Чтение 2–й страницы книги ~Белая перчатка~

них проскальзывало что-то похожее на стыд. Она стыдилась своего поступка, и
раскаивалась в нем, и страшилась его последствий.

И вместе с тем ее нестерпимо тянуло оглянуться назад; но она не решалась.

И вот наконец на повороте тропинки ей представилась эта возможность.
Поворачивая лошадь, она бросила взгляд на то место, где упала ее перчатка.

Зрелище, открывшееся ей, было отрадно для ее взора: всадник, нагнувшись с
седла, только что поднял перчатку на острие своей блестящей шпаги!

Что всадник с ней сделал, Марион не пришлось увидеть. Лошадь ее свернула
в чащу деревьев, которые скрыли всадника. Он, конечно, легко мог догнать ее
на своем быстроногом коне, но, сколько ни прислушивалась, она не слышала
позади себя стука подков.

Марион вовсе и не желала, чтобы он ее догнал. Достаточно с нее унижений
на сегодня, хотя, правду сказать, она сама навлекла их на себя, по доброй
воле. Она продолжала мчаться во весь опор до тех пор, пока не очутилась в
ограде парка и не увидела перед собой стены родительского дома.

Глава 2
БЕТ ДЭНСИ

Если Марион Уэд охватило такое смятение чувств после того, как она
нарочно уронила с руки столь красноречивый сувенир, то не меньшее смятение
охватило и Генри Голтспера, когда он поднял его.

Если бы Марион задержалась еще на миг, она увидела бы, как всадник
бережно снял перчатку с острия шпаги, пылко прижал ее к губам с ликующим
видом, а затем прикрепил рядом с пером на тулье своей шляпы.

Она видела только, что ее вызов принят, и с радостным трепетом, смешанным
с чувством стыда, тут же ускакала прочь.

А всадник, осчастливленный своей находкой, по-видимому, пришел в
замешательство: он не знал, можно ему следовать за нею или нет. Внезапное
исчезновение девушки, казалось, налагало на него запрет, и он, сдержав свой
пыл, осадил коня и остался под тенью приютившего его бука.

Несколько минут он сидел в седле, погруженный в размышления. На лице его
явно отражалась борьба чувств: радость и восторг сменялись мучительным
сомнением, и даже что-то похожее на горечь и раскаяние не раз омрачало его
черты. Мы скорее разберемся в этой смене выражений, если попробуем заглянуть
в его мысли.

"Могу ли я быть уверен, что это предназначалось мне? Но как же можно
сомневаться? Будь это только один раз, я мог бы объяснить все случайностью.
Но ведь это уже не первая встреча в лесу, на той тропинке! Зачем же она
каждый раз встречает меня здесь, если... А ее взгляд? Раз от разу все
красноречивей и нежнее! О, как сладостно это внимание! Как не похоже на ту,
другую любовь, что завершилась так грустно! Тогда меня отличали за мое
положение, за блестящую будущность, за богатство. А когда все это исчезло,
меня покинули!.. Если она любит меня, то ее чувство не может быть связано с
такими расчетами! Она не знает меня, не знает даже моего имени! А то, что
она могла слышать обо мне, ничего не говорит ей ни о моем происхождении, ни
о моем состоянии. Если она любит меня, то только ради меня самого. Какое
блаженство поверить этому!"

Глаза всадника сверкнули торжеством, и он гордо выпрямился в седле.

Но тут же мысли его приняли другой оборот, и вся радость мигом погасла.

"Но ведь когда-нибудь она узнает? Должна узнать! Ведь я сам должен
открыть ей эту страшную тайну. О, сладостная мимолетная мечта, что останется
от нее? Сразу наступит конец всему, и любовь ее обратится в ненависть, в
презрение! О Боже! Подумать только -такой конец! Знать, что ты завоевал ее
любовь и никогда не сможешь вкусить плодов победы!"

Черты всадника омрачились глубокой скорбью.

"Зачем я только поддался этому увлечению, позволил ему зайти так далеко и
жажду его продлить? Что можно на это ответить? Только одно: а кто бы устоял?
Кто может устоять? Такова уж природа человека: как можно взирать на такое
прелестное существо и не жаждать, чтобы оно стало твоим! Видит Бог, я
старался побороть эту несчастную страсть, заглушить ее, вырвать из своего
сердца. Я пытался избегать встречи с той, которая мне ее внушала. Может
быть, это и удалось бы мне, если бы она... Увы! У меня больше нет сил
сопротивляться. Нет сил, а теперь нет уже и желания. Меня неудержимо влечет
к ней, я не могу устоять, - как мотылек, который летит на свет, хотя его
ждет верная гибель".

И тут на лице его отразилось горькое раскаяние. Чем оно было вызвано?
По-видимому, это была какая-то тайна, в которой он не смел признаться даже
себе самому.

"А что, если все это просто случайность? - воскликнул он, снова
охваченный сомнением. - Все, все, что сделало меня таким счастливым и вместе
таким несчастным? Эти взоры, что дарили мне такое блаженство и в то же время
пробуждали во мне угрызения совести, когда я невольно отвечал на них
пламенным взглядом - быть может, читая в них больше того, что было? Если она
хотела, чтобы я поднял перчатку и возвратил ей, почему она не подождала,
чтобы взять ее из моих рук? Может быть, я не так понял се? Неужели я просто
жертва собственной фантазии и тешу себя призрачной надеждой, вызванной
чрезмерным тщеславием?"

