словечко по этому деликатному вопросу. Ведь я обещал вам повышение в чине.
Королева по моей просьбе позаботится о том, чтобы вы его получили. Но вы
можете рассчитывать на мою поддержку только при одном условии - при одном
условии, слышите?
видели нынче ночью, до тех пор, пока я сам не позволю вам говорить.
собственных интересах, если вы хотите, чтобы вас называли капитаном. Со
временем вы, может быть, узнаете, почему я требую, чтобы вы молчали, и тогда
вы все поймете. А пока - ни слова о том, где мы были ночью, никому, а
главное - сэру Мармадьюку Уэду. Так-то, мой благородный сэр! - продолжал он,
разговаривая сам с собой. - Теперь я нашел средство, которое растопит лед
вашего аристократического высокомерия! И ты, равнодушная красавица! Если я
хоть что-нибудь понимаю в женщинах и не ошибся в тебе, то, прежде чем
взойдет новый месяц, который оказывает на женскую природу такое загадочное
влияние, я обращу в прах твое равнодушие и заставлю тебя открыть пылкие
объятия и, прижав к сердцу Ричарда Скэрти, воскликнуть: "Будь моим, дорогой!
Моим навсегда".
стременах, как если бы он уже чувствовал эти трепещущие объятия. Но через
минуту он уже сидел опустив голову, полный неуверенности и сомнений.
напомнило ему целый ряд унизительных обстоятельств - поражение на поединке,
найденную перчатку, подозрения насчет соперника и свидание, почти
подтвердившее его подозрения.
на него сразу и мгновенно разрушили его мечты о победе; как ни успешна
оказалась его шпионская вылазка, он вернулся в усадьбу сэра Мармадьюка
мрачный и в угрюмом молчании ехал по тенистому парку.
дому, он устремил взгляд на ее окно; ему показалось, что он увидел женскую
фигуру, мелькнувшую за занавеской подобно белой нимфе, исчезающей в тумане.
ничего, что могло бы хоть сколько-нибудь его утешить. В комнате было темно,
и холодный блеск оконного стекла вызывал в его душе безнадежное уныние;
убедившись, что его воображение сыграло с ним шутку, он мрачно поехал
дальше.
игру воображения, была Марион Уэд; уже не первый раз она подходила к окну, с
тех пор как сестры увидели удаляющихся всадников.
кому-то бедой, разве они могли предотвратить ее?
она не легла бы спать.
кирасиров и корнета мог и не иметь серьезного значения, тяжкое предчувствие,
которое сегодня с утра не давало ей покоя, невольно вызывало у нее тревожные
опасения.
этой сельской местности, где все, даже и записные гуляки, давно уже
завалились спать.
были в полном недоумении и терялись в догадках, тщетно пытаясь объяснить
себе таинственное поведение Скэрти и его корнета.
происшествие, что бы оно ни означало, мирно уснула, предвкушая удовольствие
увидеть во сне Уолтера.
глазами, и сердце ее сжималось от страха за его жизнь.
чтобы не разбудить Лору, она подошла к окну, вглядываясь в даль, потом
несколько раз прошлась по комнате взад и вперед и снова остановилась у окна;
постояв так несколько минут, она села на подоконник, укрывшись за шелковой
занавеской, и так просидела несколько часов, жадно прислушиваясь к каждому
звуку, к шуму дождя, барабанившего по крыше, террасе и деревьям, напряженно
вглядываясь в темноту, прорезаемую вспышками молнии, и стараясь разглядеть,
пока длился этот ослепительный свет, каштановую аллею, по которой уже
столько времени назад уехали и, может быть, вот-вот вернутся ночные
путешественники.
той же самой аллее, вдвоем, - Скэрти и Стаббс.
поездка, какова бы ни была ее цель, теперь окончена. Надеюсь, что это не
касалось его!
всадники подъехали к дому. Но густой мрак за окном не позволял ничего
разглядеть, и она только по стуку подков поняла, что они проехали под ее
окнами и, обогнув дом, въехали во двор, а спустя несколько секунд она
услышала, как за ними с шумом захлопнулись тяжелые ворота.
