***
гроб с тускло клубящимся магическим раствором, в котором темнели,
затвердевая, капли крови где-то на среднем уровне и где сейчас начала
разрастаться система прекрасных красных тканей, связываясь друг с другом.
Ромени, он стоял так спокойно, что даже совсем не подпрыгивал на пружинных
подошвах, - а через двадцать четыре часа он уже сможет говорить с нами.
удостаивали посещением выдающиеся личности, но молодой лорд Байрон здесь
будет первый, - даже под слоем грима Ромени заметил усмешку, - пэр
королевства.
есть не спать вообще завтра ночью? - жалобно захныкал клоун. - Я всегда сплю
по десять часов в гамаке, или у меня будут ужасные боли в спине, а с тех пор
как мой проклятый папаша, - он указал на высушенную голову Теобальдо в нише
окна над ними, молча наблюдавшую за всем происходящим, - сбросил меня на
землю, боли стали вдвое сильнее.
напомнил ему Ромени, - вполне достаточно, чтобы ты не сдох. Вот его жаль, -
добавил, кивая на ванну с раствором, - он будет все время бодрствовать и
будет все время кричать.
всю завтрашнюю ночь и весь день после. К вечеру у него не останется
собственной воли, потом мы позволим ему денька два побыть на виду, потом
дадим ему инструкции и этот миниатюрный пистолет и отпустим его. Затем мои
цыгане и ваши нищие выйдут на работу, и примерно через час мой человек в
Государственном Казначействе объявит, что пятая часть всех золотых соверенов
в стране - фальшивые, мои капитаны совершат набег на Английский Банк. И
затем, когда наш мальчик Байрон проделает свои трюк, страна фактически будет
поставлена на колени. Если Наполеон не будет в Лондоне к Рождеству, я буду
очень удивлен. - И он удовлетворенно улыбнулся.
устроить хорошенькую встряску, но разумно ли уничтожать до конца эту
страну?
дело в Каире.
где красные нити уже образовали некое подобие скелета. - О Боже, это
отвратительно, - заметил он, укоризненно покачал головой в клоунском колпаке
и удалился из комнаты.
тигле.
через месяц - так это или нет, удалось ли тебе найти вещи и похуже.
***
табачного магазина Вэзарда, пытаясь выбрать приемлемый табак, и пока он так
стоял в задумчивости, он понял, что невольно прислушивается к разговору
рядом.
напился как свинья, ведь так?
так.
покачал головой. - Если бы не все эти золотые соверены, которые он
разбрасывает... но, пожалуй, он это делает, чтобы вызвать интерес к этому
чертову спектаклю... Так ты говоришь, что слышал об этом лорде... как его
зовут? Бриан?
поэтов, даже Литтла, к которому я сам неравнодушен. Этот Байрон - один из
университетских умников. - Да сопляки они все, надутые маленькие ублюдки.
лорда Байрона? И это было недавно?
курица" на Ломбард-стрит, совершенно пьяный - или сумасшедший, - подумав,
предположил он. - Этот лорд сидит там и ставит всем выпивку.
сказал Дойль, улыбнувшись. - У кого есть часы?
глянул:
до того, как я встречусь с Беннером, подумал он. Времени достаточно, чтобы
проверить этого самозваного Байрона и попробовать догадаться, кому
понадобилось проделывать такие дешевые трюки. Впрочем, Байрон не такой уж
плохой прототип для третьесортного имитатора - ведь реальный Байрон все еще
почти неизвестен в 1810 году - он опубликует "Паломничество Чайлд-Гарольда"
только через два года, и это сделает его знаменитым. Потому-то никто из
посторонних и не знает, что как раз сейчас Байрон путешествует по Греции и
Турции. Но совершенно непонятно, чего ради разбрасывать золотые соверены,
чтобы сыграть роль Байрона?
"Насест и курицу" - перед таверной собралась такая толпа людей, что они
перегородили улицу. Дойль подбежал к толпе и попытался заглянуть поверх
голов. - Эй, парень, не напирай так, - проворчал человек рядом с ним, - ты
получишь свое в порядке общей очереди, как и всякий другой.
пьющих да торопливо снующих официантов, доливающих по новой в опустевшие
кружки, но в какой-то момент через случайно образовавшийся просвет в толпе
он заметил темноволосого курчавого молодого человека, который, прихрамывая,
подошел к бару и, приветливо улыбаясь, бросил горсть монет на полированную
стойку. Последовали одобрительные возгласы, столь громкие, что Дойль без
труда слышал их сквозь стекло, и молодой человек скрылся из вида за лесом
машущих рук.
холодное давление, распространявшееся где-то глубоко внутри, и он знал, что,
когда это нечто, как подводная лодка, всплывет на поверхность из
подсознания, оно будет распознано как паника, - поэтому он постарался
проговорить это сейчас. Байрон в Турции или где-то в Греции, говорил Дойль
самому себе, надеясь, что это звучит убедительно. И конечно, это всего лишь
случайное совпадение, что этот парень так чертовски похож на все его
портреты. Одно из двух - или этот самозванец по чистой случайности тоже
хромой, или он так тщательно изучил модель, что добавил эту деталь... хотя
почти никто в 1810-м и не знал, что следует обратить на это внимание. Ладно,
пусть так... Но как объяснить усы? Байрон отрастил усы, пока был за
границей, - их можно увидеть на портрете Филипса, - но даже если подражатель
мог каким-то образом это знать, он все равно вряд ли бы использовал эту
деталь. Ведь если здесь кто и видел Байрона, то видел его, разумеется, без
всяких усов. И если усы - это только оплошность, то, чего имитатор не знал
точно в облике Байрона, каким его видели в последний раз в Англии, - тогда
почему такая точная деталь с хромотой? Паника, или что бы там ни было, все
нарастала... Что, если это все-таки Байрон? И он вовсе не в Греции, как
утверждает история? Да что же здесь такое творится, черт побери! Эшблес
должен быть здесь - а его нет, Байрон должен быть в другом месте - а он
здесь! А что, если Дерроу забросил нас в какой-то альтернативный 1810 год,
из которого история будет развиваться по-другому?
знал, что должен войти сейчас в таверну и выяснить, кто этот юноша на самом
деле - настоящий Байрон или нет. Он с усилием оттолкнулся от фонарного
столба и сделал пару шагов, и тут он вдруг осознал, что растущий в нем страх
слишком глубинный и слишком сильный, чтобы его могло вызвать нечто столь
абстрактное, как вопрос о том, в каком временном потоке он находится. Что-то
происходило с ним самим, что-то такое, чего мозг не мог осознать, но это
неопределимое что-то взбаламучивало его подсознание, как взрыв на дне
глубокого колодца.
и четкость, так что казалось, он смотрит на импрессионистское полотно, где
есть только оттенки желтого и коричневого. И вдруг будто кто-то разом
выключил звук и свет, и, ничем не поддерживаемый, Дойль провалился в
темноту; наверное, так проваливаются в люк виселицы - это было то самое
мгновение, когда думаешь, что умираешь.
***
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий