Чтение 6–й страницы книги ~Бенито Серено~

поправился он, - кое-кто собирался сегодня в ночь опять на рыбалку.

- А ваши суда... обычно хорошо вооружены, сеньор?

- Так только, одна-две пушки, на самый уж крайний случай, - последовал
равнодушный бестрепетный ответ, - небольшой запас мушкетов, тюленьи остроги,
ну и топоры, известное дело.

С этими словами капитан Делано снова попытался заглянуть в лицо дону
Бенито, который по-прежнему смотрел вбок, а еще через минуту, вдруг
переменив тему, надменно заметил что-то о затянувшемся штиле и, не
извинившись, опять отошел со своим телохранителем к противоположному борту,
где перешептывание их возобновилось.

В это время на глаза озадаченному капитану вновь попался молодой
испанец-матрос, теперь спускавшийся по бизань-вантам. Он пригнулся, готовясь
спрыгнуть на палубу, и широкая, грубошерстная матросская роба, или рубаха,
здесь и там запятнанная дегтем, распахнулась на груди, открыв засаленную
нижнюю сорочку из тончайшего полотна, отороченную у горла узкой голубой
шелковой лентой, правда, вытертой и полинялой. В это же время взгляд
молодого матроса опять устремился на шепчущихся, и капитану Делано
почудилась в нем скрытая многозначительность, словно то был тайный масонский
знак.

Это снова побудило американца посмотреть в сторону дона Бенито, и опять
ему стало очевидно, что темой происходящего там разговора служил он сам.
Непонятно. Между тем до ушей его доносился громкий скрежет точимых топоров.
Испанский капитан и его слуга продолжали шептаться с заговорщицким видом.
Все это вместе - да еще странный допрос и загадочный молодой испанец в
матросской робе - было уже слишком для такого бесхитростного человека, как
капитан Делано. Приняв самый веселый и непринужденный вид, он, не колеблясь,
прошел туда, где стояли шепчущиеся, и проговорил:

- Дон Бенито, я вижу, этот чернокожий у вас доверенное лицо. Тайный
советник, так сказать.

Слуга оглянулся на него с довольной ухмылкой, хозяин же при этих его
словах вздрогнул, словно ужаленный. Видно, он не сразу нашелся, что сказать.
Когда же наконец ответил, слова его прозвучали еще холоднее и враждебнее,
чем прежде.

- Да, сеньор, - процедил он сквозь зубы. - Я доверяю Бабо.

Ухмылка Бабо сменилась понятливой, довольной улыбкой, и глаза с
благодарностью обратились на хозяина.

Испанец молчал, всем своим видом вольно или невольно показывая, что
присутствие гостя ему в данную минуту нежелательно, и капитан Делано, дабы
не показаться неучтивым даже перед лицом такой неучтивости, отпустив ничего
не значащее замечание, отошел. Мысли его были заняты загадкой странного
поведения дона Бенито Серено.

Он спустился с юта и в задумчивости проходил мимо темного трапа, ведущего
на нижнюю палубу, как вдруг ему показалось, что там в глубине кто-то есть.
Капитан Делано заглянул вниз, в то же мгновение что-то ярко сверкнуло, и он
успел заметить матроса, на ходу торопливо прятавшего руку за пазуху. Матрос
тут же скрылся из виду, но капитан Делано его узнал: это был тот самый
молодой испанец, которого он видел на вантах.

"Но что могло у него так сверкать? - недоумевал капитан Делано. - Фонарь?
Нет. И не спичка, и не тлеющий уголь. Неужели драгоценный камень? Но откуда
у матроса быть драгоценному камню? А также и тонкой сорочке, отороченной
шелком, если уж на то пошло? Не из разграбленного ли сундука кого-нибудь из
умерших пассажиров? Но если так, стал бы разве он носить награбленное прямо
тут же на корабле? Н-да. Хотелось бы знать наверняка, действительно ли этот
малый делал тайные знаки своему капитану? Только бы быть уверенным, что
здесь нет никакого недоразумения, тогда уж..."

Здесь его мысли от одного подозрительного наблюдения перешли к другому, и
он опять задумался о том, что могли означать удивительные вопросы, которые
задавал ему дон Бенито.

Он перебирал в памяти замеченные странности, а наверху черные африканские
колдуны со звоном ударяли топор о топор, словно нарочно сопровождая мысли
белого пришельца зловещим аккомпанементом. И было бы поистине
противоестественно, если бы под влиянием таких зловещих, загадочных знаков
даже в самое доверчивое сердце не закрались ядовитые опасения.

Видя, что испанский фрегат с обвисшими, точно заколдованными парусами все
быстрее относит отливом в открытое море, а его собственную шхуну скрыл из
глаз выступающий мыс, мужественный мореход дрогнул от мысли, в которой даже
сам себе не осмеливался до конца признаться. И прежде всего от невыразимого
ужаса перед доном Бенито - чувства, с которым он был не в силах больше
бороться. И все-таки, встряхнувшись, расправив плечи и расставив ноги,
капитан Делано попытался хладнокровно исследовать, к чему, собственно,
сводились все его страхи.

Если у испанца и есть злодейские намерения, они относятся не к нему,
капитану Делано, а к его шхуне "Холостяцкая услада". Поэтому отлив,
разлучивший оба судна, не только не способствует осуществлению этих
намерений, но, наоборот, служит ему хотя бы временным препятствием, И стало
быть, его опасения, вероятнее всего, обманчивы.

