Томас Майн Рид

Вольные стрелки

Глава I

ЗЕМЛЯ АНАГУАКА

Там, за дикими и мрачными волнами бурного Атлантического океана, за
знойными островами Вест-Индии, лежит прекрасная страна. Земля зелена, как
изумруд, небо блещет сапфиром, и солнце катится золотым шаром. Это ¬ страна
Анагуака.

Путешественники поворачиваются лицом к Востоку, поэты воспевают былую
славу Греции, художники тщательно выписывают избитые ландшафты Апеннин и
Альп, романисты превращают трусливого итальянского вора в живописного
бандита или, подобно Дон Кихоту, углубляются в мрачное средневековье,
увлекая романтических девиц и галантерейных приказчиков пышными историями о
вороных конях и неправдоподобных героях в страусовых перьях. Все они ¬
художники, поэты, путешественники, романисты ¬ все в своих поисках яркого и
прекрасного, поэтического и живописного отворачиваются от этой чудной
страны...

Сделаем ли и мы то же самое? Нет! Подобно генуэзцам, мы смело устремимся
на Запад, на Запад, по диким и мрачным волнам бурного Атлантического океана,
мимо знойных островов Вест-Индии, на Запад к стране Анагуака. Высадимся на
ее берегах и проникнем в таинственные глубины ее лесов, поднимемся на ее
мощные горы, пересечем ее высокие равнины.

Отправляйся с нами, путешественник! Не бойся! Ты увидишь картины
величественные и мрачные, яркие и прекрасные. Поэт! Ты найдешь темы для
возвышенных струн твоей поэзии. Художник! Перед тобою раскинутся картины,
вышедшие из рук самой природы. Романист! Ты найдешь сюжеты, не пересказанные
еще никаким писателем: предания любви и ненависти, благодарности и мести,
верности и коварства, благородной доблести и низкого преступления ¬
предания, напитанные романтикой и богатые правдой...

Туда устремимся мы по диким и мрачным волнам бурного Атлантического
океана, мимо знойных островов Вест-Индии! Вперед, вперед ¬ к берегам
Анагуака!

Разнообразны картины этой живописной страны, сменяющиеся, как оттенки
опала. Разнообразна и поверхность, на которой развертываются эти ландшафты.
Здесь есть и глубоко уходящие в землю долины и горы, теряющиеся вершинами в
небесах, и широкие равнины, убегающие до самого горизонта, так что голубой
небосвод сливается с ними, и волнистые ландшафты, где мягкие, округлые холмы
напоминают поверхность моря...

Увы, словами не передашь этих красот. Перо бессильно описать жуткое
впечатление, которое создается у человека, заглядывающего в глубокие ущелья
Мексики или смотрящего на вершины ее высоких гор.

Но как ни безнадежна попытка, я попробую все же сделать по памяти
несколько набросков. Это будет как панорама видов, открывающихся перед
путешественником за время одного дня пути.

Я стою на берегу Мексиканского залива. Волны тихо ложатся к моим ногам,
набегая на серебряный песок. Лазурная вода чиста и прозрачна, и лишь кое-где
коралловые рифы вспенивают ее жемчужными гребнями. Я гляжу на восток и вижу
тихое светлое море, словно манящее мореплавателя. Но где же белокрылые
торговые суда? Одинокий челнок дикого рыбака прокладывает путь сквозь
прибой, случайная полакка с контрабандой пристает к берегу, утлая пирога
колышется на якоре в соседней бухте ¬ и это все. Больше ни одного паруса не
видно ¬ до самого горизонта. Прекрасное море, простирающееся передо мною,
почти никогда не бороздится килями купеческих кораблей.

Отсюда я вывожу свои заключения о стране и ее обитателях. Их культурное и
материальное развитие, очевидно, очень невысоко. Без торговли, без
промышленности нет и довольства. Но что я вижу там, вдали? Быть может, я
слишком поспешно осудил страну?.. На горизонте виднеется высокий темный
столп. Это ¬ дым пароходной трубы, признак передовой цивилизации, символ
энергии и жизни. Пароход приближается к берегу. Ага! На нем реет чужеземный
флаг. Иностранный вымпел вьется на его гакаборте, иностранные лица
выглядывают из-за его бортов, иностранная команда доносится до моего слуха с
капитанского мостика. Пароход принадлежит чужой стране. Мое первое
предположение было правильно.

Пароход причаливает к главному порту. Он сдает на берег скудную почту,
несколько тюков товаров, высаживает с полдюжины тощих, исхудалых людей, а
затем салютует из пушки и снова уходит в море. Вот он и исчез в безбрежных
просторах океана, и опять молчаливо катятся волны, и только альбатрос да
морской орел изредка разбивают крылом их сверкающую поверхность.

