станет ли он счастливее? Пусть участь некогда многолюдных и цветущих
Гавайских островов с их ныне больным, голодным, вымирающим населением будет
ответом на этот вопрос. Как бы миссионеры ни крутились, чем бы ни
отговаривались, но факт остается фактом; и самый набожный христианин, если
он человек непредубежденный, посетив эти острова, горько задумается, уезжая:
"Увы! Неужели это плоды двадцатипятилетнего просвещения?"
немногочисленные и незамысловатые, распределяются на всех и притом достаются
людям в самом чистом виде; а Цивилизация за всякое улучшение возмещает
сторицей зла
неурядицами и тысячами прочих неприятностей, которые все суть неизбежные
порождения культурной жизни, складывающиеся в многоэтажное здание людского
горя, какого совершенно не ведают дикие народы.
гнусные людоеды. Согласен; и это их очень дурная черта. Но она проявляется
лишь тогда, когда их обуревает жажда мести врагам. И я спрашиваю, неужели
простое поедание человеческого мяса настолько превосходит
обычай, еще недавно существовавший в просвещенной Англии, согласно которому
у человека, признанного государственным преступником, то есть, быть может,
виновного в честности, патриотизме и прочих "мерзких грехах", топором
отрубали голову, внутренности доставали и бросали в огонь, а
рассеченное на четыре части, насадив на острые шесты, вместе с головой
выставляли гнить и разлагаться в местах наибольшего скопления народа?
беспощадность, с какой мы ведем свои нескончаемые войны, беды и разорение,
которые они повсеместно несут за собою, - всего этого вполне довольно, чтобы
белый цивилизованный человек предстал самым кровожадным на земле существом.
Есть, например, в одном из наших Соединенных
порожденный, как нам говорят, исключительно соображениями
убивать злоумышленников постепенно, по капле иссушая кровь в их жилах,
которую у нас недостает смелости пролить одним ударом и тем положить конец
их мучениям, почитается куда более целесообразным, нежели вешать по старинке
на виселице - и осужденному приятнее, и больше отвечает просвещенному духу
времени; а между тем человеческий язык бессилен передать ужасные мучения,
каким мы подвергаем несчастных, замуровывая их в камерах наших тюрем и
обрекая на вечное одиночество в самом центре цивилизации!
несравненно больше зла, чем те преступления, за которые мы так праведно
клеймим наших менее просвещенных братьев.
думаю о пороках, жестокостях и всевозможных извращениях, которые пышным
цветом расцветают в болезнетворной атмосфере нашей цивилизации, мне, право
же, кажется, что если сравнивать обе стороны по их порочности, то человек
пять жителей Маркизских островов, присланных в Соединенные Штаты в качестве
миссионеров, оказались бы, во всяком случае, не менее полезны, чем такое же
количество американцев в той же роли у них на островах. Я слышал как-то
одного человека, который, рисуя безнравственность некоего тихоокеанского
племени, сослался на то, что в их языке вообще отсутствует понятие
"добродетель". Утверждение это было ни на чем не основано, но, будь оно даже
правильным, на это можно бы возразить, что зато в их языке не найдешь тех
живописных словечек, которые у
цивилизованных пороков.
мною в новом свете, и, наблюдая дальше за нравами ее жителей, я лишь
укреплялся в этом моем благоприятном впечатлении. Одна их черта особенно
меня восхищала - неизменное веселие, царящее в долине. Заботы, печали, обиды
и огорчения там словно вовсе не существовали. Часы и дни проносились
радостной прытью подобно смеющимся парам в деревенской кадрили.
какими житель цивилизованного мира сам отравляет себе каждый день; ни
просрочек по
предъявленных к оплате, ни долгов чести не было в долине Тайпи; не было там
неумолимых портных и глупых сапожников, во что бы то ни стало требующих
мзды;
покровительствующих сутягам и скандалистам и науськивающих их друг на друга;
не было бедных родственников, постоянно занимающих свободную комнату в вашем
доме и создающих неприятную тесноту за вашим семейным столом; не было бедных
вдов с детишками, пухнущими с голоду от щедрот равнодушного мира; не было
нищих и долговых тюрем; не было в Тайпи и чванливых бесчувственных набобов;
или попросту, если выразить это все одним словом, не было Денег, "этого
корня всех зол".
усохших старых дев, чахнущих в разлуке влюбленных, закоренелых холостяков и
равнодушных мужей, меланхоличных юношей, сопливых мальчишек и
противных младенцев. Все было веселье, жизнерадостность и ликование. Сплин,
ипохондрия и мировая скорбь бежали оттуда и попрятались в расселинах скал.
