высыпала шумная толпа. В середине ее строем шествовали друг за другом четыре
человека и несли между собою на плечах длинные палки, на которых были
подвешены на лыковых ремнях три длинных узких свертка, тщательно закатанных
в пальмовые листья с бамбуковыми зажимами. Сквозь зеленые гробовые пелены
проступали свежие пятна крови, и тела воинов, несших страшный груз, тоже
были испещрены кровавыми знаками боя. На бритой голове шагавшего впереди
зияла глубокая рана, и кровь, бежавшая из нее, спеклась вокруг. Он с трудом
нес свою ношу; узоры татуировки на его теле покрыла кровь и грязь;
воспаленные глаза вращались в орбитах; по всему было видно, что от слабости
и боли он едва стоит на ногах. Но, поддерживаемый каким-то могучим
вдохновением, он продолжал шагать, а теснившиеся вокруг него люди поощряли
его буйными возгласами. Остальные трое шли легче, гордо выставляя свои раны
- у каждого было по нескольку на руках и груди.
чести принести к дому Тай тела убитых врагов. Так я, во всяком случае, это
понял, и, если не ошибаюсь, именно это пытался растолковать мне Кори-Кори.
стволе которого висел холстяной мешочек с порохом, а другой сжимал короткий
дротик и разглядывал его с торжеством и восхищением. Этот дротик он вырвал
из рук знаменитого хаппарского воина, который позорно бежал за горы,
преследуемый по пятам противником.
покачнулся, сделал три неверных шага вперед и рухнул наземь. Но другой воин
успел перехватить конец палки и подставить под нее плечо.
вражеских тел, приблизилась к тому месту, где я стоял; в воздухе над
головами мелькали грубые орудия войны, сильно покореженные и пострадавшие, и
звенел неумолчный вопль торжества. Когда процессия достаточно приблизилась к
дому Тай, я приготовился наблюдать, что будет происходить дальше; но не
успели дикари остановиться, как мой верный слуга, отвлекшийся было на
минуту, тронул меня за локоть и предложил вернуться в дом Мархейо. Я сказал,
что не хочу; но, к моему удивлению, Кори-Кори твердил свое, и притом тоном,
непривычно для него решительным. Однако я отказывался подчиниться; он
наступал на меня, настаивая; я стал пятиться, как вдруг ощутил на своем
плече тяжелую руку - обернувшись, я увидел перед собой могучую фигуру
одноглазого вождя Мау-Мау, который отделился от толпы и сзади поднялся на
террасу пай-пай. На щеке у него была колотая рана, нанесенная острием копья,
и татуированное лицо его, и без того обезображенное одноглазием, казалось
оттого еще ужаснее. Не произнеся ни слова, зловещий воин указал пальцем в
сторону дома Мархейо, между тем как Кори-Кори, встав ко мне спиной, жестом
пригласил меня садиться на него верхом.
зашагал вдоль каменной террасы, на ходу ломая голову над тем, чем объяснить
такую строгость. Очевидно, дикари собирались устроить какое-то торжество по
своим жутким обычаям и ни за что не хотели, чтобы я при этом присутствовал.
Я спустился с пай-пай и, понукаемый Кори-Кори, который на этот раз не
выказывал обычного сочувствия моей хромоте и был озабочен лишь тем, чтобы мы
поскорее удалились, зашагал сквозь шумливую толпу. Со страхом взглянул я на
три продолговатых свертка, уже уложенные на земле, - я твердо знал, что
составляет их содержимое, однако формы человеческих тел под толстым слоем
листьев оставались неразличимы.
бой - совершенно такой же, что и на второй день Праздника тыкв. Я понял, что
дикари готовятся приступить к новому, на этот раз ужасному, празднеству.
доброй Тайнор, облачившись в парадные наряды, отправились в Священные рощи.
моих умозаключений, предложил Кори-Кори совершить обычную прогулку к дому
Тай. Он решительно отказался, а когда я попробовал настаивать, обнаружил
готовность не допустить меня туда, чего бы это ему ни стоило. Чтобы отвлечь
меня от вредных мыслей, Кори-Кори предложил прогуляться на речку. Мы пошли.
Искупались. А когда вернулись, все наши сожители, к моему удивлению,
оказались дома; они, как обычно, возлежали, нежась, на циновках, хотя
барабаны по-прежнему звучали за рощей.
противоположном от дома Тай направлении, и стоило мне хотя бы взглянуть в ту
сторону, где он находился, а был он на расстоянии по меньшей мере в милю,
скрытый к тому же от нас деревьями, и всякий раз мой телохранитель в ужасе
восклицал: "Табу! Табу!"
циновках или занимались разными мелкими делами, словно ничего необычного не
происходило; но среди них я нигде не заметил ни одного воина или старейшины.