Раскаяние на его лице сменилось глубокой грустью. Сейчас всадник,
по-видимому, не огорчался тем, что его так любят, - наоборот, он горевал,
что его совсем не любят, и это было гораздо более горькое чувство.

"Нет! Я не мог ошибиться. Я видел - перчатка была у нее на руке и на ней
сидел сокол. И я сам видел, как она вдруг сбросила птицу на шею лошади и
стянула перчатку, и в тот же миг перчатка выскользнула из ее рук! Конечно,
она сделала это умышленно!"

Он поднял руку к шляпе, снял перчатку и снова прижал ее к губам.

- О, если бы она сейчас была на ее ручке! - с жаром воскликнул он,
увлекаясь сладкой мечтой. - Если бы я мог прижать к губам ее пальчики вот
так же, - и чтобы они не сопротивлялись, - ах, я мог бы тогда поверить, что
есть еще счастье на земле!

Шаги, донесшиеся до его слуха, прервали эту восторженную речь. Шаги были
легкие, свидетельствующие о приближении женщины; вернее, она уже была тут,
так как, обернувшись, он увидел, что она стоит рядом с его лошадью.

Он увидел хорошенькое личико; быть может, даже он нашел бы его красивым,
если бы перед его взором не стояло сейчас другое лицо, всецело поглощавшее
его мысли. Эта незаметно подошедшая молоденькая девушка была достойна
внимания, несмотря на свое скромное крестьянское платье.

И лицо ее и фигура невольно привлекали взгляд, она нигде не прошла бы
незамеченной. И этим она была обязана не своему наряду или каким-нибудь
искусным ухищрениям, а исключительно природе, которая проявила к ней
необыкновенную щедрость.

В этой юной девушке, рослой и статной, с округлыми формами, ловкими,
крепкими руками и быстрыми движениями, чувствовалась гордая, пламенная
натура с сильными страстями.

Ее глаза, если бы они не были так черны, можно было бы сравнить с глазами
орлицы; роскошный хвост коня Генри Голтспера вряд ли мог поспорить длиной с
ее великолепными черными волосами, блестящими и мягкими, а ее зубки
превосходили своей белизной меловые отроги ее родимых гор - Чилтернских
холмов.

Одеть ее в шелка, атлас и бархат - она выглядела бы настоящей королевой.
Украсить ее жемчугами и драгоценностями - любая придворная дама позавидовала
бы такой красотке. Даже в простом домотканом деревенском платье она была
прекрасна, и ее лицо под пышной короной черных как смоль волос, украшенных
полевыми цветами, могло бы внушить зависть принцессе.

Взгляд, устремленный на нее всадником, не выразил ни удивления, ни
восхищения. По этому спокойному взгляду, сопровождавшемуся коротким кивком,
можно было заключить, что он узнал ее.

Взгляд девушки был далеко не столь равнодушен. Всякий, глядя со стороны,
мог бы заметить, что она любит этого человека.

Всадник не обратил внимания на ее восхищенный взгляд, а может быть, даже
и вовсе не заметил его. Все внимание его было поглощено письмом, которое она
держала в протянутой руке. Письмо было адресовано ему.

- Спасибо! - сказал он, вскрывая печать. - Твой отец, должно быть, привез
его из Эксбриджа, не так ли?

- Да, сэр. Он тут же послал меня к вам и велел спросить, будет ли ответ.
Вас не было дома, вот я и принесла его сюда. Правильно я сделала, сэр?

- Конечно! Но как ты узнала, где меня найти? Ведь мой немой слуга Ориоли
не мог тебе этого сказать.

- Он показал мне знаками, сэр, что вы поехали по этой дороге. Я и
подумала, что встречу вас здесь; отец сказал, что для вас, может быть, важно
получить письмо как можно скорее.

Щеки девушки густо зарделись, когда она объясняла все это. Ведь отец
вовсе не посылал ее сюда. Он велел ей оставить письмо в Каменной Балке, где
жил Генри Голтспер. Всадник, поглощенный письмом, не заметил ни ее румянца,
ни смущения.

- Это очень мило с твоей стороны, - сказал он, с признательностью,
взглядывая на девушку, после того как прочел письмо. - Твой отец угадал
правильно. Для меня было очень важно получить это письмо вовремя. Можешь
сказать ему, что ответа не будет. Я должен дать ответ лично и немедленно. Но
скажи мне, Бетси, чем я могу вознаградить тебя за эту услугу? Может быть,
подарить тебе ленту для твоих прекрасных черных волос? Только какого цвета?
Мне кажется, голубая - вот как эти цветы - не очень идет тебе. Может быть,
лучше красную?

Как ни старался он быть любезным, его слова явно не понравились девушке.
Видно, это были не те, которые ей хотелось бы услышать.

- Благодарю вас, сэр, - ответила она, и в ее голосе слышалась обида или,
может быть, какое-то другое, внезапно вспыхнувшее чувство. - Красивая лента
вряд ли подойдет к моим жестким волосам. Хороши для них и эти цветы!

- Полно, Бетси! Ты клевещешь на свои прекрасные косы. Правда, их от этого
не убудет; но ведь ты сама знаешь, что они не жесткие и не грубые. Ну уж,