторвался от открывшейся ему картины и начал спускаться с
горы. Нарочно выбрав другую дорогу для спуска, он только к исходу дня
снова очутился у лесистых холмов. На вершине одного из них его зоркие
глаза вдруг заметили темное пятно: такого оттенка зеленого цвета он се-
годня еще не видел. Вглядевшись, он пришел к выводу, что это три кипари-
са; но кипарисы здесь не росли, значит, эти три дерева были кем-то поса-
жены. Движимый чисто мальчишеским любопытством, он решил разузнать, от-
куда они взялись. Склон оказался таким крутым и так густо зарос лесом,
что Харнишу пришлось спешиться, а там, где подлесок был почти непрохо-
дим, ползти на четвереньках. Кипарисы вдруг неожиданно встали перед ним.
Они были с четырех сторон обнесены оградой; Харниш сразу заметил, что
колья обтесаны и заострены вручную. Под кипарисами виднелись две детские
могилки. Надписи на деревянных дощечках, тоже оструганных вручную, гла-
сили: "Малютка Дэвид, родился в 1855, умер в 1859; малютка Лили, роди-
лась в 1853, умерла в 1860".
пучки полевых цветов, буквы на дощечках были свежевыкрашены. Харниш обо-
шел вокруг ограды и нашел тропинку, ведущую вниз по противоположному
склону. Спустившись, он разыскал свою лошадь и верхом подъехал к фер-
мерскому дому. Из трубы поднимался дым, и Харниш быстро разговорился с
худощавым, несколько суетливым молодым человеком, оказавшиеся не вла-
дельцем, а только арендатором фермы. Велик ли участок? Около ста восьми-
десяти акров. Это только так кажется, что он больше, потому что непра-
вильной формы. Да, он включает и глинище и все холмы, а вдоль каньона
граница тянется на милю с лишним.
неровная, так что первые фермеры, которые обосновались здесь, скупали
хорошую землю, где только могли. Вот почему границы участка сильно изре-
заны.
ясь на работе. За аренду они платят немного. Владелец участка, Хиллард,
живет на доходы с глины. Он человек состоятельный, у него фермы и виног-
радники там, в долине. Кирпичный завод оплачивает глину из расчета деся-
ти центов за кубический ярд. Земля хороша только местами - там, где она
расчищена, вот, например, огород или виноградник; но почти повсюду мест-
ность уж очень неровная.
нуть... и вот почему мы здесь. Время наше почти истекло. Осенью соберу
виноград и опять пойду служить на телеграф.
виноград обычно довольно высокая. Почти все, что они едят, он сам выра-
щивает. Если бы земля принадлежала ему, он расчистил бы местечко на
склоне горы над виноградником и развел бы там плодовый сад, почва подхо-
дящая. Лугов много по всему участку, и акров пятнадцать наберется, с ко-
торых он снимает превосходное, нежное сено. За каждую тонну он выручает
на три, а то и на пять долларов больше, чем за обыкновенное грубое сено,
снятое в долине.
дому человеку, постоянно живущему здесь, среди всех красот, которыми
Харниш только любовался в течение нескольких часов.
предстоят лишние расходы. За аренду хоть и немного, а платить нужно. И
сил у меня не хватает, чтобы по-настоящему хозяйничать. Будь это моя
собственная земля или будь я такой здоровяк, как вы, я ничего лучшего не
желал бы. И жена тоже... - Он снова грустно улыбнулся. - Понимаете, мы
оба родились в деревне, и, проторчав несколько лет в городах, мы решили,
что в деревне лучше. Мы надеемся кое-что скопить и когда-нибудь купим
себе клочок земли и уж там осядем.
уж установился обычай. Все, кто ни живет здесь, это делают. Говорят, что
много лет подряд родители каждое лето приезжали на могилы, а потом ез-
дить перестали; и старик Хиллард завел этот обычай. Разрез на склоне го-
ры? Да, здесь была шахта. Но золота находили ничтожно мало. Старатели
все снова и снова начинали разработку, в течение многих лет, потому что
разведка дала хорошие результаты. Но это было очень давно. Здесь за все
время ни одного рентабельного месторождения не открылось, хотя ям нарыли
видимо-невидимо, а тридцать лет назад даже началось что-то вроде золотой
горячки.
ужинать. Взглянув на нее, Харниш подумал, что городская жизнь не годится
для нее; потом он заметил нежный румянец на слегка загорелом лице и ре-
шил, что жить ей нужно в деревне. От приглашения к ужину он отказался и
поехал в Глен Эллен, небрежно развалившись в седле и мурлыча себе под
нос забытые песни. Он спустился по неровной, извилистой дороге, которая
вела через луговины, дубовые рощи, густую чащу мансанитовых кустов, пе-
ресеченную просеками. Харниш жадно вслушивался в крик перепелок, и один
раз он засмеялся громко и весело, когда крохотный бурундук, сердито ве-
реща, полез вверх по низенькой насыпи, но не удержался и упал вниз, по-
том кинулся через дорогу чуть ли не под копытами лошади и, не переставая
верещать, вскарабкался на высокий дуб.
прямиком на Глен Эллен, он наткнулся на ущелье, которое так основательно
преградило ему путь, что он рад был смиренно воспользоваться коровьей
тропой. Тропа привела его к бревенчатой хижине. Двери и окна были раск-
рыты настежь, на пороге, окруженная котятами, лежала кошка, но дом ка-
зался пустым. Харниш поехал по дорожке, видимо, ведущей к ущелью. На по-
ловине спуска он увидел человеческую фигуру, освещенную лучами заката:
навстречу ему шел старик с ведерком, полным пенящегося молока. Он был
без шляпы, и на его румяном лице, обрамленном белоснежными волосами и
Белов Вольф
Ибсен Генрик
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Афанасьев Роман