никакого груза судно с собой не увозит, его трюмы заполняют продовольствием
для экипажа. Судовладельцы, выступающие, как правило, в роли поставщиков,
снаряжают корабль в рейс, загружая кладовые грудами деликатесов. Куски
говядины и свинины всех мыслимых форм и размеров, научно выкромсанные из
туш, тщательно укладывают в рассол, залитый в кадушки, и это сулит вам в
плавании бесконечное разнообразие стола в смысле жесткости кусков и степени
их просоленности. Высококачественная тухлая вода, разлитая по величественным
шестибареллевым бочкам, откуда она ежедневно выцеживается из расчета по две
пинты на душу, и неистощимые
предварительно в состояние окаменелости, чем они оберегаются от порчи, а
заодно от поедания нормальными людьми, также в изобилии предоставляются для
наполнения и услаждения матросских желудков.
которых он загружается на китобоец, просто невероятны. Бывало, когда нам
случалось проникнуть зачем-нибудь в трюм и глазам нашим открывались уходящие
вглубь ряды бочонков, бочек, бочищ, содержимое которых нам со временем
предстояло поглотить, душа моя ныряла в пятки.
тех пор, пока из всех его запасов не остается разве едва достаточно на
обратный путь, и тогда он тихо поворачивает
подобру-поздорову; однако бывают случаи, когда обладающие железной волей
капитаны умудряются преодолеть даже это, можно сказать,
препятствие к продолжению рейса; в каком-нибудь чилийском или перуанском
порту они обменивают скудные плоды своих тяжких трудов на новые припасы
продовольствия и с прежним пылом и упорством опять выходят в плавание.
Напрасно будут судовладельцы слать такому капитану письма, требуя, чтобы он
безотлагательно плыл домой и возвратил им корабль, пускай пустой, да хоть
целый. Не на такого напали. Он ведь при всем честном народе поклялся, что
наполнит судно до краев спермацетом и что иначе не видеть ему никогда
американских берегов.
отсутствия уже считался погибшим - последние полученные о нем весьма
туманные известия говорили, что он будто бы заходил
тихоокеанский островок, из тех, которые от одного издания лоции до другого с
головокружительным непостоянством меняют
какое-то время, однако, прошел новый слух, что "Персевиренс" - так звалась
эта китобойная шхуна - объявилась где-то на краю земли; она плыла себе
помаленьку, никуда не торопясь, паруса все латаны-перелатаны и сплошь
простеганы каболкой, мачты и реи сколочены из обломков бочарными клепками, а
снасти перевиты и перештопаны во всех направлениях. Команду ее составляли
два десятка таких старых морских волков, что в пору бы в Гринвичскую
матросскую богадельню - едва ковыляли по палубе. Все концы бегучего
такелажа, кроме разве сигнальных фалов да ниралов на полуюте, были пропущены
через канифас-блоки и заведены на шпиль или лебедку, так что ни одна рея не
брасопилась и ни один парус не поднимался без содействия этих механизмов.
обшивку. В хвосте за ней следовали три ручные акулы, каждый день подходя к
борту попировать отбросами из камбуза, нарочно для них выплескиваемыми. А
чуть позади шла большая стая бонитов и тунцов - также ее неразлучных
спутников.
постоянно преследовала меня; что с ней в конце концов сталось, я так никогда
и не узнал, во всяком случае домой она не возвратилась, и кто знает, быть
может, и ныне курсирует, дважды в сутки меняя галсы, где-нибудь
Серно-Кислых островов или в виду пика Маунт-Педераст.
продолжительности китобойных плаваний, когда я скажу, что наше плавание,
собственно, еще только начиналось - ведь и полутора лет не прошло, как мы
оставили родные берега, и встречные суда все еще относились к нам как к
новеньким и ждали от нас свежих вестей из дому, - читатель, я надеюсь, легко
поймет, сколь малым утешением служило для нас будущее, тем более что у меня
всегда было предчувствие, что плавание наше окажется неудачным, и покамест
действительность подтверждала подобные опасения. (Здесь
заметить - и даю слово честного человека, это истинная правда, - что
вышеупомянутое судно, которое я покинул три с лишком года тому назад, в
настоящее время все еще пребывает в Тихом океане, и я как раз на днях читал
в газетах сообщение о том, что оно заходило на Сандвичевы острова, откуда
взяло курс к берегам Японии.)
обстоятельствах, без всякой надежды на то, что рано или поздно, останься я
на судне, наступит облегчение, я решился не медля покинуть "Долли". Правда,
это был довольно бесславный способ - вот так, украдкой, бежать от тех, кто
причинял мне зло и обиды и на кого я даже не вправе был обижаться. Но что же
еще мне оставалось? Ведь иного выхода не было. Приняв решение, я приступил к
сбору сведений об острове и его обитателях, чтобы соответственно разработать
план побега. Ниже я излагаю все, что мне удалось узнать, чтобы понятнее было
последующее повествование.