Да и не абсурдно ли думать, что это бедствующее судно, на котором болезни
унесли почти всю команду, на котором люди измучены жаждой, - не величайший
ли в мире абсурд думать, что это пиратский корабль, что его капитан занят
сейчас какими-то посторонними заботами, а не тем только, как бы поскорее
накормить и напоить своих подопечных. А может быть, страдания эти, и в
особенности жажда, - притворны? Может быть, матросы-испанцы, якобы погибшие
чуть не до последнего, на самом деле в полном составе сидят сейчас в трюме?
Бывало же, что дьяволы в образе человека стучались в одинокие жилища,
жалобно прося утолить жажду, и покидали их, лишь исполнив свое черное дело.
И малайские пираты, как известно, заманивали противника в ловушку у берега
или же побуждали к неравному абордажному бою в море тем, что являли взгляду
якобы пустые палубы, под которыми таилась добрая сотня копий, зажатых в
желтых руках и готовых к бою. Конечно, капитан Делано не очень-то во все это
верил. Но рассказы такие слышал, случалось. И теперь они ему поневоле
припомнились. Сейчас цель "Сан-Доминика"- стать на якорь. На якорной стоянке
он окажется вблизи американской шхуны. Не может ли статься, что, достигнув
такой близости, он, подобно спящему вулкану, вдруг взорвется со всей своей
затаившейся силой?

Он вспомнил, как рассказывал ему испанский капитан историю своих
бедствий. В его хмуром тоне была нерешительность и недоговоренность. Так мог
изъясняться человек, с недобрыми целями на ходу сочиняющий свой рассказ. Но
если этот рассказ придуман, что же тогда - правда? Что корабль незаконно им
захвачен? Но многое в этом рассказе - и в особенности та его часть, где
говорилось о гибели команды, о последовавшем долгом блуждании в океане, о
затяжном штиле и о горьких муках жажды, - многое находило подтверждение, и
не только в жалобных возгласах толпившихся на палубе людей, как белых, так и
черных, но также и в выражении самых их лиц, которое капитан Делано наблюдал
и которое подделать представлялось, на его взгляд, невозможным. Если
считать, что рассказ дона Бенито весь, с начала и до конца, вымышлен, тогда,
значит, все, кто находится на борту "Сан-Доминика", вплоть до самой молодой
негритянки, посвящены в заговор и научены играть роли, что просто немыслимо.
Но, подвергая сомнению правдивость испанского капитана, именно это как раз и
пришлось бы допустить.

Словом, едва только в душе честного морехода созревало подозрение, как он
тут же, призвав на помощь здравый смысл, его отвергал. И кончилось дело тем,
что он стал смеяться над собственными страхами - и над этим дурацким
кораблем, который своим загадочным видом их порождал, и над всеми этими
нелепыми неграми, в особенности над старыми головорезами-точильщиками и
дряхлыми бабушками-рукодельницами, полулежа щиплющими паклю, и даже над
самим таинственным капитаном, главным пугалом в этом ведьмовском хороводе.

А говоря всерьез, если что-то на корабле казалось непонятным, добрый
капитан Делано склонен был отнести это за счет болезни его командира:
бедняга почти не сознавал, что происходит вокруг, то погружаясь в черную
меланхолию, то вдруг начиная задавать бессмысленные неуместные вопросы. Как
видно, он сейчас в таком состоянии, что ему нельзя доверять судно. Придется
капитану Делано под каким-нибудь подходящим предлогом отнять у него
командование и поручить доставку "Сан-Доминика" в Консепсьон своему первому
помощнику, достойному человеку и бывалому моряку, - план, спасительный не
только для судна, но и для его капитана, ибо, избавленный от обязанностей и
забот, больной на руках у верного телохранителя сможет к концу рейса
оправиться и снова встать у кормила своего корабля.

Таковы были мысли честного американца. Это были успокоительные мысли.
Одно дело, если дон Бенито втайне решает судьбу капитана Делано, и совсем
другое - если капитан Делано открыто заботится о судьбе дона Бенито. И
однако, добрый моряк вздохнул с облегчением, когда разглядел наконец вдали
шлюпку со своей шхуны. Что-то, должно быть, задержало ее при отплытии, да и
расстояние, которое ей надо было покрыть, все время увеличивалось, так как
из-за продолжавшегося отлива цель отступала все дальше и дальше.

Темное пятнышко на воде заметили и негры. Их крики привлекли внимание
дона Бенито, и он, подойдя к капитану Делано, в своей прежней учтивой манере
выразил удовлетворение по поводу прибытия продовольствия и питья, пусть пока
и в небольших количествах.

Капитан Делано в ответ поклонился, при этом он уронил взгляд на нижнюю
палубу - среди людей, толпившихся у борта, на глазах у него произошел
необъяснимый случай: один белый матрос, насколько можно судить, ненамеренно
чем-то помешал двум неграм, и они набросились на него с грубыми
ругательствами, а когда он выказал неудовольствие, швырнули его на палубу и
стали избивать ногами, не слушая увещеваний щипальщиков пакли.

- Дон Бенито! - воскликнул капитан Делано. - Взгляните, что там
происходит. Вы видите?

Но тот во внезапном приступе кашля закрыл лицо ладонями, покачнулся и
чуть не упал. Капитан Делано хотел было поддержать его, но верный слуга его
опередил, одной рукой он обхватил испанца, а другой приложил к его губам
флакон с лекарством. Лишь только дон Бенито чуть отдышался, негр его