юга влекло меня в более теплые моря, и это определило мое решение.
нас окружал непроницаемый мрак, этот юго-западный ветер так разбушевал-
ся, что я вновь был принужден выбросить плавучий якорь.
всматривался в побелевший вспененный океан, среди которого наша лодка
беспомощно взлетала и ныряла, держась на своем плавучем якоре. Мы нахо-
дились на краю гибели - каждую секунду нас могло захлестнуть волной.
Брызги и пена низвергались на нас нескончаемым водопадом, и я должен был
безостановочно вычерпывать воду. Одеяла промокли насквозь. Промокло все,
и только Мод, в своем плаще, резиновых сапогах и зюйдвестке, была хорошо
защищена, хотя руки, лицо и выбившаяся из-под зюйдвестки прядь волос бы-
ли у нее совершенно мокрые. Время от времени она брала у меня черпак и,
не страшась шторма, принималась энергично вычерпывать воду. Все на свете
относительно: в сущности, это был просто свежий ветер, но для нас, бо-
ровшихся за жизнь на нашем жалком суденышке, это был настоящий шторм.
аном и свирепым ветром, хлеставшим нам в лицо. Настала ночь, но мы не
спали. Опять рассвело, и по-прежнему ветер бил нам в лицо и пенистые ва-
лы с ревом неслись навстречу.
и брезентом. Одежда на ней не очень промокла, но девушка закоченела от
холода. Я боялся за ее жизнь. И снова занялся день, такой же холодный и
безрадостный, с таким же сумрачным небом, яростным ветром и грозным ре-
вом волн.
полумертв от усталости. Все тело у меня ныло от холода и напряжения, и
при малейшем движении натруженные мускулы давали себя знать, - двигаться
же мне приходилось беспрестанно. А нас тем временем все несло и несло на
северо-восток - все дальше от берегов Японии, в сторону холодного Берин-
гова моря.
силой. К концу третьего дня он еще окреп. Один раз шлюпка так зарылась
носом в волну, что ее на четверть залило водой. Я работал черпаком, как
одержимый. Вода, заполнившая шлюпку, тянула ее книзу, уменьшала ее пла-
вучесть. Еще одна такая волна - и нас ждала неминуемая гибель. Вычерпав
воду, я вынужден был снять с Мод брезент и затянуть им носовую часть
шлюпки. Он закрыл собою шлюпку на треть и сослужил нам хорошую службу,
трижды спасая нас, когда лодка врезалась носом в волну.
бы ее посинели, на бескровном лице отчетливо были написаны испытываемые
ею муки. Но ее глаза, обращенные на меня, все так же светились мужест-
вом, и губы произносили ободряющие слова.
почти ничего не сознавал, усталость одолела меня, и я заснул на корме.
улеглись, и над нами ярко засияло солнце. О, благодатное солнце! Мы не-
жили свои измученные тела в его ласковых лучах и оживали, как букашки
после бури. Мы снова начали улыбаться, шутить и бодро смотреть на буду-
щее. А ведь в сущности положение наше было плачевнее прежнего. Мы теперь
были еще дальше от Японии, чем в ту ночь, когда покинули "Призрак"; а о
том, на какой широте и долготе мы находимся, я мог только гадать, и при-
том весьма приблизительно. Если мы в течение семидесяти с лишним часов
дрейфовали со скоростью двух миль в час, нас должно было снести по край-
ней мере на сто пятьдесят миль к северо-востоку. Но были ли верны мои
подсчеты? А если мы дрейфовали со скоростью четырех миль в час? Тогда
нас снесло еще на сто пятьдесят миль дальше от цели.
снова увидели "Призрак". Вокруг плавали котики, и я все время ждал, что
на горизонте появится промысловая шхуна. Во второй половине дня, когда
снова поднялся свежий северо-западный ветер, мы действительно увидели
вдали какую-то шхуну, но она тут же скрылась из глаз, и опять мы оста-
лись одни среди пустынного моря.
губ уже не слетали веселые слова; были дни штиля, когда мы плыли по без-
молвному, безграничному простору, подавленные величием океана, и диви-
лись тому, что все еще живы и боремся за жизнь, несмотря на всю нашу
беспомощность; были дни пурги и снежных шквалов, когда мы промерзали до
костей, и были дождливые дни, когда мы наполняли наши бочонки стекавшей
с паруса водой.