пространство, по конфигурации напоминающее внутреннюю сторону
подковы. Он имеет примерно девять миль в поперечнике. С моря в него ведет
узкий проход, по обе стороны которого расположены два маленьких одинаковых
островка, конусом уходящие футов на пятьсот вверх. От них берега расходятся
двумя крутыми полукругами.
склонами от покатых холмов и небольших возвышенностей к высоким величавым
вершинам, чьи синие контуры обступают залив во всех сторон, замыкая
кругозор. Красоту берегов увеличивают глубокие живописные долины-ущелья,
выходящие к воде через почти равные промежутки и берущие начало в каком-то
общем центре, где их верховья теряются из виду в тени гор. По каждой такой
долинке сбегает прозрачный ручей, там и сям ниспадающий узким каскадом,
затем, невидимый, продолжающий путь, чтобы в новом месте снова явиться взору
небольшим водопадом, уже пошумнее и пошире, и наконец, жеманно, не спеша,
как бы нехотя, спуститься к морю.
островитян - изящные хижины, сплетенные, словно корзинки, из желтого бамбука
и крытые внахлестку длинными сужающимися листьями карликовых пальм.
палубы нашего корабля, стоящего на якоре посреди залива, они казались
гигантским естественным амфитеатром, полуразрушенным и поросшим дикими
лозами, а глубокие ущелья, рассекавшие его бока, выглядели словно огромные
трещины - следы ударов сокрушительного времени. И часто, погрузившись в
созерцание этой красоты, я с мимолетной болью думал о том, как жаль, что
такие восхитительные картины сокрыты от мира в дальних Южных морях и лишь
изредка ласкают взгляд наших горячих поклонников Природы.
углублениями, и к ним спускаются широкие цветущие долины. В каждой такой
долине живет обособленное туземное племя, и, хотя племена эти говорят на
родственных диалектах общего языка, имеют одну религию и одни законы, они с
незапамятных времен, из поколения в поколение ведут друг против друга вечные
войны. Горные кряжи высотою в две или три тысячи футов над уровнем моря
служат географическими пределами владений этих враждующих племен, и они
никогда их не переходят иначе как в военных или грабительских целях. Рядом с
заливом Нукухива, отделенная от него горами, которые видны с
расположена прелестная долина Хаппар, чьи жители находятся с жителями
Нукухивы в самых дружеских отношениях. Но по ту сторону к долине Хаппар
примыкает роскошная долина, принадлежащая грозному племени тайпи - заклятым
врагам обоих этих мирных племен.
островитянам. Само их имя ужасно: слово "тайпи" на маркизском наречии
означает "любитель человеческого мяса". Интересно, что принадлежит оно
одному только этому племени, между тем как все здешнее население безнадежно
закоснело в каннибализме. Видимо, это имя дано им за особую свирепость и
несет в себе осудительный смысл.
не раз жестами и гримасами повествовали нам на корабле об их ужасных деяниях
и показывали рубцы от ран, полученных в столкновениях с ними. А когда мы
съезжали на берег, они делали попытки нас запугать, указывая на кого-нибудь
из своих соплеменников и называя его "тайпи", и выказывали непритворное
удивление, когда видели, что при таком страшном известии мы почему-то не
обращаемся в бегство. Забавно было также видеть, с какой решительностью они
отрицали какие бы то ни было каннибалические наклонности со своей стороны,
разоблачая при этом своих врагов тайпийцев как закоренелых и неуемных
людоедов, но об этой своеобразной черте я еще буду говорить.
такие же отъявленные каннибалы, как и все прочие обитатели острова, тем не
менее я не мог не испытывать особенного, безграничного отвращения перед
помянутыми тайпийцами. Еще до того, как я сам побывал на Маркизских
островах, я слышал от людей, туда заходивших, страшные истории, связанные с
этими дикарями; особенно свежа в моей памяти была повесть о злоключениях
капитана "Катерины", который всего за несколько месяцев до нас вздумал с
торговыми целями войти в бухту Тайпи на вооруженной шлюпке и был схвачен
туземцами, увлечен в глубь долины и спасся от ужасной смерти только
благодаря содействию одной девушки, указавшей ему ночью путь берегом в
Нукухиву.
долгого и утомительного плавания решило искать пристанища в заливе Нукухива.
Милях в двух или трех от берега их встретила большая туземная пирога, до
отказа набитая людьми, и судну было сообщено, что ему укажут путь в искомую
им тихую гавань. Капитан, незнакомый с побережьем, обрадовался и согласился
- весла пироги ударили по воде, корабль двинулся следом. И действительно,