Я спросил некоторых, почему они не на хула-хула (празднестве), и мне все в
один голос отвечали, что этот праздник не для них, а для Мехеви, Нармони,
Мау-Мау, Колори, Вармуну, Калоу, перебирая, чтобы я их правильно понял,
имена всех племенных вождей.
совершающегося празднества; теперь я уже не сомневался, что был прав. Мне
еще в Нукухиве рассказывали, что на каннибальских банкетах никогда не
присутствует все племя, а только жрецы и вожди; то, что я видел сейчас,
согласовывалось с этими описаниями.
слух, постепенно внушили мне ужас, которого описать я не в силах. Но наутро,
проснувшись, я не услышал этого оглушительного праздничного шума и заключил
поэтому, что противоестественное пиршество окончено. Как ни ужасно это было,
но мне захотелось взглянуть, не осталось ли в доме Тай каких-нибудь следов
происходившего, и я предложил Кори-Кори туда прогуляться. В ответ он указал
пальцем на взошедшее солнце, а затем перевел его в зенит, давая этим понять,
что прогулку придется отложить до полудня. Когда солнце достигло зенита, мы
и в самом деле отправились к Священным рощам, и, лишь только очутились под
их сводами, я стал в страхе озираться вокруг, ища какой-нибудь памяти
разыгранных здесь недавно сцен. Но все казалось таким же, как и раньше.
Придя в дом Тай, мы нашли там Мехеви и старейшин, возлежащих, как обычно, на
циновках. Они встретили меня с всегдашним радушием. Ни о чем, что здесь
недавно происходило, они не упоминали, и я, понятно, тоже воздержался от
разговоров на эту тему.
пай-пай, я обратил внимание на странной формы выдолбленный сосуд, довольно
большой, под деревянной же крышкой, по виду похожий на челнок. Он был
окружен низкой бамбуковой оградой. Так как раньше его здесь не было, я сразу
же подумал, что, должно быть, он как-то связан с прошедшим пиршеством; и,
движимый непреодолимым любопытством, я на ходу приподнял край крышки; в тот
же миг старейшины, разгадавшие мои намерения, громко воскликнули: "Табу!
Табу!" Но с меня довольно было одного взгляда - я сам захлопнул крышку:
глаза мои увидели разрозненные части человеческого скелета, кости, еще
влажные, и кое-где на них куски мяса!
в пору, чтобы заметить бесконечный ужас, выразившийся на моем лице. Он
бросился ко мне, на бегу указывая на челнок и крича: "Пуарки! Пуарки!"
(Свинья! Свинья!) Я сделал вид, будто поверил его обману, повторив за ним
несколько раз это слово, словно для большего убеждения. Остальные дикари,
обманутые моей хитростью, а может быть просто махнув рукой, раз уж дело
сделано, больше об этом говорить не стали, и я поспешил покинуть дом Тай.
Последнее открытие представило мне его в беспощадно ясном свете, и жуткие
мысли осаждали меня до утра.
который мог бы мне помочь в этом, был чужестранец Марну; но кто знает,
вернется ли он сюда еще когда-нибудь? И если я его еще раз увижу, дадут ли
мне с ним поговорить? Нет, мне не на что было надеяться; оставалось покорно
ждать своей судьбы. Тысячи раз я ломал голову над тем, как объяснить
загадочное поведение островитян. Зачем они удерживали меня в плену? Какую
цель преследовали, обращаясь со мною так хорошо? Может быть, под этим
скрывались злодейские замыслы? И если даже у них не было иных замыслов, как
просто сделать меня своим вечным пленником, мыслимо ли мне до конца дней
моих существовать в этой тесной долине, отрезанным от всякой цивилизации, в
разлуке с родными и близкими?
появиться в бухте Тайпи, и, если они устроят в долине постоянное поселение,
туземцам не удастся долго скрывать меня от них. Но откуда я знал, останусь
ли я до этого времени в живых, - ведь тысячи разных мелочей могут задержать
прибытие французов на самое неопределенное время.
- 33 -
дней десять после описанных в предыдущей главе событий. Снова в долину
пришел чужеземец Марну, и сердце мое забилось новой надеждой. Я могу
разговаривать с ним на моем родном языке! Я сразу же решил, что непременно
придумаю с ним вместе хоть какой-то, пусть почти безнадежный, план моего
бегства из этой долины, где жизнь стала для меня невыносимой.
расставание и настороженно наблюдал из дальнего угла, как он будет принят в
доме Мархейо. К моей радости, его встретили бурными восторгами; он ласково
поздоровался со мною и, усевшись подле меня на циновках, завел с туземцами
оживленный разговор. Вскоре, однако, обнаружилось, что на этот раз никаких
важных известий он не принес. Я спросил его, откуда он держит путь? Он
ответил, что из своей родной долины Пуиарка и что сегодня же намерен туда
возвратиться.
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Белов Вольф
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Трубников Александр