такой многогранной, такой богатой настроениями - "протеевой", как я на-
зывал ее, - натурой. У меня были для нее и другие, еще более ласковые
имена, но я ни разу не произнес их вслух. Слова любви трепетали у меня
на губах, но я знал, что сейчас не время для признаний. Можно ли, взяв
на себя задачу спасти и защитить женщину, просить ее любви? Но сколь ни
сложно было - в силу этого и в силу многих других обстоятельств - мое
положение, я, думается мне, умел держать себя как должно. Ни взглядом,
ни жестом не выдал я своих чувств. Мы с Мод были добрыми товарищами, и с
каждым днем наша дружба крепла.
Ни грозное море, ни утлая лодка, ни штормы, ни страдания, ни наше одино-
чество, то есть все то, что могло бы устрашить даже физически закаленную
женщину, не производило, казалось, никакого впечатления на нее. А ведь
она знала жизнь только в ее наиболее изнеживающих, искусственно облег-
ченных формах. Эта девушка представлялась мне всегда как бы сотканной из
звездного сияния, росы и туманной дымки. Она казалась мне духом, приняв-
шим телесную оболочку, и воплощением всего, что есть самого нежного,
ласкового, доверчивого в женщине. Однако я был не вполне прав. Мод и ро-
бела и боялась, но она обладала мужеством. Плоть и муки были и ее уде-
лом, как и всякой женщины, но дух ее был выше плоти, и страдала только
ее плоть. Она была как бы духом жизни, ее духовной сутью, - всегда без-
мятежная с безмятежным взглядом, исполненная веры в высший порядок среди
неустойчивого порядка вселенной.
швыряя наше суденышко по волнам, и океан щерился на нас своей пенистой
пастью. Все дальше и дальше относило нас на северо-восток. И вот однаж-
ды, когда шторм свирепствовал вовсю, я бросил усталый взгляд в подвет-
ренную сторону. Я уже ничего не искал, а скорее, измученный борьбой со
стихией, как бы безмолвно молил разъяренные хляби морские унять свой
гнев и пощадить нас. Но, взглянув, я не поверил своим глазам. У меня
мелькнула мысль, что дни и ночи, проведенные без сна, в непрестанной
тревоге, помрачили мой разум. Я перевел взгляд на Мод, и вид ее ясных
карих глаз, ее милых мокрых щек и развевающихся волос сказал мне, что
рассудок мой цел. Повернувшись снова в подветренную сторону, я снова
увидел выступающий далеко в море мыс - черный, высокий и голый, увидел
бурный прибой, разбивающийся у его подножия фонтаном белых брызг, и
мрачный, неприветливый берег, уходящий на юго-восток и окаймленный гроз-
ной полосой бурунов.
землю.
вплавь, а на шлюпке, придется найти какой-нибудь проход между прибрежны-
ми скалами. Но время терять нельзя... И присутствия духа тоже.
поняла это и, пристально посмотрев на меня, сказала:
годарность.
понравилось, что она вдруг вздумала благодарить меня.
подумаю. Мы не умрем. Мы высадимся на этот остров и устроимся на нем на-
илучшим образом еще до темноты.
единому своему слову. Но не страх заставлял меня лгать. Страха за себя я
не испытывал, хотя и ждал, что найду смерть в кипящем прибое среди скал,
которые быстро надвигались на нас. Нечего было и думать о том, чтобы
поднять парус и попытаться отойти от берега; ветер мгновенно опрокинул
бы шлюпку, и волны захлестнули бы ее; да к тому же и парус вместе с за-
пасными веслами был у нас спущен за корму.
где-то там, в каких-нибудь сотнях ярдов, но мысль о том, что должна уме-
реть Мод, приводила меня в ужас. Проклятое воображение уже рисовало мне
ее изуродованное тело в кипящем водовороте среди прибрежных скал, и я не
мог этого вынести: я заставлял себя думать, что мы благополучно высадим-
ся на берег, и говорил не то, чему верил, а то, чему хотел бы верить.
меня, и на миг мелькнула безумная мысль: схватить Мод в объятия и прыг-
нуть с нею за борт. Эту мысль сменила другая: когда шлюпка достигнет по-
лосы бурунов, обнять Мод, сказать ей о своей любви и, подхватив ее на
руки, броситься в последнюю отчаянную схватку со смертью.
нулась к моей. И так, без слов, мы Ждали конца. Мы были уже близко от
полосы прибоя у западного края мыса, и я напряженно смотрел вперед в
слабой надежде, что случайное течение или сильная волна подхватит и про-
Афанасьев Роман
Майер Стефани
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Никитин Юрий
Каменистый Артем