сна, всемогущего, как сама любовь. Она тихонько легла рядом с Лорой и скоро
уснула.
его взором, была действительно Марион Уэд, эта волшебница, околдовавшая его
сердце. Он вернулся к себе раздраженный и, не раздеваясь, повалился на
кровать, повторяя про себя все ту же клятву, которую он дал себе чуть не с
первого дня: завоевать Марион Уэд, завоевать ее любыми средствами и сделать
своей женой. Он лег не за тем, чтобы спать.
надеялся заснуть, да и не желал этого.
обдумать свой злодейский замысел.
действий: все сводилось к тому, чтобы арестовать Генри Голтспера и отправить
его под стражей в лондонскую тюрьму, в Тауэр. Теперь он разрабатывал
подробности этого первоначального плана.
из отряда были готовы к выступлению незадолго до рассвета; он сопроводил
свой приказ строгим предупреждением поднять солдат без шума, чтобы не
разбудить никого в усадьбе, команды "вставать" и "седлать" давать без
сигнала рожком - короче говоря, приготовиться к походу в полной тишине, так,
чтобы это для всех осталось секретом.
Стаббс немедленно отправился отдать нужные распоряжения.
приказом секретность; молча оседлали лошадей; отряд из тридцати вооруженных
до зубов кирасиров, готовых вскочить на лошадей, уже выстроился во дворе,
когда первая полоска жемчужного света, предвещающая рассвет, появилась на
востоке.
обдумывал свой план. Он не сомневался в его успехе. Как может случиться,
чтобы враг ускользнул из его рук? Он так ловко провел свою шпионскую
вылазку, что у Генри Голтспера не могло возникнуть никаких подозрений.
выдаст. Он одержим ревностью и жаждой мести; ясно, он не пойдет
предупреждать Голтспера. А кто же еще может предупредить его? Никто.
дом, уничтожить всякую возможную лазейку и захватить заговорщика - по всей
вероятности, прямо в постели. Вслед за этим - Тауэр, а там - "Звездная
палата". Скэрти был достаточно осведомлен об этом пристрастном судилище и не
сомневался, что приговор, вынесенный им, избавит от соперника не только
Уэлфорда, но и его самого. Он также избавит и короля от опасного врага; но
это был отнюдь не главный стимул, руководящий в данном случае капитаном
Скэрти.
укоренилась в его душе, как если бы она длилась годы. Потерпеть поражение на
глазах у целой толпы, быть сброшенным с коня, вынужденным просить пощады -
ему, Ричарду Скэрти, капитану королевских кирасиров, доблестному кавалеру,
победителю на всех поединках, - этого уже было достаточно, чтобы внушить ему
лютую ненависть к посрамившему его сопернику. Но подвергнуться такому
унижению перед высокородными дамами, на глазах у той, которая зажгла в нем
такую бешеную, неукротимую страсть, а сама питала нежную склонность к его
противнику, - это уже было совсем невыносимо! Ненависть Скэрти теперь не
знала пределов, он был готов на все, чтобы отомстить Голтсперу. И вот
сейчас, лежа, на кровати, он с наслаждением обдумывал план мести.
ноги, взволнованно заходил по комнате взад и вперед. - Она увидит его
унижение! Я проведу его перед ее окном, и он предстанет перед ее гордым
взором жалким, беспомощным, загнанным пленником! Ха-ха-ха! Оставить ему эту
белую перчатку на шляпе? - продолжал он, с наслаждением представляя себе это
зрелище. - Что ж, это будет недурно выглядеть, ха-ха-ха! Нет... пожалуй,
лучше будет провезти его с обнаженной головой, связанного, как пойманного
вора, ха-ха-ха!
скользнула по его лицу. - Что, если она одарит его улыбкой? Тогда все
пропало для меня! Какое же это будет торжество! Ее улыбка сделает его