ведая ссор и соперничества. У нас в стране они и часа не поиграли бы вместе,
не передравшись и не покорябав друг другу рожицы. Проходили молодые женщины
- и их не снедала взаимная зависть, они не пыжились одна перед другой, корча
из себя утонченных красавиц, и не вышагивали, затянутые в корсеты, прямые и
скованные, как заводные куклы, а просто шли, свободные, непритворно веселые,
непринужденно грациозные.
собирались, чтобы украсить себя гирляндами цветов. И когда они, лежа в тени
роскошных рощ, среди рассыпанных вокруг только что сорванных цветов и
бутонов, плели благоуханные венки и ожерелья, право же, казалось, что это
веселая свита самой Флоры собралась на празднество в честь своей госпожи.
постоянное разнообразие. Но удили ли они рыбу, выдалбливали челны или
натирали до блеска свои украшения - между ними никогда не появлялось и
намека на спор и соперничество.
в дом, и повсюду их встречали как самых дорогих гостей. А старики, которых в
долине было очень много, редко когда подымались со своих циновок, они лежали
часами, покуривая трубки в своей компании, и знай себе болтали
свойственной преклонному возрасту словоохотливостью.
мог судить, из того ощущения бодрости и физического здоровья, которое
испытывал когда-то и впоследствии описал Жан Жак Руссо. В этом отношении
тайпийцам жаловаться не приходилось, ибо болезней они не знали. За все
время, что я пробыл у них, я видел только одного больного человека и на их
гладкой здоровой коже не встречал пятен и прочих следов перенесенных
недугов.
событием, показавшим, что и жители тихоокеанских островов не ограждены от
влияний, подрывающих общества более цивилизованные.
отчаянная вражда, которая существует между тайпийцами и обитателями соседней
долины Хаппар, не приводит к военным столкновениям. Правда, доблестные
тайпийцы любили яростными жестами выражать свою ненависть к врагам и
отвращение, которое у них вызывали каннибальские наклонности хаппарцев;
правда, они часто распространялись о том, сколько обид и какой урон
претерпели от своих злодеев, тем не менее с терпимостью,
подражания, они проглатывали оскорбления и не лезли за расплатой. А
хаппарцы, укрывшиеся за своими горами и ни разу носу оттуда не показавшие,
думалось мне, вовсе и не заслуживали той лютой ненависти, какую выражали по
отношению к ним героические обитатели здешней долины, и я считал, что
приписываемые им зверства были сильно преувеличены.
мирного сна долины Тайпи, я начал сомневаться и в том, насколько правдива
молва о воинственности и свирепости племени тайпийцев. Ну ясное дело, думал
я, все эти рассказы об их беспощадной вражде, смертельной ненависти и об
адской злобе, с какой они якобы пожирают из мести безжизненные тела
поверженных врагов, все это - обыкновенные басни; и должен признаться, я
испытывал нечто похожее на разочарование, оттого что худшие мои опасения не
оправдались. Так, должно быть, чувствует себя мальчишка-подмастерье в
театре, где он ожидал увидеть зажигательную трагедию с преступлениями и
убийствами, а ему, чуть не плачущему, вместо этого показывают салонную
драму.
оклеветанными, и передумал много назидательных мыслей о том, сколь зловредна
и могущественна дурная слава, способная дикарей, которые смирнее ягнят,
представить ордой кровожадных убийц.
Как-то в полдень я коротал время в доме Тай, лежа на циновках в обществе
нескольких вождей, и сам не заметил, как погрузился в сладостную дремоту;
вдруг всех всполошил страшный крик - туземцы похватали копья и бросились
наружу, за ними, разобрав висевшие на стене шесть мушкетов, выбежали шестеро
самых могучих вождей, и все скоро скрылись в ближней роще. Все эти действия
сопровождались громкими восклицаниями, при этом слово "Хаппар" повторялось
на все лады и чаще других. Мимо дома Тай пробегали все новые группы
тайпийцев и устремлялись на тот край долины, где проходила граница с
хаппарцами. Вскоре в холмах грянул мушкетный выстрел и сразу же - крик
многих глоток. И немедленно все женщины, собравшиеся в роще, подняли
страшный шум, как они это делают всегда и везде в минуту волнения и
опасности, сами при этом успокаиваясь, но пугая других. В этом случае они
так оглушительно и так долго галдели, что, даже если бы все шесть мушкетов
палили в это время залпами среди соседних холмов, я бы их все равно не