Я поворачиваюсь к северу и вижу длинную полосу белого песка, омываемого
синим морем. Та же картина открывается передо мной и при взгляде на юг. Эта
полоса простирается на сотни тысяч миль, словно серебряная лента,
опоясывающая Мексиканский залив. Своей резкой белизной она отделяет
бирюзовую синеву моря от изумрудной зелени лесов. Ее рельеф не напоминает
обычной плоской поверхности прибрежных песков. Наоборот, миллионы сверкающих
под тропическим солнцем мелких песчинок нагромождаются здесь ветром в
огромные дюны и холмы на сотни футов в высоту, и эти холмы расползаются во
все стороны подобно снеговым сугробам. Я с трудом поднимаюсь по голому
песчаному склону: скупая почва не производит здесь никакой растительности.
Еле-еле подвигаюсь я вперед, ноги мои при каждом шаге вязнут в песке. Одни
из них напоминают конусы, другие ¬ полушария, третьи ¬ пирамиды. Кажется,
будто веселый ветер играет здесь песком, словно ребенок. Попадаются огромные
воронки, оставшиеся от смерчей и похожие на кратеры вулканов; глубокие
овраги и долины с крутыми, иногда совершенно вертикальными, а нередко и
нависающими краями.

Стоит подуть северному ветру ¬ и вся картина может измениться в одну
ночь! Где сегодня холмы, там завтра окажется овраг, и высокий откос нередко
уступает место пологому склону.

На вершинах песчаных гор меня обдувает прохладный ветер с залива. Я
спускаюсь в замкнутую котловину ¬ и там меня палит тропическое солнце. Лучи
его, отражаясь от бесчисленных кристаллов песка, мучительно режут глаза.
Здесь пешеходы нередко гибнут от солнечных ударов.

Но вот и норте, ветер с севера. Небо неожиданно меняет свой ярко-голубой
цвет на темно-свинцовый. Время от времени сверкают молнии и глухой гром
предвещает бурю, но даже, если этой бури пока не видно и не слышно, все
равно скоро придется ее почувствовать. Раскаленный воздух, только что
душивший меня своими знойными объятиями, внезапно прорывается холодным
ветром, от которого дрожь пробегает по телу. В этом ледяном ветре кроются
болезнь и смерть, ибо он несет с собою страшную желтую лихорадку ¬ Lвомитоv.
Ветер усиливается и переходит в ураган. Песок поднимается с земли и густыми
тучами носится в воздухе, то оседая вниз, то снова взвиваясь к небу. Я не
смею повернуться к ветру лицом, как не осмелился бы я подставить грудь
самуму. Туча острых песчинок сейчас же ослепила бы меня и до крови ободрала
лицо...

Северный ветер дует по нескольку часов, а иногда и по нескольку дней
кряду. Утихает он так же внезапно, как и начинается. Он улетает на юг, унося
с собою свою заразу...

Вот он прошел, и вся поверхность песков изменилась. По-другому
расположились холмы. Иные из них совсем исчезли, и на их местах зияют
глубокие овраги... Таковы берега Анагуака, берега Мексиканского залива. Нет
там торговли, почти нет и гаваней. Кругом только массы песка, но массы эти
поражают своеобразной и живописной красотой.

На коня ¬ и вперед, в глубь страны! Прощайте, широкие синие воды
Мексиканского залива!

Мы пересекли песчаное побережье и едем тенистой лесной тропинкой. Нас
окружает настоящий тропический лес. Это видно и по форме листьев, и по их
размерам, и по их яркой окраске. Взгляд с наслаждением блуждает по буйной
листве, наполовину зеленой, наполовину золотисто-желтой. Он упивается
красотою листьев воскового дерева, магнолии, смоковницы, банана. Он скользит
вверх по крупным пальмовым стволам, которые, словно колонны, поддерживают
многолиственный свод своих крон. Он разглядывает кружева вьющихся растений
или следит за косыми линиями гигантских лиан, словно чудовищные змеи
перекидывающихся с дерева на дерево. Он изумляется высоким бамбуковым кустам
и древовидным папоротникам. Со всех сторон навстречу восхищенному взгляду
открываются венчики цветов, растущих на деревьях. Тут и красные цветы и
трубообразные бегонии.

Я оглядываюсь кругом, удивляясь странной и новой для меня растительности.
Я вижу стройный ствол пальмы, поднимающийся без единой ветки или листка
почти на тридцать метров и поддерживающий целый парашют перистых листьев,
колышущихся при легчайшем дуновении ветерка. Рядом я вижу постоянного соседа
этого дерева ¬ индийский тростник. Эта миниатюрная пальма, резко
контрастирующая тонким и низким стволом с колоссальными пропорциями своего
величественного покровителя. Я вижу коросо (оно относится к тому же виду,
что и palma real). Его яркие перистые листья простираются в стороны и
склоняются вниз, как бы прикрывая от знойного солнца шарообразные орехи,
висящие гроздьями, словно виноград... Я вижу абанико, с его огромными
веерными листьями, восковую пальму, источающую вязкую смолу, акрокомию с
усаженным колючками стволом и огромными кистями золотистых плодов. Идя
берегом реки, мой конь пробирается между прямыми, как колонны, стволами
благородной coeva, которую туземцы поэтически, но точно называют Lхлебом
жизниv.

С изумлением разглядываю я колоссальный папоротник ¬ это странное
создание растительного мира, которое на моем родном острове достигает
человеку едва до колена. Здесь папоротник растет не кустом, а деревом,
соперничая в росте со своей родственницей ¬ пальмой ¬ и, подобно ей, украшая
ландшафт. Я удивляюсь прекрасным абрикосовым деревьям с крупными овальными
плодами и шафранной древесиной. Я проезжаю под широкими ветвями красного
дерева, с которых свисают овальные перистые листья и яйцевидные шишки
(семенные сумки), и думаю о твердой, блестящей древесине, скрывающейся под